Стараясь не запятнать белые листы, я перевернула одним запястьем прохрустевшую от убористых записей страницу тетради и накрыла ею телефон. Я здесь высчитывала концентрации и выписывала интересные вещи с того самого дня, как Максим Игоревич подарил мне свою старую тетрадь. Многие реагенты приходили уже чистом, готовом для использования виде, некоторые приходилось разбавлять или даже готовить самой. Я натянула перчатки потуже и приготовила опустевшую стеклянную бутылку под этанол, который расходовался в лаборатории быстрее растворимого кофе, затем потянулась за воронкой, как раздался осторожный стук.

Гадая, кто может так учтиво навестить меня на складе, я недоуменно промолчала в ожидании, когда дверь откроется. Как выяснилось за это время, ни Алёна, ни Максим не обладали чувством такта, а любой жест директора происходил, как неожиданная, бешенная волна самоуверенности, окатывающая тело знойным щекотливым волнением. Если бы это оказался он, меня в ту же секунду пробрало бы от необъяснимого страха — после того злополучного утра в его кабинете мы больше не виделись. И мне было проще думать, что в лаборатории сегодня гости…

— Здравствуйте, — на секунду я и правда обманулась желанным образом. Не узнала его… — Дана Евгеньевна…

Мужчина какое-то время стоял за порогом, серьёзно рассматривая меня. Уловив знакомый, порядком помрачневший взгляд голубых глаз, свой я перевела на уже подрагивающую руку, опускающую бутыль обратно на стол.

— Нам нужно поговорить, — Антон с небрежной однодневной щетиной, в расстегнутом пальто медленно притянул дверь за ручку. Замок тихо защелкнулся. Мы остались вдвоем в оглушительной тишине.

Наблюдая за выражением его выразительного, исказившегося строгостью лица, я мучительно откашлялась. У нас двоих было четыре дня на подумать до этой встречи… И мне показалось, что я догадалась, о чём размышлял он. Антон Владимирович собирался меня уволить…

От этой мысли я с дрожью вздохнула и шумно сглотнула слюну. Пускай, директор оказался подлецом, но я будто и не была готова расставаться так быстро… Антон продолжать молчать и доводить меня до остервенелого беспокойства — прошло не мало времени прежде, чем я, совсем не контролируя участившееся холодное дыхание, разглядела среди его напускной суровости намек на мягкое, искреннее раскаяние и удивлённо раскрыла рот.

— Извините меня, — Антон Владимирович стоял у самого входа тесного склада, словно боясь подступиться ближе. Моё сердце принялось истошно биться в такт ошарашено замельтешившим мыслям. — Я не хотел вас обидеть. Если решите уйти, то я пойму. Вот ваша зарплата за месяц…

Директор без излишней вальяжности достал из кармана пачку купюр и сдержанно протянул мне. Не в силах подавлять клокочущее в груди волнение, я почувствовала, как подбородок дрогнул прямо на глазах Антона Владимировича. Я приподнялась со стула, по привычке расправив складки халата, и опустила взгляд в пол, чтобы не расплакаться. Происходящее было настолько непредсказуемым, страшным… Ещё не придумав, как ответить, я оторопело рассматривала исколотый женскими шпильками линолеум: вдруг я прощу мужчину от самого сердца и снова продолжу мысленно зарекаться о нем…

— Не бойтесь, Дана Евгеньевна, больше я вас и пальцем не трону… — Антон порывисто шагнул ближе, положив на стол деньги. Я опешила, болезненно, торопливо соглашаясь кивками с его решением: это прозвучало и правильно, и одновременно насильственно. Больше и пальцем не трону… Пока я потеряно размышляла над новыми рабочими условиями, мужчина строго смотрел в самую глубину моих глаз, и, в следующее мгновение, когда я повела головой, она бесконтрольно закружилась. Дотянувшись одними пальцами до столешницы, я придержалась за край. Глаза Антона вдруг слегка удивлённо распахнулись, он с сожалением закусил нижнюю губу, долго не решаясь что-то добавить… Но всё же сказал. — Не трону, если вы сами этого не попросите.

