— Запиши мой номер, хорошо? А я тебе скину расписание Ирины Андреевны. Поправляйся…

Не найдясь, что ещё сказать в ответ на подозрительную тишину, девушка сбросила звонок. И я, наконец, заплакала в голос.

Да, я знала, чем заканчиваются пропуски на нашей кафедре. Но у меня не было долгов, я любила посещать лабораторные занятия, вела лекции не вынужденно, а ради себя. В этом семестре появилась еще одна причина — мне хотелось блистать знаниями на работе. А после увольнения внутри что-то перещелкнуло, и я почувствовала, что не смогу появиться перед университетскими установками с непринужденным видом. Мне и не хотелось. Будто больше не было смысла терпеть хамство преподавателей, наблюдать ненавистные лица…

Телефон пропищал, Алла прислала расписание. Я утёрла надоедающие слёзы, чтобы суметь разобрать нужную фамилию среди сотни окошек, и с трудом разглядела, что сегодня Ирина Андреевна вела лекции до позднего вечера. Следующие несколько дней она будет занята с магистрантами. Мне ее не поймать… Да я бы и не смогла ждать пятницы после новостей о моем надвигающемся отчислении. Звонок старосты сработал как будильник во время кошмарного сна — хоть как-то себе помочь я ещё могла. Нужно получить это чертово образование, мне оставалось меньше года до диплома… Я выскочила из-за стола и побежала в комнату, к шкафу. Нужно одеться поприличнее. Придумать, как объяснить своё отсутствие.

На улицу я не выходила уже четыре дня. За это время наступило потепление, пришла настоящая весна. Изумленно выглядывая в заляпанное от дождевых разводов и грязи окно, я обнаружила прохожих, прогуливающихся без курток. Впервые в жизни сезон сменился незаметно и словно мимо моего отвлеченного другими заботами внимания. Я испытала укол в груди — так хотелось наслаждаться, проживать обычную студенческую жизнь. Только не было на это сил и, кажется, смелости.

Не удавалось расправиться с гнетущим, щемящим чувством потери. Ухмыляющийся Антон Владимирович, как в первые дни нашего знакомства, накрепко засел в мыслях и не собирался меня оставлять.

Я быстро собралась, но ещё долго нерешительно расхаживала по комнате. Справки не было, как и достойной лживой версии. Ничего в голову не шло. И почему-то страшно было выйти за пределы квартиры… Там, за окном — заманчиво тепло, грязно после ночного дождя, но свежо. А я… Совсем не готова ни возвращаться к прежнему темпу, ни строить новые грандиозные планы. На самом деле, мне ничего уже было не нужно. Кроме него.

Едва ли не застряв в прихожей над наизусть заученным номером телефона, я пугливо закрыла журнал звонков и снова открыла расписание. Ирина Андреевна слов на ветер не бросает…

Свежий весенний воздух ударил по легким круче смолистого сигаретного дыма. Голова закружилась, стоило скрипучей двери захлопнуться. Под ногами чавкающая грязь.

Я поплелась пешком, ещё несколько раз обернувшись в сторону домофона. Собачники выгуливали своих питомцев, лающих на детей, визжащих на детской площадке, и прохожих. От угрожающего тявканья приземистого мастифа, тащащего на поводке хозяйку за собой в сторону собачьих разборок, я испуганно вздрогнула. Из соседей меня никто не знал. Женщина тоже предпочла не здороваться. Осмотрела меня скептически, грубо одернув собаку, и вдруг перешла в контрнаступление.

— А вы квартирантка из двадцать четвёртой квартиры! Верно же?

Я вспыхнула злобным страхом. Да какое вам дело… Не хватало разборок с соседями… Сидела дома месяц, и ещё бы столько же не выходила. Женщина хотела было возмутиться…

— Нет!

Я прибавила шагу и почти бегом вышла со двора, обогнув дом. Мне не хотелось разговаривать ни с одним живым существом… Тем более со спесивыми болтливыми соседками. Мою спину до последнего выжигал чужой взгляд, пока я не скрылась за углом. Может, я дома пересидела? Мне начало казаться, что меня все подозревают в чём-то…

Медленно, удивляясь каждому шагу, я побрела по разбитым тротуарам, огибая глубокие серые лужи — так странно, когда вокруг нет стен и один только свежий пронизывающий ветер. Тонкая подошва кроссовок непривычно прилегала к ноге после увесистых ботинок. Я спрятала руки в карман кофты и попыталась представить диалог с научруком…

Извините… Дело в том, что я работала в химической лаборатории. По специальности… Но сейчас, перед сессией, я вынуждена оставить то место. Прошу вас, позвольте мне отработать пропуски.

