Ребенок, утомленный дорогой и новыми переживаниями, сладко посапывал у няньки на руках.

– Скорей бы уже доехать. – Помолчав немного, снова вздохнула пани Малгожата.

– Так ведь дома, мамо, то же самое. – Так же печально вздохнула Зося. – И окно не откроешь, комары, словно взбесились. И откуда их столько набралось?!

Разговор снова затих на некоторое время. Каждая думала о чем-то своем. И лишь заполошный крик какой-то птицы снова вывел их из оцепенения.

– Свят-свят-свят! – Нянька сотворила обережный знак и тут же кинулась укачивать заворочавшегося было ребенка.

– Ой, пани, скорей бы уже доехать. Ночь-то сегодня непростая. – Нянька поежилась  – Поганские боги людей морочат…

– Будет тебе, Дорото. – Попыталась успокоить ее пани Малгожата. – Мы из святыни едем, что нам до них.

– Верно говорю, пани, – продолжала ворчать нянька, – зря пан эти игрища поганские не запрещает, ой, зря.

– Будет, Дорото. – В голосе пани Малгожаты появились властные нотки. Уважая старую Дороту за ее порядочность и набожность (собственно, для того и взята она была в няньки панских детей), пани Малгожата, нем не менее, раздражалась порой ее пугливости.

Во всем происходящем добрая женщина была готова тут же усмотреть либо знак свыше, либо искушение. И, соотвественно, одинаково боялась и того, и другого. А еще Дорота, знающая множество сказок, была большой любительницей мрачных баек.

Обычно пани Малгожата не видела большого греха в том, чтобы за кропотливой ручной работой послушать что-нибудь этакое. Опять же, польза. Наслушаются взрослые девицы сказок про ядзвинов с копытами, десять раз подумают, прежде чем дать увести себя из хоровода заезжему красавцу. Но всему должна быть мера!

По мнению пани Малгожаты, запрещать хлопкам в ночь на Яна водить хороводы и заигрывать с парнями – ненужная строгость. Тем более, чаще всего такие гуляния заканчивались ничем иным, как чередой свадеб. А это дело такое… Молодое. Неподсудное и Творцу угодное.

Опять же, живя на самой границе Пущи с ее болотами, пани Малгожата, как и ее муж, предпочитала не ссориться ни с кем. Для того и помалкивала, видя, как кухарка тайком оставляет в блюдечке молоко в дальнем углу. Или… да мало ли еще суеверий, в которые верит простой люд.

Уже на подъезде к поместью Соколувские услышали отголоски селянских гуляний.

– О-ой, Ладо, Ла-адо… – Дружно выводили хлопские девчата, водя хоровод.

Отблесков костра с дороги было не видно, но все знали, что он горит там, на лесной поляне у озера. Там, где девчата разбрелись по округе, собирая цветы и травы для венков. По сложившемуся обычаю, пан Януш тоже сейчас пойдет туда. Не за девками гоняться, нет, на этот счет пани Малгожата давно уже была спокойна. Постоять, поговорить с почтенными дедами, вспоминая старые времена, выпить чарку меда «за добрый урожай». Ну, и что там еще полагается делать в таких случаях хозяину земли. Он – первый муж в округе, с него начинаются покой и достаток.

Глядя, как нарочно горячит коня Лукашик, заставляя гнедого играть под всадником, пани Малгожата вспомнила, как предупредил ее муж, чтобы не ждала сегодня младшенького домой. Вырос Лукашик, из ее сладенького мальчика вырос почти взрослый парень. И пан Януш сказал, что в этот год не будет загонять его домой с игрищ. Пора уже.

Тревоги за детей не отпустили добрую пани даже дома. Едва въехав во двор, пани Малгожата увидела привязанного у коновязи чужого коня. А на высоком резном крыльце сидел, удобно прислонившись спиной к стене, Борута.

Увидев ядзвина, нянька ахнула и быстро зашептала молитву. Пан Януш, наоборот, приветливо помахал рукой, стараясь поскорее спешиться.

Мирослава только на миг встретилась глазами с женихом, и тут же опустила глаза. Даже на расстоянии ей показалось, что в глазах Боруты полыхает жаркое пламя. А, возможно, это были только отблески от факелов, которыми сопровождающие пахолки освещали Соколувским путь.

Пока Гжегош помогал женщинам выбраться из брички, пан Януш успел наскоро перекинуться с гостем парой слов.

