— Лев Захарович, тем более, говна ведь не жалко. И ещё ведь в ГАУ есть образцы финских автоматов Суоми и немецких Шмай… и немецких Maschinenpistole MP 38. Тоже бы желательно по паре образцов и до кучи конструктора Шпагина ко мне командировать с этими образцами на пару неделек.
— Может, всё же расстрелять тебя, комбриг. Стоп, я же не до конца озвучил все кляузы на тебя. Тут одна есть вообще непонятная. Говорится вот, что ты часто командиров РККА офицерами обзываешь. Ну, ладно я пойму, если Шапошников оговорится, он служил в царской армии, но ты ведь молодой, и в армии, здесь написано, с 1933 года. Объясни мне, почему ты командиров офицерами называешь?! Может, ты шпион немецкий, Брехт? У них там, а, у вас там, в Германии — офицеры.
— Книжек в детстве перечитал, товарищ заместитель наркома обороны, — это на самом деле прокол, Штирлиц опять был близок к провалу как никогда, — Да, ещё в Испании все командиры иностранные друг друга офицерами называли. А вы ведь знаете, я в интербригаде был. Как-то прилепилось к языку.
— Отлепляй, давай. Да, комбриг, ты знаешь, зачем я звоню?
— Поздравить меня созванием Героя Труда.
— Ты меру-то знай, в третий раз сегодня говорю.
— Лев Захарович, я знаю, зачем вы звоните, поинтересоваться, что я решил по ружьям Курчевского. Правильно?
— Да, ясновидец, хренов. Угадал. Докладывай. — Чего-то там опять зашуршало.
Брехт рассказал об изготовленной «недокатюши».
— Свето-шумовая установка «Катюша». Зачем это. Ты там, Иван Яковлевич, с ума не сошёл. Мы же про оружие говорим.
— Лев Захарович, я тут много чего понаделал за эти полгода. Я думаю, вам приехать надо и посмотреть на всё своими глазами. Тут на пять званий "Герой Труда".
— Диктуй, — опять зашуршало.
— Диктовать? Да? Хорошо. Мы тут построили бронетранспортёр БТР-1, ещё ..
— Диктуй, что про пистолеты-пулемёты говорил. Какие тебе нужны и кто такой этот Шпагин. Приеду, как раз и необходимо к вам в Первую армию наведаться. Нездоро … Ну, тебе всего знать не положено. Диктуй.
Событие тридцать девятое
Встретив гестаповцев, Штирлиц выхватил шашку и закричал: “Порублю!”. Гестаповцы скинулись по рублю и убежали.
Зима выдалась снежная. Даже многоснежная. В католическое Рождество вообще небо решило все рекорды побить и завалило Спасск-Дальний. Полуметровые сугробы вдоль заборов организовались. Снег внутри военного городка не нужен и потому все четыре тысячи его жителей были с утра подняты по тревоге, снабжены лопатами и скребками, со всех машин сняли зенитные установки и прочие «Катюши», нарастили или восстановили борта и организовали вывоз снега на поля. Брехт, зачем-то самолично руливший процессом, пришёл домой на обед мокрым и осипшим. Пришёл, а там на каникулы перед первой сессией Валька с Малгожатой-Марией приехали. Точно, писали же в письме, что приедут готовиться к сессии домой. Не жалко. Катя носилась по дому, то им оладушек подкладывала, то рассматривала фотографии, что эти спортсменки, комсомолки и просто красавицы с собой привезли. Зашли перед отъездом в фотоателье во Владивостоке и нафотографировались от души и на фоне моря нарисованного, и у какой-то дорическо-коринфской колонны, и с попугаем большущим и даже с ужиком пёстрым.
Валька увидела входящего всего белого и красного с морозца «батяньку» и на шее повесилась. А чего три месяца не виделись.
— Подросла?
— Не, ботиночки на каблуке купила?
— Ботиночки? — босиком стоит.
— Шучу, а что подросла? Я и не заметила. — Закружилась перед зеркалом в прихожей.
— Подросла.
— Ой. Папка, там такая чудная история приключилась позавчера. Сидим мы с Марией чай вечером пьём. А тут постучали в дверь. Я пошла, открыла. А там нет никого. Метель метёт, ничего не видно, но около дома никого. Я дверь закрыла, только опять села, снова стук в дверь. Я бегом. Нет никого. Я решила подождать у двери, дети, наверное, думаю, соседские хулиганют. Уши им давно надрать пора. Стою у двери и дождалась. Снова стук. Я резко дверь открыла, а там тень прочь бежит, в снегопаде этом и не видно почти, то ли взрослый, то ли ребёнок. Я крикнула, что уши оборву и закрыть хотела. А на пороге сумка чёрная стоит. Я её занесла, открыла, а там два пакета бумажных перевязанных, и на обоих написано по-русски, «для Брехта»
— По-русски.
