А удивиться было чему. Он давно привык, что с автоматическим оружием в армии совсем плохо, а тут привезли целых пять пулеметов, два Максима и три ДП. Мало того, помимо винтовок и карабинов Мосина, еще два ящика автоматов ППД и три десятка винтовок СВТ. Патроны и гранаты вообще таскали часа два. Да что там, привезли еще два пятидесямиллиметровых миномета и несколько огнеметов. И еще грузовик разного другого снаряжения, в том числе и касок.

СВТ — самозарядная винтовка системы Токарева, принята на вооружение в 1939 году.

ДП — Дегтярева пехотный, ручной пулемёт калибра 7,62 мм, разработанный Василием Алексеевичем Дегтярёвым. ДП стал одним из первых образцов стрелкового оружия, созданных в СССР.

Вывод напрашивался сам.

«Кормят как на убой, вооружают до зубов, значит на убой и бросят…» — подумал Иван. Но не особо огорчился. Сытым и вооруженным даже на убой идти легче.

После разгрузки он было опять наладился к якуту, но тут явил себя на свет ротный и приказал формировать роту по штатной структуре.

Поднялась суматоха, по результатам которой, Иван очутился во взводе старшего лейтенанта Рощина Александра Сергеевича, того самого молодого амбала со шрамом на морде. В отделение вместе с Ваней в числе прочих попал «диневальный» Аллахвердиев, азербайджанец из Баку и, к счастью, Петруха. Комодом назначили украинца Миколу Демьяненко, в прошлом младшего сержанта, осужденного за систематическое пьянство и разгильдяйство.

О чем он сам радостно признался, в стиле, мол, бухал и по возможности буду продолжать.

Командир и личный состав отделения Ивана вполне устроил — люди как люди. Однако один их красноармейцев по фамилии Хливкий, все-таки несколько насторожил. Какой-то он был скользкий и противный и по манере поведения и по внешности. Словом, полностью соответствовал своей фамилии. Но спешить с оценкой Ваня не стал, так как давно убедился, что люди частенько не соответствуют своей внешности и даже поведению.

После того, как разобрались со штатами, возможности перемолвиться с Петрухой все равно не появилось. Чертовы командиры свое дело знали крепко и продолжили образцово показательно дрючить роту. Даже Ваня, привыкший к физическим нагрузкам и более-менее сохранивший спортивную форму вымотался до предела.

«От хорошего солдата должно пахнуть говном и потом… — зло повторял он услышанную фразу. — Собаки сутулые, мать вашу. Заебут же до бесчувствия, уроды…»

Но послушно выполнял команды, потому что уже понял — строптивым в армии не место.

Обедали снова сытно — густым супом и кашей. После обеда опять началась муштра, а потом прозвучала команда:

— Приготовится к медосмотру!!!

Ваня в этот момент остервенело тыкал жердиной в соломенное чучело, учась штыковому бою и не сразу сообразил откуда в расположении взялся медработник. А когда его разглядел, в очередной раз чуть не потерял сознание.

Потому что этим самым медработником оказалась…

Стройная, худенькая девчонка в форме с медицинской сумкой чрез плечо. Серенькая, с простеньким личиком, но она показалась Ивану настоящей богиней.

Потому что это была военфельдшер Курицына!

— Холосая баба! Осень холосая! — восхищенно прошепелявил Петруха, рядом с Иваном. Его тоже заставили колоть палкой чучело, но получалось у якута так себе.

— Хорошая, — охотно согласился Ваня, до крови прикусив губу от переполнявшего его счастья.

Несмотря на переполнявшую его радость Ваня быстро взял себя в руки. Опять же, недавнее прошлое почти напрочь выжгло из его характера лишнюю эмоциональность. Ни о каких отношениях с Курицыной сейчас даже речи не может идти. Кто он, а кто она? Даже расспросить о том, как она вышла из окружения и живы ли, Елистратова с Хусаиновой, не получится.

«Ну да хрен с ним… — вяло подумал он. — Да, слава Богу, выжила, порадовались и хватит…»

Занятия в расположении прекратились, личный состав первого взвода стал в очередь в контору, где должен был проходить медосмотр, а второй взвод уселся в тенечке под стеной коровника, дожидаясь своей очереди.

