— Вот глянь. — Я передал ей бинокль. — Во-о-он туда. Пожарище видишь?

— Ага...

— Там посреди него ряд вертикальных резервуаров. Раньше это было пивзаводом.

— Ох... Да там же всё черным-черно... Ой, вроде движение вижу!

— Это жоры. Сбежались на запах и сгоревших обгладывают. Опоздали мы. Судя по тому трупу — примерно на день. Нет больше Коммуны. И по городу тоже посмотри — дым то там, то тут. Не от костров. От пожаров. Всё разорили, твари. Тех, кто как Дельта, сам по себе тут жил. И дальше пошли.

— На север? — Алина вспомнила вчерашнюю вечернюю беседу. — Это остатки «орды»?

— Больше некому. До сих пор кто-то у них там командует, даже без неистового бородача. И они точно не пойдут обратно на юг. А на востоке уже, наверное, всё выжрали, раз мы о них так долго не слышали.

— Можно? — Дельта потянулась за биноклем.

— Ага... — Алина передала ей прибор и вздохнула. — Ужас... Вот так живёшь-живёшь... Что-то стараешься наладить... И тут...

— У каждого своя стратегия выживания. И своя правда. Но это не значит, что мы смиримся с их вариантом. Идём обратно.

— А что там дальше на том берегу если идти на север? — Поднимаясь, Алина отряхнулась и поправила свою каску.

— Около дюжины деревушек разного масштаба, очень близко друг к дружке. И потом Балаково. Плотина.

— Подождите... — Дельта, похоже, что-то заметила внизу под утёсом и перешла на шёпот. — Там в кустах человек лежит!

— Жора? Или ещё утопленник?

— Нет... Рядом с ним угли от костра. Грелся... Может ещё живой?

— Прикрой нас отсюда. Мы пойдём спустимся.

— Есть. — Амазонка отдала бинокль и залегла на краю обрыва с автоматом наготове.

Вернувшись к оврагу, мы сошли по его склонам к берегу и вернулись обратно по низу, под белыми известняковыми скалами.

Приглядевшись к парню, который съёжился у потухшего костра, сунув руки в карманы и прислонившись боком к скале, я сначала подумал, что мы всё же ошиблись. И это очередной труп. Всё лицо пацана, видневшееся из-под капюшона демисезонной куртки, опухло и было залито густыми синими гематомами. Но, подойдя ближе, заметил, что он мерно дышит. Спит. Или в отключке. На левом рукаве виднелась знакомая красная повязка. Всё пространство внутри небольших карманов занимали его сжатые кулаки. Очертаний ствола заметно не было. И рядом с ним тоже не лежало ничего опаснее палок и камней.

— Эй, марксист... Живой?

Пацан дёрнулся и попытался разлепить заплывшие глаза. И, едва заметив наши с Алиной вооружённые фигуры на фоне опускающегося солнца, он резко попятился и выхватил из кустов заострённую палку:

— Не подходи! Убью! — Выставив вперёд своё оружие, он мелко затрясся и тихо закряхтел. Не то от страха, не то от боли.

— Смотри сам не убейся. Ты нам не враг. И мы тебе тоже.

Продолжая кряхтеть, пацан тихо просипел:

— Из Березняков?

— Из Саратова. Ты с пивзавода? — Я качнул стволом, указав на его левую руку. — Что там было? Орда?

— Да... — Помедлив, паренёк ответил сразу на оба вопроса и расслаблено опустил палку. — Позавчера пришли. Типа им тут все дань платят и мы тоже должны.

— И вы не согласились?

Продолжая натужно дышать, пацан покачал головой.

— Ты ранен? — Девочка шагнула ближе, зайдя в тень и снимая свой ранец.

Услышав её голосок и увидев перед собой девчонку, пацан принял весьма удивлённый вид — насколько это было возможно в его состоянии. И просипел в ответ:

— Ребра... И рука... — Выронив палку, он приподнял руку и показал окровавленную подмышку. Похоже, его ткнули туда чем-то острым в момент, когда он замахивался. Значит сражался, а не просто сбежал.

— Раздевайся! — Алина бесстрашно присела рядом с ним, потроша аптечку.

— Только медленно... — Продолжая держать его на прицеле, я махнул наверх Дельте, и она побежала спускаться к оврагу. — Как всё было?

— Город начали жечь. — Медленно стягивая куртку, пацан морщился от боли. — Ребят перебили, которые там сами по себе при нас жили... Кто к нам убежать не успел. Или в клетки посажали... Потом, когда жоры на гарь сбежались — натравили их на нас.

