– Да, – гнусаво добавил Дрон, – мы помогли артиллерии развернуть позиции тут. Если ты уверен, что мои ушли, пусть сотрут сопротивление в пыль, а мы войдем победителями.

– Много нужных производств. Их нельзя трогать. Поэтому мы не бомбим город с воздуха, Ежик.

Бывший пилот недовольно фыркнул.

– Вот тебе добросердечность Императора, будь он неладен! – недовольно произнес Дрон, стукнув по столу.

– Полегче, дружище, – Шкет недвусмысленно покачал головой. – Не забывай, кто тебя вытащил из лагеря.

– Отставить! – вспылил Марков. – Думайте о деле! Сколько наших? Не больше десяти тысяч человек. Почему нельзя дождаться основных сил? Мы можем провести разведку боем, если штаб хочет пролить кровь.

– Воля штаба иная, Марков, – Шкет пожал плечами. – Совки до сих пор думают, что основной удар будет с запада. Они не ожидают хитрого укола прямо в зад с юга.

– Мы тут должны закрепиться? – Марков ткнул на область карты, где от руки было начертано «Измайлово».

– Ага, – кивнул Шкет. – До укреплений тысяча шагов. По моим данным, там хлипкие стены. Сделаны были чуть ли не сразу после Потряса. Короче, сперва артподготовка, а потом ничто не помешает нам войти внутрь. У нас будет преимущество – про Москву мы знаем все: улицы, дороги, линии электропередач, склады. Мы отрежем красных от этого коридора, войдем и направимся сразу к Дворцу Советов. Дойдем до дедушки Ленина на постаменте, и нас уже никто не остановит.

– Хороший план, да. Только есть загвоздка – нас раздавят на подступах. Открытая местность. Обстрелять – раз плюнуть, – продолжал напирать штабс-капитан. – Есть другой способ попасть внутрь? Что еще разведка докладывает?

– Мало донесений. Мы не можем исследовать только юг – красные сразу поймут, что мы пасем эту сторону, – Шкет нервно постучал по столу.

– А если поднять легкие самолеты? Осмотреться, пока видимость не упала, – сказал Ежик, очевидно, намекая на собственный полет. – Да даже одного биплана будет достаточно…

– Ежик, тебе запрещено браться за штурвал после той пьянки с медведем, – Шкет подождал, пока затихнут ожидаемые смешки. – Сейчас летать над городом рискованно. Их зенитки уже вовсю шпарят по нашим.

– Мы не можем потерять преимущество в небе, – сквозь зубы произнес Ежик. – Если они…

– Это уже не нам решать, – резко прервал приятеля Марков. – Обойдемся тем, что есть.

Ежик, оскорбленный до глубины души, отстранился от обсуждения.

– Друг, ты нужен мне тут. Давай без соплей? Останься на земле в последнем бою, – Марков вспомнил несчастного медведя и ухмыльнулся. – Господин Цесаревич, я думаю, на нас не в обиде. Ща мы возьмем Москву по-быстрому, и когда наше императорское величество узнает, что ты был в первых рядах, оно непременно вернет тебе самолет. А если откажется, мы пошлем этого помазанника нахрен, а на награбленные деньги купим новый. И летай на здоровье!

– Я всегда хотел подохнуть в небе, – недовольно буркнул Ежик. – А не на земле, как крыса.

– Хватит скулить! Мы все вернемся домой.

– Марков, у тебя разве есть дом? – спросил Барчук. – Знаю, ты на месте долго не сидишь. Или домом станет место, где забрюхатела последняя твоя девка?

– Господь наш Есус давно лишил своих рабов животворящей силы, – Бык рассмеялся, брызнув слюной на молчаливого Ежика. – Член стоит до лба, и ни одного дитя. Благодать!

– Хоть что-то есть в этом Потрясе доброе! – захохотал в ответ Барчук.

– Парни… Вашу мать! Выпьем! – Бык вскочил с места и торжественно поднял рюмку.

– Бычара, ты когда угомонишься? – тяжело вздохнув, спросил Ежик.

– ВЫПЬЕМ! – орал Бык так, что палатка тряслась от его голоса.

