Не окажись виной этого погрома мой ребенок, Оля заслужила бы выговор. Как минимум… Но сейчас мне нельзя орать, а то бросит меня один на один с этим пупсиком-четырезубиком. Но я, честно говоря, с огромным трудом сдерживаюсь, чтобы не выпалить какую-нибудь гадость.

Ох, Стахов, только не смотри на пол, если не хочешь бухнуться в обморок. Никак нельзя этого делать, а то там грязно, и сомневаюсь, что Михалкова, так сильно меня «любящая» подстелет мне под голову мягкую подушку. Буээээ. А если она вдруг сумку свою додумается мне под голову засунуть. Фу, твою мать.

Потому, сохраняя остатки своего самообладания, отвечаю просто и лаконично:

-Спасибо… - смотрю на часы. До беседы с Самойловым минут 20. Как раз есть время, чтобы включить ноутбук, настроиться на нужную волну и ознакомиться с этими помятыми документами.

Но сделать это оказывается нереально… Ведь я не учел одного факта – теперь я не один, теперь у меня есть сын. И времени «настроиться» у меня ноль. Хочешь настраиваться, делай это, пока малыш спит… Кстати, мелкий! А не пора ли тебе спать? Кажется, нет. По крайней мере, по его игривому настроению понятно, что он пока не собирается отправляться в царство Морфея.

Оля настойчиво потребовала осмотреть пол от и до, чтобы на нем не осталось никаких мелких предметов. Потому что малыш все берет в свой ротик! Надо было видеть меня, да и Олю, когда мы ползали на четвереньках, выискивая загадочные штучки. Малыш всячески нам подражал. Ползать он, конечно, и без того умел. Но периодически останавливался, делая вид, что что-то нашел, царапал ковролин своим пальчиком и что-то там произносил. Вот почему мои родители заставляли меня изучать английский, французский, японский??? Почему я до сих пор не выучил детский язык? Хоть понимал бы, что сынуля говорит. Глядишь, и имя матери сказал бы… Ох…

В какой-то момент ребенку надоела эта совершенно неинтересная для него игра. Он начал хныкать, сначала тихонечко-тихонечко. Но поняв, что на него не обращают внимания, малыш решил продемонстрировать всю силушку своего голоса. Я как раз под своим столом искал загадочное, ну знаете, «ищу то, не знаю что», когда мальчик завопил так громко, что я от неожиданности бухнулся головой в нижнюю часть стола. Вот, теперь шишку набил. Большая начальниковская шишка с шишкой.

Черт! Чуть не матюкнулся. Но дети ведь такие восприимчивые, еще не хватало, чтоб малыш матом заговорил.

Михалкова подбежала к нему. Хотела взять его на руки, но он сопротивлялся, даже пытался драться.

-Может, он опять голодный? –не понимала она. –Или памперс опять менять нужно?

-Опять?! – я уже стоял рядом с ними, возмущался, как мог.

Это ж сколько раз на день приходится ковыряться в детских какашках? Ох…фух… Подташнивает, то ли от осознания этого, то ли от удара башкой. Может, я микросотрясение получил?

Включаю свое опупенное обоняние, принюхиваясь. Вроде ничем не воняет. Оля не доверяет моему носу, проверяет сама, все чисто. Значит, все же голодный…

В переноске Михалкова находит пакет овсяного печенья.

-Как думаешь, ему уже можно? – интересуюсь я. Оля пожимает плечами, отвечая…

-Сейчас проверим. У нас же есть великий и могучий…

-Русский язык? – туплю я, вспоминая стихотворение в прозе Тургенева.

-Интернет! – Михалкова ищет в телефоне нужную информацию. Кивает… Значит, можно.

Дает одно печенье ребенку, тот с радостью начинает его хомячить, перетирая своими немногочисленными зубками, размазывая по лицу и превращаясь в еще большего поросенка. То, что он накрошит, меня волнует меньше всего. Лишь бы дите не орало. А с тетечкой Тамарочкой я потом договорюсь.

Еще Оля находит в переноске пару кубиков среднего размера и коричнево-оранжевого медвежонка. Может, стоит изучить ее от и до, вдруг там еще что-то интересное будет? Но это потом, после беседы с Самойловым.

Малыш теряет интерес к печенью, заметив, видимо, свои любимые игрушки. Начинает стукать кубиком по полу, затем облизывает его, потом опять им стукает.

