Спустя пару часов, уложив все вещи в чемоданы, я вышла в коридор. На улице стояла глубокая ночь, и вся прислуга уже ушла по своим комнатам. Я медленно прогуливалась по коридору, словно запоминая каждый уголок, словно я сюда могла и не вернуться больше. Я утопала в воспоминаниях.

Открыв дверь в комнату отдыха, которая оказалась пустой, я словно видела нашу святую троицу: я, Моника и Хосе сидели на большом угловом диване, ели мороженое и смотрели какой-то неинтересный фильм. Я слышала, как мы смеялись и устраивали бои подушками. Проигравшим у нас всегда оказывалась Моника, потому что её старший брат, в отличие от меня, не щадил.

Следующая дверь вела в столовую. Зайдя в комнату, я будто бы снова ощутила аромат индейки, приготовленной мамой на день благодарения. Даже переехав из одной страны в другую, привычки оставались неизменными. Я словно видела, как в нашей столовой снова собрались друзья родителей. Я снова сидела рядом с Моникой и Хосе. Вернее, между ними, потому что у них была странная тяга друг к другу. Вечно норовили то ущипнуть, то стукнуть. Ладно, что не плевались. Папа говорил тосты, мама счастливо смеялась, а я морщила нос от того, что я знаю, насколько бездарна её актерская игра. Но сейчас я понимала, что даже тот факт все равно не омрачил мое счастливое воспоминание.

Гостиная встретила меня теплым летним воздухом из окна. Я поежилась, прошла внутрь и села на кресло, в котором мы раньше часто любили с папой отдыхать. Я снова вспомнила все наши теплые душевные беседы, наши заговорщицкие взгляды и наш смех. Раньше между нами двумя было много смеха.

Последняя моя инстанция была кухней. Но стоило только мне подойти к арке, я увидела маму, смотрящую в окно и повернутую ко мне спиной. Я видела, как в кромешной темноте загорается ее опаленная сигарета и удивилась.

Мама никогда не курила.

Услышав шаги за спиной, она обернулась и поспешила затушить сигарету в раковине. Я подошла ближе к ней. Что-то мешало мне обнять её, хотя я готова признать, что мне очень этого хотелось. Мама обняла меня первая. Едва её руки коснулись моих плеч, я почувствовала, как её тело дрожит. Она плакала.

— Ты можешь со мной поехать. — Начала я, но женщина меня прервала и шепотом произнесла то, от чего у меня побежали мурашки по телу.

— Я все знаю, Андреа.

Что «все»? Про нас со Стефано или про Хосе?

— Я знаю, из-за чего у тебя случился обморок, детка. — Она отстранилась и коснулась моей щеки. — Хосе и вправду хотел этого?

— Он был не в себе. — Повторила во второй раз я слова парня.

— Но он влюблен в тебя, милая. А, может, это что-то уже более серьезное.

Я видела, как ей неприятно было это говорить. Я знала об их отношениях, и мне становилось жаль маму, ведь доля правды во всем этом есть. Я взяла её руки в свои и так же тихо ответила.

— Сейчас нельзя ничего сказать. Мы все привязались друг к другу. Он взрослый мужчина, а я уже не маленькая девочка. Просто чем дольше он со мной находился, тем чаще он видел перед собой женщину, а не друга.

— Ты права. Ты собрала уже вещи?

Я кивнула, и она снова меня обняла. Запах табака перебивал её сладкие духи, но я все равно ощущала этот тонкий шлейф. Я словно запоминала каждое мгновение с ней. Каждые минуты.

— Поехали со мной, мама. — Взмолилась я, но та грустно улыбнулась и убрала выбившуюся прядь с моего лица.

— А кто здесь будет заниматься подготовкой к свадьбе, милая?

— Я люблю тебя, — прошептала я и снова уткнулась в ее плечо. Мне хотелось насытиться её объятиями, но я никак не могла этого сделать. Впервые за долгое время я не держала на нее обиду. Во мне сидел страх. Точно такой же страх, какой бывает у котенка, которого оторвали от материнской груди и отдали в руки неизвестным большим и страшным людям.

— И мы с папой тебя любим, — прошептала в ответ она, поглаживая мои волосы.

Ночью я написала сообщение Монике и получила ответ почти сразу же.