Марков, хоть и старался обуздать несобранных парней, страстно желал пригубить сивушки. Рот иссох, а желудок урчал как умирающий олень. При таком раскладе бутылка самогона в лучах восковых свечей обладала поистине магическим притяжением, прямо как трактирная деваха после нескольких недель боев на передовой. Да, офицер пытался подбодрить товарищей словами, но спиртяга оставалась самым лучшим способом скрасить последние часы перед наступлением. Так и просидели друзья остаток ночи. Потом уже и Марков раззадорился. Мужики стали играть в карты, вспоминать лихие деньки. Настроение у всех было паршивое, но офицеры старались лишний раз не напоминать себе о возможной скорой смерти. Палатка командования роты, лихой брезентовый «штаб» напоминал простым рядовым и младшим офицерам, как нужно встречать последний бой. Друзья готовились к кровавому пиру, а солдаты, стоявшие в карауле или потерявшие сон, слышали канонаду смеха, похожую на конское ржание, и не могли поверить, что в палатке сидят люди.

К утру свечи уже успели догореть, а задор и легкое волнение сменились похмельем и тяжкими мыслями. Тень сомнения поселилась в головах у офицеров, которые так и не придумали, как поступить с собственными жизнями – ни во время боя, ни после. Да, парни тревожились, каждый думал о своем. Марков вспоминал Учителя и искал смысл в словах старца. Дрон прощался с семьей навсегда. Ежик тосковал по первому полету. Шкет уверял себя, что сделал правильный выбор. Бык предвкушал великую сечу. А Барчук извинялся перед всеми.

Так бы и сидели мужики, пока напряженную тишину не прервал топот сотен сапог на улице.

– Пора, – сказал Марков, приподнимаясь с места, – Господа офицеры. Друзья. Наш выход.

И тут, словно набравшись смелости, Дрон первее всех встал и спросил у Маркова:

– Неужели это конец?

– Нет, это только начало, – ответил штабс-капитан, не замечая, как очутился в Юлиной хибаре.

Печь успела погаснуть, а дрова превратились в угли. Маркова, чей разум находился в прошлом, накрыло ознобом. Охотник потряс головой, чтобы отогнать наваждение.

Боже, что со мной? Я схожу с ума. Пойду все-таки на улицу, проветрю голову.

Натянув светло-серый широкий заячий тулуп, Марков ненароком посмотрел в зеркало и ужаснулся – там отражался незнакомый человек. Он походил на Маркова и лицом, и сложением. Марков знал, что перед ним наглый самозванец, укравший личину штабс-капитана и вовсю расхаживающий с ней по Студеным. Кто имел смелость походить на бывшего белого офицера и одновременно никем не быть? Ни Юля, ни Митрич не могли заметить подмены, ибо судьбы этих людей никогда с Марковым не пересекались до ранения перед Речным. Он долго наблюдал за поведением пришельца в шкуре Маркова и недоумевал. Лицо незнакомца ужасало: отекшее, на лбу, щеках, под глазами сияли морщины. Месячная борода тускло переливалась сединой. Неужели в этом теле могли ужиться двое? Или это маска, которую некогда пришили к Маркову в момент очередного помешательства и беспомощности, как пару минут ранее? Ответ не заставил себя долго ждать.

Я знаю, кто ты, черт тебя дери. Так и выглядит Миша. Охотник из Речного.

– Зачем ты стал мной? – спросил Марков у отражения. – Зачем украл мою жизнь?!

Немолодая обрюзгшая физиономия в зеркале лишь вяло пожевала губами. Собственная убогость воспламенила в нем необузданную ярость. Марков сжал кулак и со всей дури ударил в зерцало, превратив стеклянную гладь в сотни мелких осколков. Охотник не ощутил боли – ненависть лишила его последних чувств. Отойдя от места преступления против порядка и прикусив губу, охотник принялся убирать крупицы зеркала, попутно измазав пол кровью, сочившейся из костяшек.

Похоже, настойка отменяется.

Глава четвертая

Скрыв следы полуденного помешательства, Марков перевязал руку первой попавшейся тряпкой. В доме находиться уже не было никаких сил. Перед выходом Марков еще раз поискал осколки на полу, проверил печь и пулей вылетел наружу. Не успел следопыт сойти крыльца, как провалился по щиколотку в снег – непролазные сугробы заполонили Юлин двор и устроили зевакам засаду. Удивленно оглядевшись, Марков вспомнил про ночные завывания ветра на улице – лихая метель быстро скрыла Речное под непроходимым покровом грязно-серого снега. Обойдя низкую деревянную калитку, Марков вышел на уже расчищенную улицу. Давно проснувшийся народ быстро прибрал дворы и дороги, застеленные ночью рыхлым ковром.