— Но, товарищ генерал… — попробовал возразить старший лейтенант.

— Молчать! — неожиданно вызверился на него генерал. — Много на себя брать стали! Я сам выйду на командующего! Исполнять!

Чем все закончилось осталось неизвестным, потому что на этом моменте Ваню с Петрухой и турнули.

А потом они вернулись в расположение штрафников. Иван чуток поколебался и достал флягу с трофейным коньяком. Расслабиться хотелось просто невыносимо.

— Холосо!!! — блаженно прошептал якут, опрокинув в себя первую порцию.

— Холосо!!! — охотно согласился Ваня, занюхав рукавом. Даже двадцатипятилетний шотландский вискарь, который он предпочитал в прошлой жизни не мог сравниться с этим дрянным коньяком, показавшимся сущей амброзией.

— Олдена дадут! — Петруха мечтательно зажмурился.

— Ага, дадут, два раза.

— Ага, два ласа, — согласился якут. — А потом есе два ласа… — он немного подумал и добавил. — Деда говолит мне касдую нось — все плохо будет. Но все холосо. Навелное, так и будет далсе. Деда совсем дулной. Но на войне не бывает совсем холосо?

Ваня немного послушал философствующего якута, а потом прислушался к себе и понял, что он совсем не хочет назад, в будущее. Здесь, в грязи, в зассаных окопах, под немецкими минами, он чувствовал себя на своем месте. Нет, конечно, он бы не отказался от джакузи и красивой модельки в ней, но именно на войне Ваня реализовывал самого себя.

— Есть такая профессия родину защищать, — пробормотал он себе под нос услышанную где-то в своей прошлой жизни фразу. — Вот я и буду. А на остальное плевать.

«Что» и «кто» — это остальное Ваня не стал сформировывать. Плевать, да и точка.

— Бам-бам-бам… — рядом легла серия мин.

Ваня равнодушно хмыкнул, снова налил в колпачок фляги коньяка и протянул его якуту.

— Вот скажи, в чем сила?

Петруха немедля выпил, пьяненько хихикнул и выдал:

— В бабах сила, Ванюска.

— В бабах? — озадачился Иван.

— Ага! — охотно подтвердил якут. — Смотли. Какой такой мусик без бабы? Никакой мусик. Баба нам детка лосает. Нас баба лосает. В бабах сила, однако.

— Где бабы? Какие бабы? — рядом появился Уланов и принялся вертеть головой по сторонам, словно, действительно надеялся увидеть женщин.

Иван вместо ответа протянул ему крышечку с коньяком.

— Охренели в конец… — угрожающе протянул политрук, — я вам кто или как? Это же надо так оборзеть, герои, мать вашу.

Он слегка поколебался, но все-таки выпил.

Ваня ему подсунул немецкую галетку для закуски и тоже поинтересовался:

— Вот скажите, в чем сила, товарищ политрук?

— Сила? — Уланов ненадолго задумался. — Конечно, в правде. Правда страшная сила, вот только не всегда она… — он недоговорил и резко сменил тему. — Слушайте меня. Штрафная рота для вас закончилась. Хватит, искупили сполна…

Ваня воспринял новость со странным разочарованием. Он уже привык к штрафной роте и даже гордился своей принадлежностью к штрафникам. Опять же, Иван догадывался, что даже если его переведут в обычную часть, ничего толком не изменится — легче от этого не станет. Обычные строевые части точно так же, как и штрафники шли на смерть.

— Завтра мы уйдем на переформирование, — продолжил политрук. — На этом ваш срок закончится… — он замялся и добавил. — Должны уйти. Обязательно должны…

Ваня невольно улыбнулся.

Он уже давно убедился, что в армии на войне понятия «должны» и «обязательно» носит очень условный характер.

— Чего ты скалишься? — обиделся политрук. И недовольно бурча себе что-то под нос убрался.

Фляга очень скоро показала дно, Иван наконец расслабился и полностью примирился с действительностью. Эпизод с «тигром» даже стал ему казаться забавным.

Поспать удалось совсем немного.

А утром стало ясно, что ни на какое переформирование рота не уйдет, потому что немцы начали наступление.

Пикировщики волна за волной безостановочно заходили на позиции, артиллерийский и минометный огонь тоже не останавливался. За два часа немцы вывалили столько бомб, снарядов и мин, сколько не потратили за прошедшие два дня. Несмотря на окопы полного профиля, штрафная рота сократилась на треть — раненых не успевали оттаскивать в тыл.

