Если не удастся продать, то можно сделать украшение для дома, повесить над кроватью и… Черт подери!
Тоска держала горло мертвой хваткой, не позволяя вдохнуть полной грудью, но охотник внешне выглядел на удивление спокойно. Ни одна морщинка, ни один волосок не колыхнулся на пожухлом лице постаревшего человека. Кулаки не сжимались, ноги не отбивали истеричный ритм. Марков стоял и глядел на оленя, как хладнокровный вождь одичалого племени, на глазах у которого безжалостно принесли жертву богам, давно умершим от холода и одиночества после Потрясения. Когда на него нападало вселенское отчаяние, он будто погружался в густую чащу разума, терялся в ней, ища ответы на терзавшие вопросы. Охотник видел большое древо, слышал плач жены и громкий хруст снега под тяжелыми шагами. Со стороны же всепоглощающая тоска выглядела так: Марков смиренно ложился в кровать и старался ровно дышать, обреченно обратив взор в потолок. В такие моменты он напоминал покойника на смертном одре. Однажды зверолова увидала Юлька, супруга, неожиданно зашедшая в избу. Она чуть не умерла со страху, увидев картину, напоминавшую смерть отца. И лишь обещание, данное Марковым жене, всегда возвращало охотника обратно.
Я обещал тебе, Юль. Ты… ты заставила взять слово. Я слышу твой плач. Вижу твои слезы.
Никто не знал, что на душе у молчаливого человека, появившегося в Речном как снежная буря посреди ясной погоды. Местные не пытались понять его, даже побаивались и поныне, хоть уже и прошло десять зим. Что уж говорить, даже жена, с которой Марков познакомился сразу, как оказался в Речном, многого не ведала о супруге, что повесил на сердце тяжелый амбарный замок, а ключ нарочно выкинул где-то в Хмуром. И сколько бы Юлия ни пыталась выудить из пришельца хоть что-то о его прежней жизни, Марков учтиво намекал – это не ее дело. Минувшее лучше не ворошить, мало ли кто там прячется. Каждый ночь, лежа в постели, Юля слушала тихое дыхание мужа, пытаясь прочесть его мысли. Она чувствовала терзания Маркова, но ничем не могла помочь. Немногословие мужа ранило сильней супружеской ругани. И за время, что они жили вместе, Марков становился все молчаливей и угрюмей, пряча в потаенных уголках изодранного сознания опасные загадки. За его спиной часто шептались, но Марков плевал на россказни местных, а Юля делала вид, что не слышит боязливых шушуканий. Конечно, девушку обижали слухи, ведь Речное – место, где она родилась и выросла, негласно ополчилось против ее избранника. Тем не менее она любила Маркова и надеялась, что рано или поздно он поймет свою ошибку и перестанет заставлять жену страдать. Она видела, как человек, который ее привлек и влюбил в себя, медленно, но верно умирал. Юлька страшилась, ибо не могла представить себе жизни без близкого. Да, Марков появился вовремя – именно когда Юлькин отец испустил дух. Поэтому девушка отчаянно страшилась потерять мужа. Она не хотела оставаться одна, но любящее женское сердце чувствовало приближающуюся беду. Иногда Юля думала, что совершила ошибку по отношению к статному мужчине с голубыми глазами, но все равно прощала его. И чем больше женщина переживала за Маркова, тем сильней погружалась в его подавленность, ставшую частью их совместной жизни. И это замечали окружающие, падкие на людские слабости.
Марков так и не смог найти себе приятелей. Из всей деревни, население которой перевалило за пятьсот человек, он общался лишь с Юлькой и Митричем, но в последнее время и лесоруб отдалился от Маркова, увлекшись игрой в смутьяна. Исчезновение обозчиков помогло старому пройдохе набрать авторитет, хоть мужик и не старался нажиться на беде. Митрич без задней мысли продолжал заниматься привычным делом, которое раньше не приносило большого дохода. Но как только поставки угля прекратились, Митрич быстро наладил доставку дров в остывающие дома односельчан. Под началом старика трудилось несколько тунеядцев, на которых все уже давно махнули рукой. Обленившийся народ не мог поверить, что их недюжинная сила и дружный нрав – все-таки собутыльники умеют находить общий язык – помогли Речному не загнуться под натиском сильных вьюг, будто ждавших, пока люди исчерпают последние запасы черного топлива. Митрич поставил вал леса на небывалую высоту – мужики рубили деревья так, что щепки летели со свистом, а потом, завывая песни на всю округу, за денежку разносили бревна страждущим и замерзающим. Народ, обделенный углем из Шахт, хоть и обеднел, но от старых привычек избавляться не желал. Уголь стоил дешево, но и Митрич цену, оказывается, не ломил – поэтому никто не побежал самостоятельно заготавливать дрова, а Бобриха, глава деревни, чей небывалый авторитет держался на налаженной торговле с Шахтами, за странную нерешительность стала терять уважение. Пользуясь напряженной обстановкой, старик не раз пытался втянуть Маркова в сомнительные дела. У Юльки подруг тоже не осталось – некогда веселые девчонки поголовно повыходили замуж за обозчиков и уехали в Шахты. Некоторые спились, иные вздернулись, не смирившись с тем, что никогда не смогут родить. Да, получилась неприятная картина, ведь бедная девушка стала заложницей человека, которого не хотела терять. По ночам, плача в подушку и захлебываясь слезами, она говорила Маркову, что не раз пыталась вообразить иную жизнь – такую, в которой Марков никогда в Речном не появлялся. Но исповедь длилась недолго, и Юлька, озвучив тайные мысли, тут же в слезах просила у мужа прощения за правду.