«Что значит завтра, Андреа?»

«Разве наши родители не созванивались?» — поинтересовалась я. Следом я отправила ей сообщение. — «Так, ты поедешь или как?»

«Конечно!» — Она на несколько минут стихла, и я уже ложилась в постель, когда мой телефон завибрировал, и я увидела от нее смс, — «К черту, все равно я поступила в институт в Нью-Йорке».

«В тот же, в котором учились наши родители?»

«Ага. Только я Хосе ничего говорить про тебя не буду. Скажу, что поехала заселяться в общежитие».

«Спасибо. Думаешь, он ничего не заподозрит? Например, и мое отсутствие тоже?»

«Теперь о тебе в нашей семье не говорят. Я рассказала все маме. Прости.»

«Ничего.»

На этом наш разговор был закончен. Я закрыла глаза, уже прощаясь с домом. Не заметив как, я уснула.

Утро выдалось сумбурным. Отец, который с утра первым вошел в мою комнату, заметив уже подготовленные чемоданы, тепло улыбнулся и сказал, что проводит меня к аэропорту. Обида, которая сидела внутри меня на этого мужчину на короткий миг куда-то улетучилась, и я вскочила с кровати и крепко обняла его. Точно так же, как я всегда обнимала его раньше.

Отец, словно истосковавшийся по своей дочке, заключил меня в кольце своих рук, целуя в макушку. Он был высоким мужчиной — под метр восемьдесят. Когда его волосы еще не поросли сединой, он обладал великолепной черной копной волос, которые, намокнув, завивались маленькими рогаликами, обрамляя его лоб. Сейчас они стали жесткими, придавали возраста отцу, но при всем при том, он не потерял своей привлекательности.

— Я люблю тебя, папа, — прошептала я ему в грудь, даже не рассчитывая на то, что он услышит. Но папа услышал и ещё крепче сжал меня в своих объятиях.

— Детка, и я тебя очень люблю. Прости, что все так выходит.

— Иногда нужно чем-то жертвовать ради достижения определенных целей, да? — В голове снова всплывали картинки наших ссор из-за свадьбы и его причастности к наркотикам.

— Иногда тебе просто не оставляют выбора. Ты можешь сразу согласиться и отдать то, что они требуют, или ты начнешь бороться, но по итогу проиграешь. И тогда ставки вырастут, проценты поднимутся и тебе нужно будет отдать не только первоначальный взнос, но ещё и проценты.

— Кто тебя за язык дернул, папа? Ты знал, кто такой Ромеро и его сыновья, но ты все равно ляпнул про меня.

— Я сам не знаю. — Он расцепил свои руки и отпустил меня. — Мне очень жаль, правда. — Его глаза были полны печали, и я поверила ему. Не потому что он смотрел на меня так, как кот в сапогах смотрел на Шрека. Нет. Просто в его голосе было что-то, что заставило меня поверить. Я слышала, как надломился его голос и перешел почти на шепот. Так происходит, когда человек не справляется со своими эмоциями. — Мне жаль, что я подставил тебя под удар. Но тогда я думал, что ты влюблена в Стефано, а он оказался просто одним из многих твоих любимых голливудских актеров.

— Я никогда никого не любила в том смысле, о котором ты сейчас говоришь. По большей части потому что я не видела у вас с мамой такой любви. Но я могу любить по-другому. — Я подняла свои карие глаза на него и уставилась в его голубые, словно небо, глаза. Я первые говорила ему причину своей закрытости. Я вообще была впервые настолько откровенна с кем-то из родителей. — Я могу стать настоящим другом, потому что рядом со мной есть друзья. Я могу полюбить кого-то, как брата, потому что за неимением кровного родственника, я все же обрела в свое время такого человека. Я даже знаю, что такое любовь к ребенку, потому что это вы мне показывали. Любовь многогранна.

— Ты права, дочка. Я слышал, как ты разговаривала со Стефано, и я уверен, что ты решила найти другой выход из этой ситуации. Ты — сильная девочка.

— У меня твои и мамины гены. И это лучшее, что случилось со мной.

— Ошибаешься, — он улыбнулся и заправил пряди волос за уши, — это ты — лучшее, что случилось в нашей с мамой жизни. — Он поцеловал меня в лоб. — Собирайся. Машина Россини уже у ворот.