Вы знаете, я всегда говорю таким, как вы, одну вещь. Если учеба мешает работе, нужно бросить учебу.

Её коронная фраза. Конечно, я знала, что мне ответит Ирина Андреевна. Знала и шла в сторону проклятого университета. Нехотя, закоулками, словно вальяжно прогуливаясь или попросту оттягивая неизбежное. Всё ждала какое-нибудь знамение, чтобы прервать дорогу в сторону унижений. И я, сама не заметив как, нашла его…

Когда я поняла, что пришла к дому Антона Владимировича, у меня подкосились колени. Я чуть было не рухнула на грязный асфальт, не справляясь с участившимся удушающим дыханием. Тело окатил животный невыразимый страх. Однажды, он сказал мне в шутку свой адрес, показал в сторону высотки, в которой жил. Я никогда здесь не появлялась. Фантазировала, как уставший директор возвращается в свою холостяцкую квартиру, представляла, как выглядит его ложе, куда мужчина приводит подружек. Как он принимает их у себя в гостях — это тошно, но иногда, почему-то, болезненно приятно — думать о том, что он живет своей жизнью без интереса к какой-то лаборантке. Мне было неизвестно, да и не хотелось знать, сколько девушек клюнуло на его глубокие голубые глаза. И после того, как наше общение прервалось, я пожалела. О том, что не узнала его ближе, тогда, в кабинете. Я представляла, как захожу в его дом. В чем бы могла быть одета…

А теперь новостройку, забитую иномарками парковку, окружённую высотками, я видела прямо перед собой и безошибочно знала, что в этом подъезде живет Антон. Не догадывалась, а знала. От этого пульс раздавался так ясно во всем теле, что я невольно уложила руки на грудь, пытаясь усмирить сердцебиение, продолжая стоять у крохотной лестницы перед домофоном. Ждала чего-то… Вдруг, раздался писк и металлическая дверь открылась.

— Дана? — напугано отступив, спешно пропуская мужчину с увесистым рюкзаком и клетчатой сумкой, я потеряла дар речи.

Краснолицый, улыбающийся широко и довольно лет пятидесяти рыбак с удочкой, да ещё и звенящим чемоданом снастей, вывалился из подъезда, обратившись ко мне по имени.

— Давно тебя не видел, подружка! А ты чего это, Антошу бросила что ли?..

Один незабываемый жестокий «Антоша» в моём окружении имелся, и я, непонимающе заикаясь, раскрыла рот, продолжая рассматривать с виду незнакомого, но почему-то узнанного мужчину. Да и он назвал меня по имени, хотя оно было редкое — точно не обознался… Не дождавшись от меня внятного ответа, рыбак поставил на асфальт сумку, а поверх — лязгающий чемоданчик. Покрутил камуфляжную панамку, натянул потуже и хитро ухмыльнулся.

— Ну вы, молодежь, даёте! Сегодня один, завтра — третий, — мужчина заливисто расхохотался, по-братански стукнув меня кулаком в плечо. Я едва не отшатнулась, выслушивая безобидный, но от чего-то неприятный смех незнакомца, чувствуя, как бледнею на его глазах. — Ой! Ты только не подумай! Я не в коем случае не осуждаю!.. Я завидую немного…

Грустно опустив уголки губ и приподняв выгоревшие косматые брови, мужчина состроил жалостливое лицо.

— Эх, я бы загулял, будь такой молодой красавицей, — испугавшись чужих мечтательных предположений, я продолжала шокировано слушать лихо закручивающийся монолог с мерзко стучащим сердцебиением. — Но я, к сожалению, уже «в рассвете сил», мамака мне невесту подыскала в деревне, ровесницу. Короче, привела в дом каргу старую, ждёт, когда свататься будем… «Димк, — говорит, — приезжай, Димк! Я внуков дождусь уже что ли?» — мужчина комично передразнил скрипучим голосом свою мать.

— Ну а я чего? Какой из меня папаша? Я рыбак! Я могу окуня в дом принести… — я нервно сглотнула, не понимая, что происходит. — А она, грит, приезжай, познакомлю, хоть будет, кому рыбу чистить… Зараза.