Под веселый смех отца и Гжеся, Лукашик с досадой пнул подвернувшийся под ноги камешек. Он-то считал себя совсем взрослым. Его отец даже в каштелянский город с Гжесем отправлял, как настоящего рыцаря! А, он, оказывается, пропустил целых два ядзвинских дозора. Да ладно, не так обидно было бы, если бы тех ядзвинов не видел никто. Но ведь, судя по всему, и пан Януш, и Гжесь, и даже пахолок на козлах прекрасно их видели.

– Не тужи, Лукашику, – попытался успокоить братика Гжесь. – как проспимся после свадьбы, свожу я тебя еще раз на яздвинскую дорогу. Покажу, где поганские дозоры стояли да почему ты их не видел.

Лукашик в ответ только дернул плечом. А Зося, испуганно пискнув, вцепилась в мужа.

– Гжесю, кохане, оставьте вы этих ядзвинов  в покое! Хватит, что тата уже вся округа их пособником считает! Не хватало еще, чтобы на нас пальцами показывать начали!

Гжегош ничего не сказал. Только осторожно отцепил женины пальцы от рукава и широким шагом зашагал в дом.

– Гжесю! – Крикнула было Зося вслед, но пани Малгожата придержала ее, не давая кинутсья за мужем.

– Зосенько, детка, ну что это ты затеяла? Мужику после гулянки проповеди читать… – пани Малгожата покачала головой, показывая, насколько безнадежной кажется ей затея невестки. – Подожди, лучше, до завтра. С утречка-то, оно всяко лучше поговорить.

Когда невестка вошла в дом, пани Малгожата устало оперлась о предложенную Мирославой руку и строго сказала.

– И ты, Миросько, запомни. Сразу после гулянки мужа поучать – пустое дело. А прилюдно – еще и дурное. Только лишний повод для ссоры. Что бы там ни было, позже поговорите, на трезвую голову.

О чем бы там ни говорили Гжегош и Зося, наутро от ссоры не осталось и следа. Мирослава была этому очень рада, так как семье предстояло отбыть еще один свадебный день. И, хотя им с Лукашиком еще не положено было участвовать в машкараде, она заранее предвкушала веселье. В этот день, как известно, можно шалить и чудить, не хуже, чем на святки.

Но, главное, сегодня они еще раз увидят Марысю. Хоть и недалеко до Ясновки, но кто знает, когда в следующий раз вырваться удастся. Хорошо Гжесю, надо ему – вскочил на коня и никому не отчитываешься. Лукашику тоже неплохо: отпросился у отца или Гжеся, а потом точно так же вскочил на коня… А ей – молодой панне – со двора без родителей или братьев не велено.

Свадьбу молодого пана догуливала вся Ясновка. Между хатами шатались переодетые медведями хлопы, танцами и прочими правдами-неправдами выдуривая у поселян то яйца, то колбаски. У большинства, правда, нечего было особо выдуривать, сами только-только на ноги встали, но обычай есть обычай. К тому же, шляхетные гости, кто решил заночевать дома, прибывали каждый со своей корзиной. И скоро убранные после вчерашнего столы снова наполнились всяческой снедью.

Марыля с Лукашем снова сидели во главе стола, сонные, смущенные. Пани Малгожата первым делом окинула взглядом дочь. Цепкий материн взгляд заметил все: и покрасневшие от слез глаза, и слегка припухшие губы, и то, как смущаются молодые, случись им встретиться друг с другом глазами. «Ну, хвала Творцу, вроде, поладили» – сделала вывод пани Малгожата.

А гости вокруг веселились, делая вид, что им совсем никакого дела нет до молодых.

– Как ты, Марысю? – Спросила Мирослава, улучив момент, когда они с сестрой смогли ненадолго остаться вдвоем.

– Да-а… Вот побудешь на моем месте, сама узнаешь. – Марыля отвела глаза и Мирося встревожилась не на шутку.

– Что, плохо, Марысенько? Неужели Лукашик…

– Да что ты заладила: «Лукашик, Лукашик…».  – Взвилась Марыля.  –  Лукашик вон, за Гжесем хвостиком бегает. А мой муж – Лукаш.

Она осеклась, глядя, как удивленно взметнулась вверх бровь сестры. Помолчав немного, Марыля со вздохом призналась

– Ну, ладно, твоя правда. Зря я на Лукаша наговаривала, и совсем он не мальчишка. Не пойму только, как так получилось, то одна я не расмотрела, что все давно видели?

– Марылю, – Со вздохом повторила свой вопрос Мирося. – Про Лукаша все и так понятно. Ты-то как?

