Не в силах больше выдерживать этих оскорбительных слов, Вальпурга отбросила газету и упала на диван, театрально прижимая руки к вискам. Впрочем, то, что сейчас было только жестом, чтобы заставить Альфарда чувствовать себя еще более виноватым, через пару часов наверняка станет настоящей мигренью — с ее темпераментом довести себя до нервного перенапряжения было проще простого.
— Полагаю, мне стоит радоваться, что твой отец не может видеть этого позора, — траурным голосом произнесла она.
Альфард поднял экземпляр “Пророка”, ставший причиной всего этого. С ним согласовывали текст статьи, но в печати он ее еще не видел. Фотографии, занимавшие добрую половину разворота, получились отличными. Нарцисса, разумеется, всегда была невероятно фотогенична, и за фортепиано выглядела как всегда очаровательно. Скромное голубое платье только подчеркивало ее юность и свежесть. Пальцы танцевали на клавиатуре, а на губах блуждала нежная улыбка. Альфард с сыном были запечатлены в библиотеке: Северус тянулся за одной из книг с верхних полок, и, достав ее, оборачивался на отца. На стене на заднем плане можно было видеть обширную коллекцию примечательных редкостей, собранную Альфардом за годы странствий: африканские маски, арабские клинки и тому подобные вещицы. На последней фотографии Северус и Нарцисса сидели на качелях в саду и о чем-то переговаривались. Альфарду она так понравилась, что он собирался написать в редакцию с просьбой прислать ему копию.
— Это катастрофа. Я не знаю, как я буду смотреть в глаза другим людям, — с новыми силами продолжила Вальпурга. Альфард сильно сомневался, что какая-то статья в журнале способна была пошатнуть ее уверенность в собственном превосходстве, которую она с удовольствием демонстрировала на каждом светском мероприятии.
— Я все равно не вижу, что могло тебя так расстроить, — рискнул еще раз попытаться Альфард, — в тексте нет ровным счетом ничего, что может быть истолковано неуважительно. Наоборот, мне кажется, я предстаю там в довольно выгодном свете.
Вальпурга едва не задохнулась от этой неслыханной наглости. Забыв про свою предполагаемую головную боль, она готова была в самых громких выражениях объяснить ему, что было не так со статьей, но была прервана появлением своего супруга. Орион, стремительным шагом вошедший в комнату, с порога заговорил, отвечая на вопрос младшего брата:
— Само предположение о том, что тебя интересует, какое мнение о тебе сложиться среди читателей “Пророка”, уже оскорбительно для людей из нашего круга. — Вальпурга посмотрела на мужа с плохо скрытым удовольствием. Видно было, что она полностью разделяла его позицию.
— Мерлин, Орион…
— Изволь дослушать меня до конца. Неужели ты правда думал, что я сочту это допустимым поведением? Приглашать каких-то полукровных журналистов в свой дом, делать вид, что тебе интересно с ними разговаривать, да еще вовлекать детей в этот театр! Тебе не кажется, что никакой Волдеморт не может требовать от тебя подобного?
Хотя они росли вместе и были воспитаны в одном духе, порой причудливо-старомодные устои его брата просто поражали его. Орион не имел ничего против, чтобы члены его семьи участвовали в подготовке государственного переворота, но проводил границу перед общением на равных с теми, кого он считал кем-то вроде прислуги. И дело было даже в не в том, что Альфард слишком уж одичал за годы путешествий.
— Сигнус не возражал против участия Нарциссы.
— Сигнус позволяет своим девицам слишком многое, — не выдержала Вальпурга.
— К тому же, он недооценивает то, насколько твое поведение отражается на остальных членах семьи. Как бы тебе не нравилось изображать черную овцу, в глазах общества ты всегда будешь одним из нас. И, позволь тебе напомнить, главой семьи пока еще являюсь я, а не Сигнус, — Орион говорил, как всегда, не повышая голоса и с ледяным спокойствием, хотя Альфард и предпочел бы крик.
Он знал, что поступил правильно, но, несмотря на это, слова брата против воли вызвали в нем угрызения совести, чего так и не удалось сделать Вальпурге.
