– Вообще-то, да. Мне надо выучить меню, но оно не такое уж и большое. Поэтому я не думаю, что с этим возникнут какие-то проблемы.

– Могу тебя потом проверить.

– Хорошо.

– Кстати, Тори…

– Да?

– Я тут думала пригласить Рика к нам на ужин и познакомить тебя с ним. Что скажешь?

– Это обязательно? То есть, я, конечно, не против, но не рано ли?

– Я думаю, тебе бы было интересно его увидеть.

– Почему же?

– Он новый психотерапевт Даны.

– Твой мужчина – врач, который занимается её лечением?

– Координирующий врач.

– Ты не могла влюбиться случаем в юриста?

– Да брось.

– Я надеюсь, он не рассказывает тебе никакие тайны, которыми делится моя сестра?

– Врачебная тайна, помнишь? Я и сама медик, если ты не забыла.

Оставшаяся часть ночи прошла спокойно. Ещё один день стажировки был назначен на субботу, а в понедельник я должна была уже выйти полноценно на смену. Следующим утром мы разговаривали с мамой по телефону о состояние моей сестры и о моей новой работе.

– Я рада, что ты так быстро осваиваешься на новом месте.

– Я думаю, ты должна поговорить с Даной.

– Я позвоню ей. Елена сообщает мне о том, как проходит терапия. Я в курсе всего, не беспокойся.

– Может мы могли бы вернуться назад к тебе? Может всё могло бы стать, как прежде?

– Тори, уже ничего не будет, как прежде. Давай закончим наш разговор.

Стучаться в закрытые двери тяжелее, когда их закрывает твой близкий человек. До сих пор я думаю, что тогда мама где-то сдалась внутри себя и похоронила надежды на то, что её семья может быть счастливой. Я не расценивала её поведение, как предательство, но горечь в моей душе от этого не проходила.

В ещё один для себя выходной, я решила пойти исследовать городок, который не был столь большим, чтобы не успеть обойти его за день. Однако я ошибалась. Городок оказался обширным и разросшимся до приличных размеров, что его можно было бы назвать полноценным городом. Раньше всё было совсем по-другому. Городок N напоминал маленький пригород, в который можно было сбежать на каникулы, когда ты уставал от суетливой жизни в мегаполисе. Городок казался таинственным местом, в котором даже деревья в закатных лучах солнца представляли собой магическое завершение дня.

На площади Третсон располагалась ратуша, рядом с которой находился собор святой Екатерины. Это было светлое готическое здание с яркими витражами, изображающими различных святых. Подобная архитектура всегда вызывала во мне чувство восторга и некого величия. Бродить по городку было одним из любимых моих занятий. Создавалось ощущение, что ты вполне можешь потеряться меж улочек и переулков.

На ступенях собора сидело несколько парней и одна девушка, активно обсуждая что-то между собой. Один из них был кудрявый парень, носящий большие очки, в смешной узорчатой рубашке, от чего создавалось ощущение, что её разрисовали дети. Это заставило уголки моих губ заметно приподняться. Парень рисовал что-то в альбоме и одновременно показывал свой набросок девушке с волосами цвета неба.

– Вау, ты так красиво рисуешь! Точно также, как моя учительница в школе! Это невероятно! – восклицала она.

– Ты… хорошо рисовала? – спросил молодой человек, будто запинаясь.

– Нет. Мне говорили, что у меня руки не из того места растут.

Девушка была на вид одного возраста с моей сестрой. Её миловидное лицо наталкивало на мысль, что она словно сделана из пряных пирогов и сладких леденцов, одетая в розовую курточку.

– А нарисуй собачку! – детским возгласом попросила она.

– Ты же не любишь собак.

– Я недавно такую красивую видела. Эртерьер, называется.

– Ты хотела сказать, эрдельтерьер? Да?

– Да, рисуй.

– Хорошо, как скажешь.

– Ура!

Девушка радостно захлопала в ладоши. Позади них сидел темнокожий парень в синей толстовке, что-то печатая в телефоне и слушая музыку в белых наушниках. Я заметила, что ему нравится песня по тому, как он выстукивал её ритм своей ногой. Он окинул меня быстрым взглядом, а затем снова вернулся к своим делам.

