«Город лунный. Храм высокий…» Город лунный. Храм высокий, Золотые письмена. Голод юный по далеким, Светлооким временам… Тянет волок повилику По великой тишине Мает сорок дней без крика В захлебнувшейся войне. Спален тайны, пеленальни, Наковальни и столы. Ожиданий чужедальних Поминальные углы. Смех месили, драли нары, Топь крестили в свистопляс. Затопили окуляры — Проглядели в небо лаз. Очи – черные берлоги — Ночь исчавкали до дна… Лунный город. Сон далекий. Золотые имена. «Ищет ветер снегиря…» Ищет ветер снегиря В летаргии декабря. Ищет память старых стульев Позолоту летних ульев, Ищут лиры и кумиры В камасутрах и сортирах, Ищет невская трясина — В спинах и несвежих минах… Руки, ноги, звуки, боги — Все смешалось под шумок. Только страхи давят соки Неутоптанных тревог. На мозгу – мозоли синей Проспиртованный узор. Голова корявой дыней Укатилась под забор. Зеленеет жирной жабой, Сев на отмель, самоцель, И матросы тихой сапой Доедают карамель. И невнятные вопросы «Почему?», «зачем?» и «как?», Тянет стужи папироса, Перелетный льет кабак По стаканам и по жилам, По настилам и столам, По насиженным могилам, По неспелым голосам — В омут правды стопудовой, От зари до фонаря… В летаргии декабревой Ищет небо снегиря. Пасха Слишком ранняя Пасха, Слишком пропитый Пост. Запоздалою лаской Я ползу на твой мост. С непонятным оттенком Воспаленных глазниц Бултыхаюсь нетленкой В рукавах твоих птиц. Маясь мелким испугом Под подолом Луны, Забываюсь досугом В звукоряде вины. Я надтреснут, надвыпит, Подраспродан, не цел. И за шиворот сыпет Странных лет беспредел. Я застрял в междуречье Непонятных эпох, Вековеча увечья В романтический вздох. В поминальные пляски По заблеванным дням, По судьбе без развязки, По корытам-мечтам. Обожженное небо, Ядовитый язык — И больная утроба Недописанных книг. Слишком ранняя Пасха, Слишком поздний финал. Слишком старая маска — И прошел карнавал, И растеряны перья, И обвисли носы. И аорта безверья Мечет сор на весы. Все резвятся в прибое Стаи кухонных крыс, Все глумятся над Ноем, Чертыхаясь на бис. Слишком ранние слезы, Слишком сильная дрожь. Я сосу твои лозы, Я зарос в твою рожь. И внутри, и снаружи — Сколько не колобродь — Слишком старые души, Слишком свежая плоть. Где помру – там воскресну На таможне в аннал, Затеряюсь, исчезну Мелководьем зеркал… Поистерт, поистаскан, Подзабит в круговерть. Слишком постная Пасха. Слишком мелкая смерть. «Сами мы – не местные…»
Сами мы – не местные, Сами мы – небесные. Птицами подбитыми Жмемся над корытами — Контуры телесные, Трепетно-словесные. Сами мы – не местные, Сами мы – небесные. С сорванными крышами, С белками и грыжами, С огненными душами, С радугой над лужами. Память-несуразица Меж стаканов квасится, Ночи-вознесения, Утренние тления… Дома все зачтется нам, Раненым, покоцанным. Все же мы – не местные, Легкие, небесные. С кузовами тесными, С песнями болезными — Серость порем вилами Под паникадилами. Пьяные пророчества, Поступь одиночества, Посвисты кошмарные Правополушарные. Не порвать субтитрами, Не измерить литрами Опухоль сомнения, Золото рождения. Куйте свои счастьица, Коль копейка ластится, Тритесь ягодицами Кухнями-бойницами.. Ну, а мы – не местные, Вроде как небесные. Чуть отпустит – тронется Этих дней бессонница — Выше, в запредельное, Светлое, бестельное, Скрип под половицами Обернется лицами. Шорохи безвестные, Сполохи воскресные… Сами мы – не местные, Сами мы – небесные. |