— Орион, но какой у меня был выбор? Это интервью — часть того соглашения, которое я заключил с твоего ведома.
Он снова бросил взгляд на злополучную газету. “Альфард с детства много часов проводил за книгами: начиная от приключенческих романов и заканчивая докладами об археологии. Его сын разделяет эту страсть к чтению, хотя пятнадцатилетнего Северуса больше привлекают трактаты о зельях и защите от темных искусств”. Эти слова казались такими безобидными и в то же время, как Альфарду было прекрасно известно, обладали огромной скрытой силой. Именно поэтому сторонники Темного Лорда так настаивали на этом интервью: это был еще один шаг в создании идеального образа для него. Образа, которому люди будут верить.
— Ты должен был посоветоваться со мной, — продолжил отчитывать его Орион, — к счастью, у нас есть собственное влияние и мы можем себе позволить… вести переговоры с этим человеком. Ни ты, ни Северус не должны быть его заложниками — даже если он будет просто считать, что ты выполняешь его приказы беспрекословно, это может заставить его потребовать еще большего.
Альфард мог попытаться поспорить с ним, хотя признавал, что в основном Орион был прав. Поэтому он решил, что наилучшим решением будет покаянно опустить голову:
— Прости. Я не думал, что это решение покажется тебе таким важным, поэтому позволял себе действовать самостоятельно. Этого больше не повторится, — хотя он с самого детства боготворил старшего брата и прислушивался к каждому его слову, такая демонстрация покорности все равно была для него неестественной. Последние полтора десятка лет Орион редко указывал ему, что делать.
Орион покачал укоризненно головой, но по едва заметному смягчению его лица было понятно, что он не намерен был надолго растягивать эту ссору. Вальпурга же по-прежнему смотрела так, будто Альфард совершил настоящее предательство. По опыту он знал, что кузина тоже простит его, хотя на это может потребоваться больше времени.
— Кричер, чаю, — властительным жестом приказал хозяин дома, и эльф в ту же секунду, будто только и ждал этих слов, появился в гостиной и принялся бесшумно, но суетливо накрывать на стол.
Традиционное чаепитие, конечно, не могло решить серьезных проблем. Но в их семье оно выполняло что-то вроде ритуальной роли. Можно было ссориться за завтраком, намеренно игнорировать друг друга за обедом и обмениваться жестокими колкостями за ужином: в доме на площади Гриммо это происходило намного чаще, чем хотелось бы Альфарду. Но во время чая все члены семьи, не сговариваясь, забывали о бесконечных поводах для недовольства друг другом. Это было их семейным секретном, маленькой личной магией, и сейчас Альфард был как никогда благодарен Ориону за это молчаливое приглашение к миру.
Эрл Грей, который вот уже больше века неизменно подавали на площади Гриммо, ничем не уступал изысканному насыщенному пуэру, который предпочитал Альфард. Свежий запах бергамота, поднимавшийся от тончайших фарфоровых чашек, как будто возвращал его в детство.
— Нам стоит обсудить и другие вещи, — сказал Орион, аккуратно перемешивая сахар так, чтобы серебряная ложечка не издавала ни звука. — Я надеюсь, у твоего сына не возникло трудностей в Хогвартсе в связи с его новым положением.
Альфард покачал головой.
— Ему непросто, но, кажется, он справляется, не без помощи Нарциссы и Регулуса. — Северус не спешил делиться с ним своими проблемами, но Альфард достаточно успел изучить сына, чтобы из нечастых писем и пары встреч почувствовать, что происходило у того на душе.
— Это радует. Судя по письмам Регулуса, эти двое положительно неразлучны.
Вальпурга, забыв про свой чай, посмотрела в окно, где по улице то и дело проходили магглы. На ее лице застыло то самое особенное выражение, что Альфард догадался: она уже забыла о всех его прегрешениях, а ее разум был занят совсем другим. Он не ошибся в своих ожиданиях — такое одновременно возмущенное, и тревожащееся выражение лица всегда означало, что Вальпурга думала о своем первенце.