— А, да, там всякие штемпели и марки иностранные. Да, вот та сумка, вон в уголке, там и оба конверта.
Иван Яковлевич посмотрел на сумку. Красивая, кожаная, дорогая, должно быть.
— Пап, отдашь потом мне сумку, мне как раз на лекции тетради да учебники таскать. — Выпучила глаза Валька, как у кота из Шрека.
— Забирай. Стой. Не забирай. Я её завтра Дворжецкому покажу, пусть десяток таких же сделает и тебе и Малгожате и матери. Ну и подругам каким на Новый Год подаришь. Ты, же писала, что у вас там три подруги образовалось.
— Ой, пап, спасибо. Холодно тут, — Убежала.
Брехт открыл сумку. Бандероли, надо полагать, посмотрел адрес. Из Нью-Йорка в Шанхай. Ну, раз из Нью-Йорка, то должно быть от Васьки Блюхера.
Иван Яковлевич хотел сразу разорвать конверт один, но тут в прихожей появилась жена и головой покачала.
— Ладно, ладно. Умываюсь, переодеваюсь, в тапочки обуваюсь и на кухню отправляюсь. Письма от Васьки пришли. Из Нью-Йорка. Понял. Говорю же. Потом.
Ох, горячие, ароматные, жёлтенькие блинчики с корицей, так никто кроме принцесс делать не умеет. Их там, в принцесской школе, такие блинчики делать учат.
Ел, обжигаясь, блинчики Иван Яковлевич, но сумка с двумя пакетами, хоть и была за спиной, стояла перед глазами, потому, как только обед закончился, и семейство приступило к приготовлению рождественского угощения, Брехт схватил сумку и закрылся в кабинете. Шпагат проклятый не хотел никак рваться и, скрипя зубами, пришлось комбригу идти на кухню за ножом. Ну, дальше проще. В первом пакете были чертежи. Много чертежей. Брехт их мельком пролистал. Это была летающая лодка на поплавках. Самолёт назывался — S-42 Clipper. И чего? Клипер, блин. Хорошо это или плохо. Это здоровущий самолёт с четырьмя моторами, расположенными над фюзеляжем. Моноплан. Пассажирский самолёт. Дальность две с половиной тысячи миль. Получается, где-то около четырёх тысяч километров. Прилично. Всё было на английском и Брехт точно не авиастроитель, потому плюнул и положил документы назад в коричневый пакет.
Вскрыл второй. Там всё то же самое — чертежи, на этот раз вертолёта. Вот, это уже интересней. Пока СССР в этом вопросе явно отстаёт. У нас сейчас вертолётами никто не занимается. Проект назывался, судя по спецификации — VS-300. С — это, наверное, Сикорский. Цифра 300 ни о чём не говорила. Брехт посмотрел общий вид. Хрень полная. Такой и он мог придумать. Всё дело ведь в винте? В винтах? Ну, и чего тут над спецификацией написано: «одновинтовой схемы, с автоматом перекоса». Нет. Даже лезть не стоит. Кто там у нас корифеи по вертолётам — Миль и Яковлев. Пусть у них голова и болит. Вот вам ребята подсказка, творите дальше.
И что, Васька даже письма не прислал? Ни чего себе. Иван Яковлевич перетряхнул все бумажки по-новой, нет. Вернулся к сумке. Должно быть письмо. Ну, слава Богу. Оно было в ремешке сумки. Видно было, что зашивали вручную. Вспорол ремень Брехт, достал. Совсем коротенькая весточка. Васька писал, что добрался со всей семьёй благополучно, а вот в Калифорнии подхватили все грипп и еле выжили. Только через месяц добрались до Нью-Йорка и ещё неделю разыскивали этого Сикорского. Устроился Васька на фирму «Sikorsky Aero Engineering Corporation» лётчиком испытателем и неделю присматривался к фирме. Дела у Игоря Ивановича шли не очень. Все служащие рассказывают историю, что когда фирма совсем разорилась, то на неё устроился работать сам Рахманинов — занимая должность вице-президента, и он дал Сикорскому на поправку дел пять тысяч долларов. Сейчас Рахманинов уже не работает. И дела у фирмы не шибко, но идут. Сводят концы с концами. Васька предложил взять его в долю и обещал вложить в предприятия пятьдесят тысяч долларов. Что Сикорский с радостью принял, и теперь Васька не только пилот-испытатель, но и вице-президент фирмы. Живёт он в соседнем с Сикорским доме двухэтажном в пригороде Нью-Йорка. У того целая куча детей. Четыре мальчика и дочь студентка, а ещё с ним живут две его сестры. Ходят по воскресеньям в гости друг к другу.