Замученная Оля садится на диван. За несколько лет нашего сотрудничества я впервые вижу ее настолько уставшей и измученной. Девушка интенсивно растирает виски, пытаясь справиться с головной болью.

-Оль, не вздумай болеть, пожалуйста! Только не сейчас! – умоляюще смотрю на нее. На этот день у меня были другие планы. И без Оли я точно не справлюсь.

-Вы издеваетесь, Максим Никитич? За три года я ни разу не взяла больничный! И такая мне благодарность? Не думай болеть? А то что… Уволите?

-Нет… Прости, если мои слова тебе показались сказанными в повелительном тоне. Я ведь всегда так говорю. На самом деле это… просьба.

-Просьба? – Оля изогнула брови в удивлении. Потом перевела взгляд на приближающегося малыша. Он полз в направление к нам достаточно быстро, таща за собой один оранжевый кубик.

Наконец, сел напротив Оли, словно хвастался своей игрушкой, которую он держал двумя пальчиками.

-Какая прелесть! – сюсюкала девушка. – Дашь мне? – протянула руку в сторону ребенка. Тот снова встал на четвереньки, посмотрел на Олю как-то очень загадочно, а потом как…

Оххх… - это мой очень громкий вздох, именно в тот момент, когда я понял, что случится нечто ужасное. Все произошло за долю секунды, но в моей голове успело пронестись:

«Полная ж*па!».

Мальчик со всего размаху треснул по Олиному колену, в результате чего сработал ее коленный рефлекс. Я стоял прямо напротив Михалковой. И ее нога угодила мне прямо в самое болезненное место на мужском теле.

Случайно ли? Может, Оля давно ждала подходящего момента, чтобы стукнуть побольнее…

Все неважно…

Я все же матюкнулся, громко… А после скрутился прямо на полу, и мне было плевать, что он весь в глиняных следах. Да даже если бы Оля свою сумку мне под голову подложила, я бы не обратил на это внимания.

Твою мать! Как же больно! Как же, с*ка больно… По щекам непроизвольно текли слезы. Вот тебе и Луна перед глазами. Да, тут целый Марс!!!

-Аюююю аййй! – малыш повторял интонацию моей фразы, хорошо, хоть не смог нормально выговорить.

А то было бы ужасно… У других детей первое слово – мама. А у моего сына – твою мать… Все, нужно забыть о том, что я знаю плохие слова. Плохих слов больше нет по определению!

Мне даже покорчиться от боли и пострадать нормально не дали. На моем ноутбуке раздалась громкая мелодия программы для видеосвязи, говорившая о том, что пора продолжить собственные пытки.

Этот долбанный Самойлов! Пунктуальный, зараза.

Своим разгневанным дыханием сдуваю хаотичные слезинки на моем лице. Мужчины не плачут, нет… до тех самых пор, пока их достоинство в тепле, в целости и сохранности, и пока никто на него не покушается.

Собрав всю волю в кулак, и стараясь не делать никаких резких движений, чтобы не дай Бог не коснуться бедрами своего пострадавшего достоинства, с достаточным усилием все же поднимаюсь на ноги. Ковыляю, как мой покойный сгорбленный дедушка в свои последние дни жизни (а ему было 85!). Спасибо, Михалкова… Благодаря тебе мой биологический возраст сдвинулся лет на 50.

-Уволю! – громко шиплю на нее, стараясь не особо смотреть в ее сторону. Еще не хватало, чтобы она увидела мои проступившие слезы.

Делаю глубокий вздох, понимая, что сейчас меня ждет «продолжение банкета». Готовлюсь к предстоящему мозговому штурму, боясь, что из-за Самойлова я превращусь в полностью выжатый лимон. А у меня, честно говоря, и без того силы просто на исходе. Безумный день!

Занимаю свое кресло, поправляю галстук… Отвечаю на звонок…

-Это кто еще такой? Эй ты… Начальника своего позови! Я не буду разговаривать со всякими шестерками! – мне не дают издать ни единого звука. Наконец, Самойлов замолкает, и я могу вставить хоть какую-никакую фразу.

-Я – Стах… - кривляюсь от писклявости своего голоса. Кажется, удар Михалковой был такой силы, что ударная волна достигла моих голосовых связок. Пытаюсь прокашляться, чтобы мой бас вернулся.