— Ты на что намекаешь?..

Они сцепились, Андрей готов был ударить Власова, но между ними встал Максут, который смотрел тяжелым взглядом на декана. Появился встревоженный ректор. Нужно отдать ему должное, он не стал выяснять, кто прав, кто виноват.

— Почему до сих пор не вызвали врача?..

— Они обязаны будут доложить о побоях в полицию, — оправдывал свое бездействие Власов, чем сразу же разозлил ректора.

Через двадцать минут меня осматривал врач, я отказывалась ехать в больницу, потому что не хотела, чтобы меня в таком виде кто-нибудь увидел. Хватит и того, как бригада скорой помощи смотрела на нас с Тараканом. Ему помощь они оказывать не стали, будто не видели, в каком тот состоянии. Он сидел на полу, не поднимая взгляда. Я пообещала позже сделать снимок и показаться травматологу. Полицию вызвали после того, как позвонили отцу Макара. Не знаю, что он говорил Власову, но тот на глазах побледнел.

До приезда полиции появился Алекс, я не знаю, откуда он узнал, ведь студентов приказали отпустить с занятий.

Он попытался ко мне приблизиться, но Максут и Андрей встали возле меня стеной.

— Вали отсюда, — угрожающе произнес Максут.

— Я пришел увидеть свою… подругу, — мне показалось, он хотел сказать что-то другое.

— Данилов, тебя сюда никто не приглашал, — Власов указал ему на дверь, но тот проигнорировал, встал у окна, сложив руки на груди, принялся ждать.

Меленчука забрали в отделение полиции, меня допрашивали на месте. Я пожалела, что в это дело вмешались правоохранительные органы. После их вопросов чувствовала еще более замаранной, будто я спровоцировала преподавателя на такое поведение. Я не хотела расследования, не хотела, чтобы во всем этом копались и перетирали мое имя.

— Я не буду подавать заявление в полицию, — несмотря на свое состояние, твердо произнесла я. В этот момент в кабинет как раз вошел высокий немолодой мужчина. Я сразу поняла, кто это – отец Макара. Они были похожи. Через двадцать с небольшим лет Макар будет выглядеть почти так же – красивым и интересным мужчиной. — Я хочу прямо сейчас забрать свои документы и уехать домой.

— Забрать документы и уехать домой ты еще успеешь, — присаживаясь передо мной на корточки. — Но сначала я накажу каждого, кто это допустил, а потом мы с тобой еще раз подумаем и решим, где ты хочешь учиться, — он говорил мягко, будто хотел усыпить, но его глаза горели опасной темнотой, той самой, которую я видела во взгляде его сына. — Прямо сейчас мой водитель отвезет тебя в больницу, где ты пройдешь полное обследование.

Шок стал отпускать, в любой момент я могла разрыдаться, ком застрял в горле. Глядя на Кайсынова-старшего, я отчетливо поняла, что хочу видеть сейчас рядом с собой Макара, а не родителей, и тихо всхлипнула. Он далеко, он с другой…

— Я хочу домой… — по щекам потекли крупные соленые слезы, обжигая разбитые губы и царапины на лице…

Злата

Я пряталась у себя в комнате. Лицо болело нестерпимо, даже таблетки обезболивающего не помогали. Когда вернулась в общежитие, поймала на себе взгляд Марфы. Она удивилась, немного напугалась и даже сделала вид, что беспокоится.

— Что случилось? Это… из-за этого отменили занятия? — в голосе волнение, а в глазах довольный блеск.

— Я не знаю, — холодно бросила и закрылась у себя. Она несколько раз стучалась, приглашала посидеть с девочками, наверное, они хотели узнать последние новости из первых уст, потом предлагала что-нибудь поесть, но я сказала, что хочу отдохнуть.

После появления Кайсынова-старшего, полиция стала вести себя вежливо, ни одного грубого слова и косого взгляда. Заявление я все-таки написала по просьбе Сергея Петровича. Я думала, в его интересах не привлекать полицию, скандал не нужен ВУЗу, но оказалось, я ошибаюсь.

Отец Макара серьезно вознамерился наказать Меленчука. Я заметила, что только со мной он разговаривал как-то мягко, даже по-доброму, с остальными – отрывисто и жестко. И в больницу отправил, и врачу при мне два раза звонил, выяснял, какие у меня травмы, как я себя чувствую.

