«Там, где парк роняет с тыла…» Там, где парк роняет с тыла Оступившийся прибой, Ночь волшебной дрянью Нила С тиной тянется волной — За тоской вольнонаемной, За квартирой съемной. В лом нам Превращать печаль в печать — Предъявлять на сходнях Яффы. Нас не нужно отличать Средь гребцов большой триремы. По природе этой схемы, По обидам в эти штрафы, По горам да по долам — Кто мы станем? Как мы? Где мы? Выйдут в Яффы Голиафы, Сядут в Шхемы Полифемы. А Невы-то не отдам. Так как птица гоношится, Где придется, где томится Зной остывшею золой, Естся щебень, пьется пицца, «Узи» сухо шелушится По лощинам за Невой. Речь горбатая рябила, Высь горбатого любила И учила, как могла, И Нева с холма пылила, Ночь болела, шекель мыла, Я ходил на дело с тыла, И волшебной дрянью Нила Со щеки стекала мгла. «Не назвать его голубым…» Не назвать его голубым, Не назвать зеленым. Может, зря и глаза гнобим, Словно так назло повезло нам — За Язоном в простор слезясь, По иным и по личным пучинам, За турецкую власть азиазь, За арабскую вязь по причинам, Не хочу говорить каким. И не нужно. Мотивы бегства Все равно переврет акын — Наша память бледней асбеста. В паутине земных изохор И магнитных и авиалиний Словно небу даем отпор, Так как море из глаз излили — Веселей свою суть обречь, Безответственней сгинуть напрочь, К горизонту спешить, ибо речь — Долг пропащего – просто судьба с плеч. «Жара такая – лишь во рту тень…» Жара такая – лишь во рту тень. А в небе птица залегла, Над морем виснет – явно трутень, Хотя особо не пчела. Жужжит ведь транспорт, ну а город — Он, как топор по рукоять, Вбит в местный пляж и оттого рад, Что может крикнуть: «Ну-ка сядь!» А мы не очень посидельцы, У нас есть дельце – жить да жить, Дышать и пальцами пришельцев С песчаным прахом ворожить. А вот не хватит все песка им — Что, не тикаем? Прикорнем? Горячим днем не обтекаем Заляг, нам нет хозяев в нем. Да, прикорнем, что корни в грунте, Лежалым списком пляжных спин, И воздух с моря – лишь игрун тел, Он не найдет нас там, где спим. «Запаян в инсулу – что ключик в прорве сумок…»
Запаян в инсулу – что ключик в прорве сумок. Проклюнусь прочь к дождям – черти зонта рисунок. Я съемный сам – в парадной лишь не клинь. Так просто затеряться и в лесу мог, Но вышел к морю – замкнута теплынь. Пальто покоя выполняет ливень, И вылезти мне тоже, посмотри, лень Из общего большого бытия. Оно во мне, иль я в нем деструктивен? И воет ливень – должен выть и я? Свобода – что? Просторная сорочка? Так небо это – хмурого росточка — Диаметров расточка и размен. Вовсю околоплодна оболочка! Иль поиска одышливый размер? А море пьет и пьет из горизонта Зонта пузырь – мол, в инсулах резон-то? В дыханий островках? В уютах пузырей? Осенний, материнский ли сезон там. Ах, не умри – ну, сиречь, не прозрей. О, не проклюнься столь категорично. Твое обезналиченное лично Тебе предвзято издали поет. Тут все живут стремленьем плоть постичь, но Познанье – как бы плоти антипод. Благословенно пользованье небом И прочим человечьим ширпотребом — То девушкой, то знаньем, то жильем. Благословенно выбрана Итака. Дыши, дыши – да не сбивайся с такта, Согласно тексту съемного контракта Мы так-то в ливне к струям и прильнем. «Минувший прах меж пальцев дней растерт…» Минувший прах меж пальцев дней растерт. Что памятует наглость в пионере? И кипрское дерево растет, Ничуть не пригорюнясь о Венере. Ему – свое: туды-сюды, воды И хвои палой, чтобы метить почву. Как память мира вдруг ни опорочь вы — А что, наметили оставить в ней следы? — И вы ревнуете. Пропажа гложет всех. Побаливает каждого нутро чуть. Друзей моих утрат разделать под орех! Подоблестней бы Трою раскурочить! Ревнители киприд изобрели иприт. О чем же гуманоид гомонит? А жизнерадостным сподручнее быть гунну? И я слегка оставлю этот свет. Как наследить? Тому я дам совет, Кому взгляну в глаза. И в них как раз и плюну [1]. «Безвестный птиц распорядитель…» Безвестный птиц распорядитель, Я концертирую в местах, Где сад снимает влажный китель И пахнет пылью черепах, Где вверх подпрыгивает море, Обозревая спецпростор, Где пляж, безвестный априори, Осуществляет свой простой, Где города поют, как выйдет, А выйдет в ливень – не поют, А выйдут к морю – сад не виден, Там руки заняты – жуют, Свою прожевывают зелень Посредством ветра, а скворцы — Им петь – запомнили? – в грозе лень, Таят под мышкой леденцы, Пестро закатывают веко, А снизу ходит человек, И какают на человека, И не понять, какой же век. вернутьсяМиры, что помним, здорово малы, И в Иудее тесные кулисы. Кто отмывает заново полы? — Повсюду натоптали кипарисы. |