Марков потряс головой, дабы избавиться от бесконечного потока липких мыслей. Охотник уткнулся взглядом в оленя, чье тело успело окоченеть на морозе. Нужно спешить, подумал он, и погрузить животное на сани, что остались в шагах семистах от места убийства. Время разогналось не на шутку, и если не поторопиться, то ночная вьюга непременно застанет Маркова на пути до Речного. Но несмотря на опасения, он находил повод для печали и нарочно оттягивал унылую погрузку до последнего. Назло морозу и приближающейся ночи, охотник снял варежку и достал из полушубка пачку папирос. Отворив мятую упаковку «Победа» , приятно хрустящую под мозолистыми пальцами, человек вытряхнул на ладонь белую гильзу и блаженно коснулся ее ноздрей. Табак пах отвратительно, но, ощущая невыразимую сладость долгожданной сигареты, Марков скорей сжал бумажный сверток зубами, чиркнул спичкой о коробок и высек слабый огонек, испуганно дрожавший на ледяном воздухе. Но пламя быстро осмелело, увидев перед собой слабака, и накинулось на бумагу, словно жадная псина на кость. Трухлявый табак, больше напоминавший деревянную стружку, мигом воспламенился. Марков медленно и с наслаждением затянулся, выпустив сизый дым через рот. Огонек комфортно чувствовал себя на папиросе и резво играл всеми оттенками красного. Позволив впустить в легкие морозный воздух, смешанный с горьким дымом, Марков почувствовал, как по телу пробежала вереница мурашек, а голова мигом закружилась. Приятное ощущение.
Покончив с папироской (к слову, пачка стоила почти пятьдесят марок – небывалая роскошь, но иногда охотник давал себе слабину), Марков выкинул окурок на землю и посмотрел на мертвого оленя. Глаз покрылся ледяной коркой. Надев теплые варежки и пошевелив пальцами, Марков почувствовал, как по обледеневшим рукам заструилась загустевшая кровь. Посмотрев на хмурое небо, он отправился за санями. Пока охотник перебирал ногами по снегу, перед глазами то и дело всплывал вид покойного животного. Образ добычи, отпечатанный в зрачках, напомнил Маркову о прошлой жизни. Он уловил едва различимую нотку ностальгии и мысленно ухватился за нее, немного сощурившись. Марков не ожидал странного явления, что озарило прокисший мозг. То ли запах крови возбудил в охотнике воспоминания о днях минувших, то ли вид распоротого горла воспламенил в душе картины прошлого. Марков побоялся упустить крошечную прорезь во времени, в которую мог заглянуть одним глазом. Вспоминая былые годы, он резко остановился и передернулся, будто белки на деревьях вылили на охотника ушат ледяной воды. Марков захлопнул глаза, и перед мысленным взором закружились линии, что сложились в черты лиц и события, которые в некогда тянулись бесконечно, а теперь, кажется, проносились мгновенно. Он, стоявший словно ледяная статуя, погрузился в прежнюю жизнь, стараясь припомнить, когда он перестал быть Марковым. Охотник открыл глаза, но увидел лишь чащу, которая напоминала ему о каких-то первобытных страхах, затесавшихся среди черных крон. Вновь смежив веки, Марков погрузился в созерцание картин, засевших глубоко в сознании и пропитанных с одной стороны жизнью, молодостью, азартом и победами, с другой – болью, кровью и смертью. Сразу вспомнился огонь, а потом обжигающий холод, несущий погибель. Рука, внезапно возникшая посреди ямы. Странствия, жажда приключений, мертвые люди и полуживые порождения. Правда, которую никак не принять. Одиночество. Новая страница. Вкус и запах пороха, кровь, лучи, железные голоса, красный и белый цвет. Новые лица и снова лучи, порох, смерть, кровь. Белый, красный. Взлеты, падения, смех и слезы. Шепот, крик, радость и тоска. Последний бой, крики, кровь, падение, вонь, свет. Скитания. Белый налился кровью и стал красным. Бег, страх, снова кровь, предательство. Забвение.