— Это как же?

— Оттеснили их телегами, а к нам в это время за ворота горелое мясо покидали. Издалека, рогатками.

— Рогатками?!

— Ну... Ай-с-с-с-с...

— Терпи... Тебя как зовут? — Ловко орудуя своими инструментами, Алина разрезала прилипшую к телу рубашку и начала промывать рану.

— Евг... Женя. Женёк.

— Меня Алина. Очень приятно. А это Кир. Сейчас будет немного больно...

— Надо сделать это своим девизом... Так что за рогатки?

— Вкопали в землю по два столба и между ними широкую резиновую ленту с корзиной привязали. Не знаю... Из тракторных камер, наверное, нарезали. Середину резинки — верёвкой к телеге с лошадьми. Оттягивают, кладут в корзину горелое и рубят верёвку.

— Так выбросили бы обратно за забор.

— Да пока всю эту... — Пацана передёрнуло — не то от ожога антисептиком, не то от воспоминаний. — Пока эту россыпь соберёшь... Там же и внутренности ещё... Они ещё три раза стрелять успевают. Жоры ворота снесли... И тех, кто сопротивлялся, эти козлы потом перерезали.

— А ты что же? Судя по ране, тоже сопротивлялся...

— Меня Кузьма спас. Они когда уцелевших к воде отвели, начали этот свой ритуал проводить... Он там на них рыпнулся, и некоторые успели в воду попрыгать, пока его не скрутили. Он здоровый был. Повалил целую толпу.

— А выплыл ты один?

— Не знаю... Темно уже было.

— Мда... Короче не удалось вам в отдельно взятом городке коммунизм построить...

К этому времени вниз подоспела амазонка. И страдающее от боли избитое лицо пацана опять преобразилось в удивлённую гримасу.

— Дельта, это Женёк. Женёк, это Дельта. — Я быстро их познакомил. — А что с теми, кто не сопротивлялся?

— Тоже по клеткам распихали. И некоторых на этом... Ритуале... Типа в свои посвятили. — Женёк продолжал с удивлением разглядывать экипировку девчонок. Кажется, они произвели на него даже больший эффект, чем вменяемый жора. А может он просто не мог меня толком разглядеть на фоне солнца.

— Чё за ритуал-то?

Марксист помедлил и с сомнением ещё раз оглядел девчонок. Алина закончила накладывать повязку и принялась паковать аптечку обратно в ранец.

— Говори, они и не такое видели.

— В общем... От тех, кто их нахер послал, отрезали мясо. Заживо. И скармливали тем, кто согласился с ними теперь ходить.

Замерев, Алина медленно перевела взгляд на меня, потом обратно на Женька. И лишь грустно покачала головой. Да. Такое её уже не особо шокирует. Только печалит.

Достав из ранца бутылку минералки, девочка протянула её раненому:

— Вот. Только быстро не пей. Потихоньку...

— Спасибо... — Пацан, кажется, всё не мог поверить своему везению и присмотрелся к моей фигуре. — А вы... Вы вообще кто? Вы взрослый?

— Про Чёрного Жору слышали тут у себя?

Подбитые брови Женька снова взлетели вверх, и он поперхнулся минералкой.

— Значит, слышали... Орда дальше на север пошла?

Откашливаясь, парень покивал:

— Я не видел... Но слышал, что до Балаково хотят дойти. Там же ещё даже электричество есть. На плотине ГЭС. Или на атомной тоже... Не знаю...

— Ещё что-нибудь?

Отпив новый глоток, паренёк перевёл дух.

— Говорят, что там на ГЭС кто-то с кучей пулемётов окопался. Они хотят заставить их сдаться. И потом с этими пулемётами обратно на Саратов идти. Хана своего освобождать.

— Это как же они их заставят? Опять мясом из рогаток забросают? Много надо будет жор, чтобы через пулемёты пройти. Да и на ГЭС ограда покрепче вашей будет, наверняка.

Женёк отпил ещё немного. И покачал головой:

— Не... Хотят... Хотят типа если не сдадутся, атомную поджечь. Чтобы им там второй Чернобыль устроить. Чтоб ни нашим, ни вашим.

Обратный путь до лодок занял несколько больше времени — не смотря на то, что Женёк упрямо отказывался от помощи, было видно, что идти ему тяжело. И отбили ему не только морду и рёбра — хромал пацан на обе ноги. Вдобавок, остановившись у трупа своего приятеля, он потратил минуту на то, чтобы аккуратно снять с рукава ленту. Под возмущённые крики хохлатой птицы, которую уже во второй раз согнали с насеста.