– Вот, Малгосю, – перешел он к делу, стоило пани Малгожате с Зосей и Мирославой подойти к крыльцу.  – Пан Борута просится с невестой погулять. Отпустим Мирославу ненадолго?

Судя по его виду, он уже все решил, но пани Малгожата не собиралась отдавать дочь просто так.

– Ой, не знаю, пане мой… – Она замялась, тщательно подбирая слова для необидного отказа. В другое время, пожалуй, мать и сама была бы не против. Пусть бы молодые познакомились поближе, глядишь, меньше слез на свадьбе было бы. Но сегодня была такая ночь, тем более, для ядзвина, что пани Малгожата всерьез опалась оставлять нареченных одних.

Каким уж чутьем понял Борута ее тревоги, никто не знает. Но ядзвин внезапно сделал шаг вперед и опустился перед будущей тещей на одно колено. Так, как делал раньше, прося у Мироси ленту.

– Шляхетской честью клянусь. – Негромко сказал он, глядя прямо в глаза пани Малгожате. Больше он не добавил ничего, но и так было понятно, в чем клянется ядзвин и что обещает.

Отказать после такого означало смертельную обиду. И бедной пани не оставалось ничего другого, как благословляюще положить руку на голову зятя.

– Только не долго.  – Ну, конечно, не сказать этого она не могла.

Встав, Борута еще раз поклонился пани Малгожате, почтительно поцеловав ей кончики пальцев. А потом, не говоря ни слова, взял Миросю за руку и повел со двора. Мирося шла, как во сне, не зная, чего ожидать от Боруты. В памяти невольно всплыли нянькины слова об уведенных из хоровода девицах. Как ни крути, а в одном нянька Дорота права: сегодня – самая что ни на есть поганская ночь.

Растерянно обводя глазами домочадцев, Мирося заметила и возмущенный вид Зоси. И завистливый – Лукашика. А Гжесь, вот же ж…, заговорщицки ей подмигнул, по-дружески провожая Боруту увесистым шлепком по плечу. Быстро же они спелись!

Как есть, в шелковых лентах и дорогих бутках шла Мирослава туда, куда ее вел Борута. Но не туда, откуда раздавались девичьи песни, а в сторону леса. Туда, где за полосой светлых берез грозно шумела своими дубравами Пуща.

Некоторое время молодые шли молча. Маленькая ладошка Мирославы полностью тонула в руке Боруты. Оставалось только удивляться, как такой могучий мужчина может так тихо двигаться в лесу. Мирося тоже считала себя знатной лесовичкой, и, тем не менее, то и дело спотыкалась о какую-нибудь ветку. Тогда мужчина сдерживал шаг, дожидаясь, стараясь приноровиться к маленьким шагам спутница.

Все так же, молча, пара через березняк, вошла в старую дубраву, и только когда они начали спускаться по крутому склону оврага, Мирослава не выдержала.

– И скоро уже?

– Что, скоро? – Запнулся Борута. Казалось, мужчина уже успел забыть о Мирославе, и теперь его голос выдернул его из каких-то далеких дум.

– Скоро, говорю, мы куда-нибудь придем?  – Мирося сама не понимала, что тянет ее за язык. То ли страх перед неизвестностью, то ли непонятно откуда взявшаяся вера, что ничего ей за наглость не будет.

– А куда ты хочешь прийти? – В голосе мужчины послышался смешок.

– А куда ты меня ведешь?

– Тут недалеко. – Последовал незамедлительный ответ. – Сейчас пройдем чуть-чуть по оврагу, а потом заведу во-он в тот малинник и съем.

Не то, чтобы Мирослава поверила этой угрозе. Ясно же, что Борута лишь отмахивается от нее. Гжесь тоже так частенько делал, чтобы не задавала глупых, по его мнению, вопросов. Вот только сама Мирося свои вопросы глупыми совсем не считала.

– А почему не здесь? Или тут травки какой не хватает? Для приправы?

Вместо ответа, Борута резко дернул Мирославу с тропинки, прижимая ее спиной к старому дереву. Мирося шла на шаг позади, так что сейчас, на крутом склоне, Боруте почти не пришлось наклоняться, чтобы из лица оказались на одном уровне.

– Для приправы, говоришь? – Глаза Мирославы потихоньку привыкли к темноте и она уже лучше различала фигуру своего странного жениха. Но выражение лица все равно приходилось угадывать. Однако, Мирося готова была поклясться, что сейчас на губах Боруты играет усмешка. – Знаешь, я не переборчив. Могу и без травки. И без соли…