Хотелось сбежать домой, упасть в объятия мамы. Я должна была позвонить родителям и все рассказать, но никак не могла собраться. Представляю, как расстроится папа, будет себя винить, мама, увидев меня, расплачется. Врач «успокоил», сообщив, что синяки будут сходить дней десять, даже если использовать мази, которые мне купил водитель Кайсынова. Врач ему передал список лекарств.

Очередной стук в дверь я решила проигнорировать, пусть думает, что я сплю. Никого не хочу видеть. Я готова бросить все и уехать, меня здесь ничего не держит. Когда-то так ярко горевшее желание здесь учиться безрадостно затухло. Забыть… забыть и не вспоминать. Стук повторился, уже более настойчивый, требовательный.

— Злата, ты одета? — мужской сильный голос показался мне смутно знакомым. Пока я вспоминала, кто это, он вновь заговорил: — Злата, открой, или я ее выломаю, — требовательно и жестко. По-моему, Демьян…

Ну что он тут делает? Он ведь на соревнования улетел. А Макар?.. Вернулся? Спрыгиваю с полюбившегося подоконника и иду к двери. Свет не зажигаю.

— Как ты сюда прошел? — как только распахиваю створку, свет падает из кухни, отступаю в тень, пряча за распущенными волосами лицо.

— Особые обстоятельства требуют особых мер и разрешений, — он проходит в комнату, сразу находит включатель, словно знает точное расположение.

— Зачем ты здесь? — не спешит отвечать, закрывает створку, делает шаг ко мне, бережно берет за подбородок, но я отворачиваю лицо, наклоняю его еще ниже.

— Злата, я должен посмотреть, — настойчиво, но не грубо.

— Зачем?

— Чтобы знать, насколько эту падлу калечить, — теперь в его голосе прорезаются жесткие опасные ноты, по позвоночнику ползет холод. Я почему-то уверена, что это не просто слова.

— Зачем? — повторяюсь, но это от растерянности. Поднимаю лицо, взгляд Демьяна мечется по моим синякам, разбитой губе, отекшим скулам…

Все повторяется, как с его отцом. Взгляд темнеет, становится опасным. Они все очень похожи, словно хищники из одной стаи. Хотя так оно и есть.

— Пойдем, сядешь. Я кое-что тебе должен рассказать, — подталкивает меня к кровати. Когда я присаживаюсь на край, он пододвигает стул, садится напротив меня.

— Не надо ничего предпринимать, я не хочу, чтобы ты или… кто-нибудь еще пострадал, — имя Макара не смогла произнести, к глазам подступают слезы. — Я написала заявление в полицию, пусть они разбираются.

— Злата, мы не будем это обсуждать, — обрывает меня. — Я поступлю так, как посчитаю нужным. Этого вообще не должно было случиться, — трет пальцами губы, не отрывая взгляда от моего лица.

Демьян слишком близко, навис коршуном, мне хочется отодвинуться.

— Я хотел с тобой поговорить о моем брате, Злата, — наклоняется еще ближе, будто секрет хочет открыть. — Макар на тебе повернут, и это никак не лечится, — мне Меленчук, наверное, мозги отбил, потому что никак не могу понять, что это означает.

— Я не понимаю.

— Я рад за него, ты очень хорошая девочка и подходишь ему, как никто, — продолжает загадками изъясняться, или это я плохо соображаю?

— Он… мы больше не общаемся.

— Ты неправильно понимаешь его молчание. Поверь, в его мыслях только ты. Свое поведение пусть сам объясняет, когда вернется, а нам вместе нужно подумать, как не допустить беды.

— Какой беды? — насторожилась я.

— Макар легко обзаводится не только друзьями, но и врагами. А ты его слабое и самое уязвимое место, Злата, — стараюсь не радоваться этим словам, потому что потом слишком больно понимать, что это не так. — Он знает, что случилось. Никогда в жизни я своего брата таким не видел, — не успеваю спросить «каким?», Демьян продолжает: — И не хочу когда-нибудь еще увидеть. Мне с трудом удалось заставить его задержаться, и теперь я понимаю, что поступил правильно.

Мое сердце радостно забилось. Макар хотел приехать… желание поверить, что все так, как говорит Демьян, обжигает сердце.