Он облегченно выдохнул, заметно беспокоясь о формулировках. Теперь, похоже, все сказанное его устраивало и ни чуть не смущало… А мой гулкий сердечный ритм, раздающийся в ушах, пропустил один недостающий удар. Я, обиженная до безнадежности, наслышанная о всевозможных похождениях бабников и сердечных страданиях их бедных избранниц, была готова в эту же самую секунду попросить, лишь бы почувствовать его тепло на своей коже… Но вместо этого нескромно подняла взгляд, изучая мужское переменившееся лицо. Густые брови сосредоточенно хмурились, а из-за лёгкой щетины миловидные черты выглядели немного грубее. У меня не осталось обиды.

— Хорошо, Антон… Владимирович, — я тяжко вздохнула, подмечая, что директор перешёл со мной на холодное опасливое «вы», и вовремя ответила ему тем же. — Я думала, что вы меня увольняете…

Мужчина зло насупился.

— За что?.. Вы хороший сотрудник, с обязанностями замечательно справляетесь. И нравитесь мне… Я не могу вас уволить, но если вы готовы сами уйти… — чуть отшатнувшись и прибрав со лба пряди русых волос, Антон выжидающе и сурово наблюдал за моей реакцией. Меня от его откровенности пробил жар, и колени неловко задрожали. Директор пожирал меня поцелуями тогда в кабинете — конечно, я ему нравилась… Но услышать это в лоб было, мягко говоря, необычно.

— И вы действительно отпустите? — я и сама схватилась за горячую голову, пытаясь дышать размеренно. Зачем-то важным я вам понадобилась, Антон Владимирович… Только понять не могу, зачем конкретно…

Директор скупо ухмыльнулся: дежурная улыбка его больше походила вымученную жалостливую насмешку, с какой одерживают оглушительное поражение. Он понуро пожал плечами и остановился жгучим взглядом на долгих несколько минут на моем горящем лице.

— Отпущу.

Поволока его светлых честных глаз подчинила себе всё моё обострённое внимание. Антон Владимирович стал не похож на самого себя: ни капли заигрывания и даже мужского хладнокровия не осталось на его слегка замученном лице.

Только искреннее сожаление и слабо уловимая надежда прекратить этот разговор. Мне тут же стало стыдно, что я вынуждаю директора демонстрировать излишнюю откровенность, ведь он и так уже извинился.

— Ладно, давайте забудем эту ситуацию. Мне нравится с вами работать, я не уйду, — боясь заглянуть в его глаза после этого неловкого признания, я всё же скользнула взглядом по дрогнувшему лёгкой ухмылкой лицу и не удержала улыбки в ответ. Было трудно не показать, что я счастлива его поступку: извинения подействовали на уродливые, жирные пятна разочарования, словно подходящий растворитель.

— Хорошо, Дана Евгеньевна, — мужчина довольно кивнул и на мгновение растерянно замер. Наверное, будучи умелым обольстителем, директор продолжил бы непринужденный щекотливый разговор, но теперь он подчёркнуто уважительно и осторожно выражался в мой адрес, а сейчас и вовсе собирался уйти. Молча развернувшись, Антон медленно шагнул к выходу, но я, ища, о чём бы заговорить, опустила тяжелый взгляд на толстую пачку купюр и громко усмехнулась. В солнечном сплетении болезненно, жалобно заныло — я не хотела его отпускать так быстро.

— Зарплату в рублях выплачиваете, а когда рекламировали мою вакансию, называли доллары…

Антон остановился и медленно обернулся. Наконец, его непривычно холодное, испытующее выражение лица переменилось.

— Хотел вас впечатлить, — директор тепло улыбнулся одними лишь уголками искусанных губ. — Вдруг вы бы отказались…

— Хотели заманить меня деньгами?.. — едва не переживая очередное разочарование, я чуть изумленно приподняла брови. Честно говоря, я до последнего не верила, что обещанная сумма окажется в моих руках, но внушительная толщина пачки демонстрировала обратное.

— Я просто не знал, какая вы правильная, — этот ласковый и одновременно недовольный комплимент быстро привёл нас обоих в тупик разговора.

Антон спал с другой, но это не имело теперь никакого значения, потому что я пялилась на его ухмыляющиеся приоткрытые губы и не могла совладать с собой. Кажется, я готова была смириться с его легкомыслием. Не знаю, о чём он думал в этот момент, но уходить со склада у него тоже не было желания.