Иван старался держаться поближе к якуту, но заводить разговор не спешил. В самом деле, ну не скажешь же Петрухе, что они в одной из прошлых жизней гоняли вместе фрицев по болотам и грохнули целого командарма. В общем. Ваня искал повода заговорить, чтобы все выглядело естественно.

Солдаты потихоньку начали знакомиться и общаться, но якут вел себя тихо и спокойно и ни с кем не разговаривал. Только мусолил свою пустую трубочку с каменным лицом, чуть в стороне от всех.

Ваня слегка поколебался и достал из внутреннего кармана свою старую заначку, еще со спецлагеря, щепотку махорки, завернутую в кусок газеты. Сам он не курил, но давно понял, что курево в армии ценилось на вес золота и его надо беречь.

— Держи…

Петруха внимательно посмотрел на Ивана, но подношение не взял и проскрипел.

— Моя твоя дать нисего нет.

— Держи, говорю, — Ваня насильно сунул пакетик якуту в руку. — Ничего мне не надо. Я не курю, мне курево без надобности. Бери!

Якут мгновенно разулыбался, несколько раз кивнул и принялся быстро набивать трубку, попутно болтая скороговоркой.

— Твоя как совут? Моя Петл Петлов, якута знаесь? Моя якута! Тосе оклусения был? Э-ээ… засем там делают? Моя не хотел ити к своим, но сибко скусьно было леса, говолить ни с кем, а немса наса ясык не понимаеть, сибко дурная немса. Увидел наса, посел с ними и присел. А командила говолит иди Петл Петлов тлибунал. Засем тлибунал? Какой тлибунал? А тлибунал говолит иди стлафная. Стлафная!!! Засем стлафная? Моя нисево не делал плохой. Мал-мала стлелил немса, потом наси присли и я с ними усел…

«Ага… — перевел для себя Ваня. — Значит Петруха так и торчал на болотах, понемногу изводил немцев, а потом соскучился по общению, встретил группу окруженцев и вышел к своим. Ну а там, выездное заседания трибунала и здравствуй штрафная рота, минуя спецлагерь. Ничего удивительного. Вот же уроды! Как все это объяснить якуту? Что он плохого сделал, действительно? Хорошо хоть не обозлился парень. Хотя, наверное, он до конца так и не понял, что с ним случилось…»

— Сдеся тосе холосо, колмить холосо, баба плиехать. Хотят пловелить — пусть пловеляют… — Якут чиркнул кресалом, затянулся и блаженно закрыл глаза. — Уффф… холосо, шибко холосый табак!

— Эй, малой… — рядом нарисовался длинный и худой жердяй с густо побитым оспинами плоским лицом. — Тебя делиться не учили? А ну дай затянуться…

Он требовательно потянул руку к трубке якута.

Ваня тяжело посмотрел на него и тихо приказал:

— А ну съебал…

— Ты ничего не попутал, ферт… — окрысился жердяй, но мазнул взглядом по командиру взвода неподалеку и ушел, угрожающе буркнув через плечо: — Ну-ну, мы еще увидимся…

— Спасиба… — якут кивнул Ване. — Следусий лаз не нада, моя сама ласбилаться. Твоя как совут?

— Иван.

— Холосый имя! — якут опять начал болтать. — Нлавится мне. Моя сениться хотел перед войной, потом передумал, поехал уситься Ленинглада. Баба потом, теперь совсем потом…

Тем временем первый взвод уже прошел медосмотр, пришлось вставать и топать к конторе.

Курицына сидела вся такая важная в белом халате и шапочке, а сам медосмотр заключался в том, что она задавала вопрос о самочувствии, потом смотрела зубы, а в заключении приказывала снять штаны и показать, так сказать, мужское естество. На одного солдата уходило меньше чем полминуты.

Впереди Ивана стоял «диневальный» Аллахвердиев, позади якут.

— На что жалуемся? — строго поинтересовалась Курицына у Мамеда.

— Голова болыт, товарыща врача… — состроив жалобную рожу пролепетал Аллахвердиев.

— Голова не жопа, поболит перестанет, — гыгыкнул взводный, сидевший за столом рядом с военфельдшером. — Жопа болит, Аллахвердиев?

— Нэт!!! — шарахнулся от него «диневальный». — Зачэм жопа сразу?