Забавно, что он себя ассоциировал с ландышем. Вымирающий вид растения, точно такой же, как и он сам — единственный в своем роде оставшийся и выживший в жестоком мире. Ландыши с весеннюю пору срывают, стоит им только показаться. Человек никогда не задумывается о том, что будет, если каждый из семи миллиардов сорвет даже по одному цветочку с поля — пустошь. Наш мир опасен, а мир мафии куда опаснее.

— Я не просто так тебя учил манерам и правилам мафии. Пусть это было и короткое время, но я не собираюсь прекращать. Через два месяца ты станешь Россини — ты будешь в нашем клане и тебе просто необходимо будет знать все правила и распорядки. Но еще я хочу, чтобы ты была акулой в нашем мире. Была той, кто охотиться, а не жертвой.

— Хочешь, чтобы все поверили нашему счастливому браку? — от одного упоминания о браке по расчету у меня скрутило живот. В голове сразу возник образ отца и коробки с наркотой, которые перевозил мой отец. Страшно, обидно, обесценено.

— Они поверят нам, можешь не сомневаться. Я много лет играю свою роль, и еще ни одна душа не догадалась.

Он медлил, растягивая слова, делая большие паузы между предложениями, словно пытался сообразить, как лучше выразиться. Мое же терпение было похоже на туго натянутую струну, вот-вот готовую порваться.

— Тогда что ты хочешь?

— Хочу, чтобы ты стала моими глазами и ушами в клане. — Мои глаза в ужасе расширились, дыхание сперло. Я смотрела на собеседника и пыталась понять, в разуме ли он. — Ты выучишься на юриста. Я выбью тебе место юридического консультанта, так ты станешь правой рукой Луи, — он усмехнулся, наблюдая за моей реакцией.

— Ты странный.

— Все мы по-своему странные, Андреа.

— Что мне с этого?

— Ты будешь жить, — он замолк, а я возмущенно ахнула. — Будешь под защитой клана и, самое главное, моей защитой.

— Я все никак не пойму, что ты задумал… — Я приложила палец к губам, ощущая пристальный взгляд мужчины.

— Я хочу устроить переворот. Риск велик, а вероятность одержать победу ничтожно мала. Поэтому мне нужно терпение и свои люди в клане. Таких у меня не осталось. Даже мой братец последнее время отдалился от меня.

— Вы были близки? — Мой интерес пересилил инстинкт самосохранения. Мне захотелось узнать его получше, тем более если я решилась стать для него кем-то вроде друга.

— А ты любопытная. — Он тихо рассмеялся и откинулся на спину, заваливаясь на небольшие подушки в углу дивана. Его веки опустились и голос стал тихим и глубоким. — Спасибо, что выслушала, Андреа.

Он в тот же миг уснул. Пока мужчина мирно посапывал, я поднялась, достала из шкафа плед и накрыла им Стефано. Это был второй раз за сутки, когда я заботилась о сне этого человека. Раньше я грезила мыслями о его горячем теле в моей кровати, но сейчас, глядя на его безмятежное спящее тело у себя дома, мне просто хотелось о нем позаботиться. Былого влечения, неутолимого желания и жара по телу не было — испарилось в тот же миг, когда его намазанные кремом руки коснулись дверной ручки нашего дома, когда я услышала из его уст не самые приятные слова и когда он подмигивал незнакомым мне мужчинам.

— Александро, — бормотал во сне он. Я ухмыльнулась, невзначай представив, какие сны могут сниться пьяному человеку. Я уже выходила из гостиной, как услышала свое имя. — Андреа, мне жаль… — Я прислушалась, но кроме имени своего брата он больше ничего не сказал. Невнятное бормотание и тихое сопение снова воцарилось в комнате.

Мурашки побежали по моему телу. Сочетание наших имен с Луиджи в одном предложении были несопоставимы. Я — молодая девушка, чужая, по законам мафии, и он — капо Парижа, убийца. Добравшись до кровати, я рухнула на нее, расставив руки в разные стороны. Я уже забыла о том, что делю этот дом сегодня с мужчиной. Моими мыслями снова завладел брат моего жениха. Я снова видела его улыбку, когда он смотрел на жену, видела её руки на шее и плечах Луи, и неосознанно сжимала кулаки с такой силой, что на ладонях появлялись полумесяцы. А потом снова вспомнила его поцелуй. Пьяный и горячий. Одновременно желанный и устрашающий. Смесь страха и желания бушевали во мне, и я не знала, чего хочу больше: чтобы он прикоснулся еще ко мне или чтобы никогда не прикасался. Мое влечение к нему пугало меня, но еще больше меня пугала его натура.

