Опосля ещё вожди перекинулись словами, и собрание разошлось. Камус с княжнами последовал к крыльцу и показался во дворе. Его люди поднялись. Греза вперёд шагнула, Камус хлопнул её звучно чуть пониже талии. Добрыня встал как вкопанный. Но княжна тут же сама отмахнулась с разворота. Звякнули её браслеты. Схватил запястье жены Камус. Его настрой упал. Свора даже смолкла.

– Уже не впервой говорю тебе, голуба. Свою ручонку на меня подымать не смей.

– Я не по лицу… – она натужно уронила. Попыталась вытащить свою ладонь из крепких пальцев. – Я тоже говорила, что не хочу, чтоб ты так вёл со мной при взглядах люда.

– Недовольной побыть можешь в дни, когда я на морях. Поняла меня?

Никто из стражи к ним подойти не смел. Две княжны, что были с Грезой, перстами прикрывали рты. Взоры отводили все. Добрыня же смотрел. Даже при всём гневе он не мог найти причины бросится на Камуса. Тот мужем её был. Греза не звала на помощь. Но Добрыня ждал, как только позовёт. Камус на княжну глядел, пока та не ослабела и покорно не моргнула. Тогда к себе поднёс муж её десницу, к коей губами прикоснулся.

– На торжище недавно мои люди привезли украшения из Лунного. С сестрами ступай. Возьми, что по душе.

Княжна очи отвела и что-то прошептала. Камус, не сдержав улыбку, вздёрнул брови и кивнул. Греза с княжнами другими последовала прочь.

– Шо сказала те? – спросил один из мореходцев.

– Жена моя предполагает, что каждый день я режу люд. – Камус усмехнулся. – Попросила никого не умертвлять сегодня.

– Мила она. Cвезло ж тебе.

– Будешь на неё моргать так же, как на судне, жрать будешь у меня помои всей команды. – Камус глядел в спины уходящим княжнам. Осторожно приближенный покосился на него. Глава судной рати размял шею и изрёк: – Благо хоть сейчас подержаться есть за что, а тож до родов, вашу мать, – ни цицек23, ни настроя.

– Как ты?…

Камус обратил к Добрыне удивлённый взгляд. Сжимали руки ратника рукоять меча. Глаза Камуса сверкнули.

– Оба! Вздумал проучить? Да было бы за что. – Камус кинул взор небрежный вслед ушедшим девицам. Добрыня меч рванул из ножен. Камус улыбнулся.

– Тож на зад её, что ль, загляделся, сосунок? Да ты поди таких бабёнок мацать не мечтал.

Добрыню затрясло с хохотанья своры. Он себя уже позабыл держать. Камус в лёгкую ушёл от выпада Добрыни. Вдогонку под зад дал ему, тот чуть не полетел. В глазах у дружинника помутнело. Меч вскинув над главой, он на Камуса рванул. Тот своим клинком встретил удар ратника. Мышцы взвыли. Лезвие дружинника сломалось. Опешив, отступил Добрыня. Его рука гудела.

– Кто ж его тебе точит, недоумок? – небрежно Камус сплюнул. – Ну, всплакни, что ль, – развлеки.

Добрыня рукоять отбросил. Вытащил кинжал. Тут же ощутил за плечо рывок и хлопок по морде. Он головой тряхнул и княжну увидел. Тяжело дышала Греза. После острые глаза в Камуса вонзила. Тот с ухмылкой меч убрал и, приподняв, раскрыл ладони – мол, он ни при чём. Развернулась княжна гордо и покинула толпу. За ней засеменили тихонько остальные девки. Мужи проводили её безмолвно взорами. Как Греза скрылась в тереме, Камус положил ладонь Добрыне на плечо и, кивнув за супружницей, молвил:

– Одолжить?

Ярость прежняя Добрыни запершила в горле. Камус, же довольный, покинул княжий двор.

– Гнида. – выдохнул сквозь зубы ратник и вдруг спохватился: – а ведь Грезе вслед ушли и её сёстры. Миролюба! В этих дрязгах забыл Добрыня свою княжну-то распознать. Она с Грезой в торжище проследовать должна была, видно, и вернулась вместе с ней. Он дважды упустил возможность её заприметить! Скоты отвлекли!

– Что здесь произошло? – услыхал Добрыня. И увидел на крыльце князя Ярослава.

– Дык, подрался Камус с этаким задирой. – ему ответил один из стражи у крыльца. Князь взор перевёл к нему. Добрыня Ярославу поклонился. Тот изрёк:

– Неужели? Кто таков?

– Добрыней кличут, князь. С вами шёл в войну на Кия.

Ярослав хмуро глядел на мужа незнакомого.