– Да, ничего. – Марыля помялась немного, оглянулась и громко зашептала сестре на ухо. – Ты не смотри, что Лукаш мой с виду такой неуклюжий. На правду, он – настоящий рыцарь, не хуже твоего Боруты будет. А знаешь, какой он ласковый…

Марыля осеклась, понимая, что сболтнула лишнего. Но глядя на внимательно слушающую сестру, не удержалась, чтобы не добавить.

– Но, знаешь, Миросько, теперь я понимаю, почему Зоська попервах все время ревела. Лукаш, он ведь помельче Гжегоша будет, и то… Думала, не встану с утра. Так что ты своего ядзвина сразу проси, чтобы поосторожней. Он-то, наверное, должен уметь.

– Поосторожнее что? – Уточнила Мирослава. Нет, в общих чертах она понимала, о чем говорит сестра, и от этого щеки и даже уши наливались пунцовым румянцем смущения. Все ж-таки, знать – это одно, а шляхетным паненкам вслух о таком говорить зазорно. Но из того, что Мирослава к своими почти шестнадцати успела узнать, выходил только один вопрос: «Что там можно сделать не так?».

– Ай! Потом сама поймешь. – Марыля отмахнулась, спеша закончить неловкий разговор. Тем более, гости и муж уже хватились молодой пани. И дальше вести доверительный разговор уже не получалось.

Когда столы заметно опустели, гости начали прощаться. Соколувские уезжали одни из последних. Пани Малгожата расчувствовалась, и некоторое время слезно упрашивала вдову Станиславу присмотреть за Марылей.

– Ты уж, Стасенько, не обидь мое дитятко! Присмотри за ней, как родная матинка. Некому теперь, кроме тебя, дитя неразумное направить, если что не так пойдет.

Марыля хмурилась, слушая подобные речи. Станислава смущенно терпела объятия пани Малгожаты, не желая обижать добрых соседей. Зося растроганно вытирала глаза кончиком платка, а мужчины только разводили руками, возводя очи горе.

– Хватит, Малгосю, хватит. – Наконец-то не выдержал пан Януш. – Не рви сердце себе и детям. Им еще жить, не заливай дорогу слезами. Поехали! А то с этими свадьбами дома вторую неделю работа стоит.

Соколувские и на этот раз ехали короткой дорогой. Пан Януш решил, что раз уж есть у него такое право, то надо пользоваться. Ядзвинские заставы не показывались. Видно, получили от Боруты (или даже от старого Сколоменда) приказ не трогать будущую родню. Поэтому, пока бричка тряслась на лесных колдобинах, у Мирославы было время подумать о предстоящем замужестве.

Например, о том, как повзрослел Лукаш Ясновский за одну, казалось бы, ночь. И из доброго приятеля вдруг превратился во взрослого мужчину. Мужчину, с которым не знаешь уже, о чем и говорить, чтобы не сглупить. И о том, как доверчиво прижималась к мужу Марыля, провожая взглядом уезжающую родню.

«Ну вот, и стоило несколько месяцев слезы лить? Себя изводить и нас?» – Но не этот вопрос не давал Мирославе покою, а совсем другой. Что же имела в виду Марыля, предостерегая ее от Боруты?

Погода в этом году на Янов день выдалась странная. Сначала, за пару дней до праздника, над Пущей пронеслась буря. Потоки воды пронеслись по оврагам, подмывая корни и заставляя деревья склоняться вниз. Реки и озера наполнились водой, болота поднялись, заливая тропинки и делаясь совсем непроходимыми. Хотя, по болотам-то как раз ходить пока было нечего, ягодная пора еще не пришла.

После грозы пришла жара. Влажный горячий маревом воздух висел над Пущей, обещая теплые ночи и скорые грозы. Она не спала даже к вечеру, хотя солнце уже скрылось за горизонтом, только воздух, словно бы сгустился,

– О-ох, тяжко-то как! – жаловалась пани Малгожата, обмахиваясь платком. Ради именин хозяина – пана Януша – сегодня семья поехала на вечернюю службу, открывающую праздник. В храм все нарядились особенно нарядно. А Зося даже взяла ребенка. А где ребенок, там и нянька, занявшая в бричке место Марыли.

Погонять коней по такой жаре было жаль, поэтому домой возвращались неспешно. Правда, Мирося сто раз успела подумать о том, что сидеть рядом с худенькой Марысей было намного удобнее, чем с нянькой. Но, как это часто бывает с младшими, выбирать не приходилось.