Я проснулась в вечернем платье, обнимая одну из своих многочисленных подушек. Вчерашний макияж растекся по моему лицу, создавая эффект панды. Я села и потерла затылок, чувствуя ноющую боль в затылочной части головы — последствия выпитого мною на свадебном вечере дали о себе знать.

Снизу доносился какой-то шум, и я, приведя себя в порядок, приняв душ и умывшись, спустилась на звук. Из кухни доносилась музыка по радио. “Diamonds” Рианны неслась в воздухе, доходя до моих ушей и блаженно растекаясь по телу.

Когда я зашла на кухню, я увидела растрепанного полуголого мужчину: Стефано стоял около плиты, слегка пританцовывая и переворачивая оладушки на сковороде. Он был расслаблен и совсем отличался от того мужчины, которого я знала. Даже будучи совсем другим человеком, неправильным, он оставался жестоким и навевающим страх. Даже если он и был против этого, даже если отрицал это в себе и пытался доказать окружающим. Он вырос в жестокости, от этого никуда не деться.

— Оладьи — зло, — подтрунивала я над мужчиной. Он обернулся ко мне через плечо и лениво улыбнулся. — Не так ли ты мне говорил после завтрака?

— Мои оладьи — услада, Андреа. Никакого сахара и масла, только натуральные и низко калорийные продукты. Садись, попробуй, — он поставил тарелку на кухонный островок и налил мне кофе из кофе машины.

— Спасибо. — Я откусила немного от завтрака и блаженно застонала. — Господи, — Он наблюдал за мной и благоговейно ухмылялся. — Ты — бог!

— Да, Алехандро тоже так говорит. — Я скривилась от отвращения, укоризненно смотря на соседа. — Прости, что испортил аппетит.

— Держи свои гейские фразочки при себе, — я пригрозила ему вилкой и снова откусила немного. Они были сладкими и нежными, почти тут же растворялись во рту. За такие завтраки я могла бы ему простить оскорбления и угрозы. — Это твои извинения?

Он нахмурился и выпалил:

— Это мой завтрак. А извинения я принес тебе вчера. Или мне до конца жизни теперь ползать у тебя в ногах?

— А Россини разве падают к чьим-то ногам?

В голове всплыла картинка, как Луи стоит на коленях перед Элизабет — его женой, как целует её ноги, бедра, поднимаясь все выше и выше. Потом сменяется фантазией — Луи просит прощения, снова стоя на коленях, но уже передо мной. Он извиняется за прошлую ночь, за то, что насильно поцеловал меня, что касался меня, желал против моей воли.

Я посмотрела на Стефано и увидела странные веселые огоньки в его глазах. Он словно знал, о чем я думала, и боюсь предположить, что он знал, кто мне представился в фантазиях. Мужчина расслабленно попивал свое кофе, положил немного оладушек себе в тарелку и принялся завтракать. Я наблюдала за ним молча, следя за каждым движением своего гостя, вспоминая наш вчерашний разговор. Заметив мой пристальный взгляд, Стефано изогнул свою черную бровь и, прожевав, спросил:

— Что ты так смотришь на меня?

— Что ты задумал сделать?

Он усмехнулся. Единственный раз, когда я по-настоящему разглядела правдивые эмоции на лице мужчины, было в клубе, когда он был пьян. Сейчас же его лицо напоминало непроницаемую маску.

— Я же тебе вчера сказал.

Я насупилась. Положив вилку в тарелку, я уперлась локтями на стол и чуть ближе наклонилась к нему.

— Что. Ты. Собираешься. Сделать? — Каждое слово я отчеканила так, чтобы до него точно дошла моя мысль. Но мужчина наклонился так же ко мне, копируя моё положение рук.

— Я. Тебе. Вчера. Все. Сказал. — Спародировав меня, он тут же откинулся на спинку стула и вновь уделил внимание своему завтраку. — Сегодня я снова уезжаю в Вашингтон. Дата свадьбы назначена: 20 июля. Можешь начинать подготовку.

— 20 июля? В мой день рождения?