Воин с изувеченным лицом на него смотрел. Челюсть скошена слегка. Нос вбок дугой сгибался. Борода его коротка, редка. Первичное лицо, что Добрыня потерял, князь помнил хорошо, как и его глас. Однако же нельзя сказать, что воин и теперь вконец безобразен. Его шрамы и увечья приглядно затянулись.

На рукоять меча, что лежала рядом с сломанным клинком, Ярослав взглянул, сказав:

– Добрыня? Не узнал. Видать, богатым будешь.

– Да, князь. Тот день, у ворот Косториана меня сильно поменял.

– Ну что же, друже, пройдём в дом. По чарке с тобой выпьем. Поведаешь, как жил?

Добрыня прошёл в хоромы за Ярославом. И только теперь, как казалось, он обратил внимание на своё убранство. Порты рваны у сапог. Где он успел зацепиться? По совести признаться, не ждал к себе Добрыня таку княжескую милость. На него обрушилась будто бы теперь столь большая горница. Глаза застыли, уперевшись в настолько же обширный стол, какого никогда он внутри домов не видал. Для шири – роста князя Ярослава всё в хоромах чудилось малым. Казалось, что-то не задеть ему собой непросто. Но ведь то было его жилищем. Ходил он тут свободно. Прислужников позвав, велел князь им на стол накрыть. Пересвет вышел из светлицы, коя была за стеной, и на Добрыню поглядел. После на Ярослава перевёл он взор.

– Аделя вскоре будет, брат. Не задержись надолго.

– Добро. Я буду. – кивнул князь. Пересвет покинул горницу.

Добрыня проводил старшего из рода князя напряжённым взором. Неловкость забурлила в нём. Говорил ли Пересвет с Ярославом о той встрече, что была снаружи? Старший Чуров не сказал ничего, но недовольства своего не скрыл. И Добрыню тронула мимолётно мысль, что неприязнь к Добрыне была не только из низкого происхождения, была причина шибче. Не наглость ли была?

– Что ж, Добрыня? – прервал думы Ярослав дружинника. – Ну, говори. Зачем прибыл?

– Ты знаешь, княже, – нерешительно и тихо произнёс Добрыня. – Тебе я предан и обязан жизнью дважды. Впервые не казнил меня ты за похищение княжны, а после вызволил из смерти, когда под ногами войска весь переломался. Лекари и браться не хотели за меня.

– Полно. – Ярослав тепло его прервал. – Я и не знал, кто ты. Сказали, что разведчик войско развернул. Приказал тебя найти, а как отыскали, велел помереть не дать. Сам, право, слабо верил, что выживешь. На тебе ж лица не стало. Но ты меня… – задумался князь, сведя брови. – Не удивил. Нет…

– Потряс? – предположил Добрыня.

– О! Правильно сказал! – князь довольно согласился. – Разведчиком тем оказался ты, да ещё и выжил. Ещё бы не потряс! Что ты с нами, в том походе, я даже ведь не знал.

Добрыня улыбнулся криво. Прикрыл глаза, главу понурил. После вздохнул и смиренно тихо произнёс:

– Пришёл я, князь, тебе служить. И не оставлю боле, коли не прогонишь.

Ярослав прищурил очи и, помедлив чуть, кивнул:

– Что же. Решено. Иди в дружину при Перуне.

Топь души

Олег трапезничал с Нежданой и детьми в чистой, светлой горнице. В открытое оконце луч света пробивал витающую пыль. У князя в глазах читалась слабая усталость. Будто бы уж век не спал он.

Дни минули от того, как он домой воротился. Последний разговор со старшим братом напугал. Олежка устрашился его гнева, иль, что хуже, обиды с безразличием. Окружение терзало совесть в те моменты – вздохнуть Олегу не давали. И то не прекращалось до нового побега князя. Легче было, когда били. После того Олег не ощущал на себе тако давление. Можно было подышать. Неждана, не считая малую отчитку с причитанием ворчливым, за убегание не стала мальчишку-муженька ругать. На деле сам Олег в ней – своей былой мачехе – не видел никакой супруги. Как была женой отца, так лучше б оставалась вдовой того, а Олегу же просто строгой матушкой. На кой его на ней женили? На кой ему в осемь годов надобна была жена, семнадцати зим отроду? Пять лет, как в браке был Олег. Невзирая на напускную грозность, Неждана реже взбучкой награждала своего супружника, нежели братья его. Как и сейчас. Порой бывало, говорит она с Олегом, пытается его понять, однако же сама заключает тем, как тяжко ей самой давалась связь с Чуровской семьёй. Олег был виной тому – её оковами, что ей Пересвет надел. Не мог князь в те беседы ничем поддержать её. Она это понимала, но остановить себя, очевидно, не могла. Каялась тогда и Олега тепло обнимала. Редко слёзы на её глазах, но всё же проявлялись. Объясняла ему всё. И он всё понимал.