Компания показалась мне весьма интересной.

– Эллой! Посмотри, какую собачку нарисовал Спенсер!

Девочка с голубыми волосами потянула темнокожего парня за рукав.

– Что там?

– Эрдельтерьер.

– Правда, он немного кривоват, – начал оправдываться кудрявый парень, получивший имя Спенсер, – надо будет потом доделать.

– А, по-моему, здорово. Я давно не видел таких классных песиков, – похвалил того Эллой, – Учись, у него, пока он жив.

– У Мадины очень хорошо получается рисовать.

– Это неправда! До тебя мне далеко! – снова подала голос девушка.

– Ой, да, брось. Что в этом сложного?

– Твои руки знают, что делать и пальцы слушается, а у меня трясутся все время.

– Поэтому, кажется, что Мадина всегда рисует траву, – добавил Эллой, ухмыльнувшись.

– Полегче! Её трава – это нечто!

Их разговор меня забавлял, пока здесь в стороне я рассматривала собор. Я решила войти внутрь, надеясь хотя бы узнать расписания богослужений на ближайшее время. Соборы всегда напоминали мне замки. Особенно, изнутри. Строгая архитектура казалась мне благородной. Стоящие белые и холодные скульптуры, картины на стенах, изображающие сцены из Евангелия, отдельная комната для молитв с табличкой: «Проход только для молящихся».

Скамьи из темного дерева, стоящие рядами, несколько прихожан склонились над священной книгой – всё это напоминало мне времена, когда отец был жив. Патрик. Он чудесно пел и имел всегда ясный взгляд на вещи. Думаю, он являлся моим первым духовным наставником. Даже для детей он умел находить специальные слова, чтобы направить их на истинный путь.

«Имеющий уши да слышит. Билли, ты слышишь?»

По крайне, я пыталась слышать. Я любила проводить время с отцом. Жалко, что на мой век пришлось так мало дней, которые я могла бы посвятить беседам с ним. И мне жаль, что папа не смог увидеть, как стремительно мы выросли с сестрой за это время. Может быть он смог смягчить характер нашей матери? Может он смог бы дать нам дельный совет, как проживать каждый день словно он последний и не иметь сожалений о том, что не можешь изменить?

«Папа, мне тебя очень не хватает. Я скучаю по тебе каждый день».

Одним из моих любимейших песнопений было Adoremus in Aeternum, что с латыни могло переводиться, как «поклоняться вечно». Именно так перевел мне эту фразу отец.

«Ведь истина Господа пребывает вовеки вечные, Тори».

На информационном стенде было написано, что воскресные богослужения начинались в десять утра, а будничные вечером в семь часов. В левой части храма я увидела большое изображение иконы «Божьего Милосердия». Я слышала от отца, как особо она почитается в церковных кругах, а также её историю.

22 февраля 1931 года сам Господь Иисус Христос явился сестре Фаустине Ковальской, пока та находилась в монастыре Конгрегации Сестёр Божьей Матери Милосердия в Плоцке (ныне это город в Центральной Польше). Господь повелел сестре написать его образ так, каким он был представлен в её видение: в белых одеждах, с одной поднятой рукой для благословения, а с другой, касающейся одежд. Из его груди исходили два луча – один красный, другой бледный. Также он повелел ей сделать надпись: «Иисус, уповаю на Тебя». Лучи имеют свое значение – Кровь и Воду. Бледный луч означает воду, которая оправдывает души, а красный луч обозначает кровь, которая является жизнью для душ.

Я всегда с трепетом смотрела на это изображение и мне казалось, что через него Господь смотрит мне через глаза прямо в душу. Я мысленно поблагодарила Деву Марию за возможность пребывать в этом прекрасном месте, какое-то время помолилась в тишине о том, что я благодарна за всё, что имею, а затем вышла из собора.

Думаю, что в современном мире вера претерпевает тяжелые изменения. Она просто скуднеет. Сердца холодеют. Даже христиане становятся ни горячими, ни холодными, а просто теплыми. Папа говорил, что большая ошибка человека заключается в том, что он рассчитывает лишь на самого себя, а не на Господа.