А потом пошли танки. Обычные Т-4, но на участке своей роты Иван насчитал их целых десять.

Артиллерия с нашей стороны работала, но очень слабо и немецкие танки беспрепятственно вышли на рубеж атаки.

— Ждем, ждем… — бодро покрикивал взводный. — Карнаухов, Силантьев, Биляледдинов — не спать. Вашим ружьям эти коробочки на один зубок. А на флангах у нас противотанковые орудия — если что, помогут!

Ваня покосился на ящик, в котором стояли бутылки с зажигательной смесью. На сорокапятки, стоявшие на флангах, он не особенно надеялся.

Рык двигателей становился все громче, танки уверенно приближались. Шесть приняли вправо, а четыре полезли прямо на штрафников. Резкие, как хлопок кнута, выстрелы танковых пушек, звучали все чаще. Правда танкисты не пристрелялись и снаряды уходили с сильным перелетом.

Немецкая пехота вперед не спешила, держась за танками.

Иван аккуратно поправил коробки с лентами к немецкому пулемету и глянул на непривычное ясное небо и притворно зло буркнул:

— Отличная погода, чтобы сдохнуть.

— Однако сталый дулак был плав… — примостившийся рядом с Иваном Петруха озабоченно покачал головой. — Все плохо, совсем плохо…

— Угу… — согласился Ваня и дал для пристрелки пару коротких очередей. К своему удивлению, он был совершенно спокоен. Ни страха, ни нервозности и азарта, обычных перед боем, Иван не чувствовал ничего.

Звонко стеганула мосинка якута.

Ваня покрутил головой, разминая шею и поудобней упер приклад пулемета в плечо.

Но нажать на спусковой крючок не успел, потому что страшный грохот выбил его из сознания…

Очнулся Иван резко, без прелюдий. И сначала подумал, что в очередной раз умер и возродился. Вот только ощущения резко отличались от предыдущих попыток — что-то сильно давило на все тело.

Пошевелился и понял, что его завалило землей, хотя дышать было сравнительно нетрудно. Но раскапываться Ваня спешить не стал и сначала попытался понять, ранен он или нет. По первым прикидкам выходило — если и ранен, то несильно.

Тупо ныло левое колено и голова, больше ничего не болело.

«Уже хорошо…» — с облегчением подумал Ваня, уже собрался раскапываться, но тут услышал хорошо знакомый шепелявый голос.

— Сейсяс, сейсяс, подосди Ванюска…

Что-то зашуршало, стало значительно легче. Иван пошевелился и рывком вырвал голову из-под земли.

— Сивой, сивой… — якут быстро стряхнул с лица Вани землю и тут же зашипел. — Тихо, тихо…

Иван покрутил головой и сразу ничего не понял. Он лежал, придавленный обрушившейся стенкой траншеи. Но сверху небо закрывало что-то темное и нестерпимо воняло гарью пополам с бензином.

Присмотревшись, Ваня, наконец, сообразил, что сверху днище танка.

— Тихо, — снова зашипел Петруха. — Однако уходить нада, тихо уходить…

— А рота? — прохрипел Ваня.

Якут виновато улыбнулся и покачал головой:

— Нет усе рота. Никого нет…

Откопавшись, Иван сначала присел на корточки и подождал пока перестанет кружиться голова, а потом уже встал.

Осторожно выглянул и едва не поседел от ужаса. Позиции штрафной роты в буквальном смысле были перепаханы, все вокруг усеивали трупы. Фрицев было гораздо больше, но, судя по количеству мертвых советских солдат, штрафная рота полегла почти в полном составе.

На подступах и на самих позициях чернело несколько сожженных танков, где-то неподалеку шел стрелковый бой, но живых гитлеровцев видно не было.

— Туда идем… — Петруха показал рукой на рощицу в паре сотнях метров от изуродованных траншей, со стороны Тартолово.

Ваня кивнул, сделал первый шаг и поймал взглядом, торчащий из заваленной ячейки погнутый ствол противотанкового ружья. Ствол сжимала человеческая кисть, но самого бойца видно не было — его полностью завалило. Судя по следам гусениц, расчет ПТР старательно равнял танк.