20 Нет, ничего тебе я не скажу. Ты знаешь сам: Тебе – как Богу, Музе и стихам — Я не служу; И для тебя, задувшего свечу, Алтарь мой пуст… Но с именем твоим, слетевшим с уст, С земли слечу! 21 А в девичьей моей не пахнет ладаном, И девичья моя видала разное… Там сердцем – ныне ветхим и заплатанным — Смеялась я, победы его празднуя! Там простыни чернели от бездушия, Бесстыдства и значения двоякого, Там стены рдели, мысли мои слушая… Да, девичья моя видала всякое… И всяких – безответственных, отчаянных, Безумных, неприкаянных, воинственных… Там целовала всех, поила чаем я И называла каждого единственным… Там научилась лгать себе безбожно я, Не плакать о не сбывшемся загаданном, Но верить по секрету в невозможное — Там, в девичьей моей с забытым ладаном… 22 С ума меня сводят свиданья с тобою, То в вещих виденьях, то в снах чудотворных, А то меж светил на дорогах просторных, Где Все и Ничто нам дано за чертою — За тою чертою, что Бог разрушает Для тех, кто Любовь безусловно вкушает… 23 Хожу уже не по земле… Уже не страшно быть старухой, Иль безобразною разрухой, Или отчаяньем во мгле. Уж ни пред чем боязни нет, Ведь Ничего и Все – едины, Как Бог – создатель той долины, Где страх перерастает в свет! Хожу уже не по земле — По первозданности истоков, Где след поэтов и пророков Зияет на моем челе! Не по земле уже хожу, А там, где таю, расщепляюсь, Твоими снами разлетаюсь И над тобою в них кружу. Хожу по хладной белизне, Где ветер гласом человечьим Все о полете шепчет вечном И о Любви – бессмертной мне… 24 Рукою до тебя не дотянуться. Не потому, что мили между нами, Но оттого, что этими руками Мне ничего земного не коснуться… В руках уже не чувствую я силы, Не чувствую и росчерка пера в них, И с Музою бесплотною на равных Уже я говорю в небесной сини… Но здесь не лишена еще я места! Я просто научилась жить в паренье Над всем, что в рук моих прикосновенье Не чувствует божественного жеста… 25 Аэропорт — Место взлетов и посадок, Место встреч и прощаний, Место, Которому лучше бы не было места В нашей истории. Аэропорт — Место, где взлетела надежда, Но никогда не приземлилась. 26 Нет меня больше на этой планете — Цепи потемок упали, Сброшены памяти черные сети, В белое убраны дали… Вижу: за белою аркой порога След мой белеет и тает, А между белыми ликами Бога Белый мой голос витает… Слышу: зову тебя белою нотой В белых ветров дуновенье, В белую сказку, где радость полета — В том, что нам нет приземленья! 27 Иду к тебе через пространства По бездорожью вековому, Без подношений, без убранства, Но с тем, что глазу не знакомо: Иду со знанием Творца я В душе, бессмертьем окрыленной, Нетленным пламенем мерцая Над плотью, в жизнь еще влюбленной… Безгласна и почти бесплотна, Иду к тебе… Бесповоротно. 28 Ты! Тот, который уже не существует для меня в отдельно сотворенной форме, называющейся человеческой плотью, но тот, который, как Бог, растворился во всех видимых и невидимых предметах, окружающих меня… Что есть то желание, которое соединяет нас и одновременно разъединяет, подобно тому, как прорытые каналы сливают воедино моря и тем самым лишают их своей неповторимости? Что есть та жажда, которую мы, надышавшиеся прожженным воздухом и песком, испытываем, глядя на испаряющуюся слезинку, вкус которой едва успевают представить и ощутить наши губы? Что есть та Любовь, которую не радостью мы воспринимаем, а болезнью, внезапно обрушившейся на нас и каждый день по капле высасывающей из нас силы и покой, которые предназначены не для излечения этой болезни, но для сотворения Любви? Послушай! И посмотри на мои глаза! Разве они не радость, обвивающая все твое тело, от пят и до чела твоего светлого, подобно разросшемуся винограднику? Разве стремятся они упрекнуть тебя в том, в чем ты не повинен? А ты не повинен ни в чем, ибо только Бог руководит твоими желаниями, и, если они чисты, втайне содействует им… Разве ты можешь сравнить их с колючими тростниками, преграждающими путь твоему одиночеству? Разве не похожи они на лепестки цветов, что следуют за малейшим движением солнца и покорно склоняются к земле, когда подступает ночь? Но ни глаза, ни руки, ни вся плоть моя – не есть Я, та, которую я искала столько лет, и которая наконец-то нашлась… Разве Я не есть душа, которая покинула тюрьму, именующуюся человеческим телом, подобно тому, как мысль разрывает оболочку слов и возносится к небу голосом, который не слышит даже тот, из кого он исходит? Разве Я не есть и твое освобождение от тебя самого – от того, который каждый день смотрит на свое отражение и видит лишь конкретные формы и очертания? От того, который еще не понимает своего присутствия во всем, что есть на земле, но едва лишь начинает его ощущать… Но не Я ли есть все то, во что вливается и всасывается твой бесформенный и вездесущий дух, подобно тому, как проникает и впитывается во все существующее беспредельный и неопределимый на ощупь воздух? Да! Это Я рождаю и возношу к Небу твой неуловимый голос! Да! Это Я разливаю тебя по венам всего земного шара! Да! Это Я расторгаю твоими глазами все небесные таинства, дабы помочь тебе выпустить из твоей собственной тюрьмы того, кого я называю Истинным Тобой! Освободи же того, чье свободное парение есть единственный шанс для моего существования! Освободи того, кто своей недосягаемостью заставляет распрямляться и тянуться вверх самые чахлые и безжизненные ростки! И, наконец, я умоляю, освободи, выпусти на волю того, которому посвящается творенье Божье, ныне в облике моем существующее! Да, я знаю, Я – как все и вся – творенье Божье, Им создана и для Него существую. Ведь я люблю тебя не как себе подобного, но как того, кому уподобиться желаю. |
