Но чем ближе она его узнавала, тем больше понимала, что его просто никогда не учили ухаживать за собой. Это было заметно всегда, с самого первого курса, когда у многих первокурсников были поношенные мантии, но только его выглядели так, словно их даже не пытались привести в порядок, где-то зашить поаккуратней, где-то укоротить рукава или отпустить подол. О прочей опрятности и говорить не приходилось. За несколько лет в слизерине он научился только стыдиться своего внешнего вида, но не умел что-то с ним сделать, хотя к тому времени вполне способен был выучить несколько простых бытовых заклинаний.

Пока Минерва мучительно раздумывала о том, как можно было деликатно объяснить ему то, что большинство детей узнавали от родителей до Хогвартса, как не задеть его и без того болезненно обострённую гордость, не обидеть и не оскорбить ненароком, её невестка, не прекращая стрижку, тут же нашла нужные слова:

— А ты так этого хочешь? Я уж подумала, ты не из тех избалованных мальчишек, которые носятся со своей внешностью и боятся растрепать волосы.

Генриетта прыснула от смеха, Северус отрицательно дёрнул головой, чем снова едва не поставил свои уши под остриё ножниц.

— Мне на это плевать.

— Если бы это была правдой, ты бы не реагировал так остро, — спокойно сказала Мари, — мои сыновья не так уж давно были в твоём возрасте, так что опыт у меня имеется. Ты считаешь, что твоей жизни есть вещи поважнее внешности, и в этом ты абсолютно прав. Ты никому ничего не должен — кроме себя, разумеется. Но вот самому себе ты обязан приложить ровно столько усилий, чтобы чувствовать себя комфортно.

Северус недоверчиво хмыкнул.

Мари отбросила ножницы, и не давая молодому человеку ни секунды на возражения, наколдовала поток горячего воздуха из палочки чтобы окончательно досушить и уложить всё ещё влажные волосы. Закончив с этим, она призвала ещё одно, на этот раз большое зеркало, а два других отправила назад, давая Северусу возможность видеть свой затылок.

— Ну как тебе?

Минерва, до этого делавшая вид, что погружена в работу, чтобы не смущать юношу, тут не удержалась и взглянула на него. У Мари и правда был талант: она выполнила обещание, ничего не меняя радикально, и всё-таки ей удалось небольшими изменениями в нужных местах совсем по-новому открыть лицо. Неравномерно отросшие концы были укрощены, что сразу сделало весь его вид аккуратней и ухоженней. Умелая укладка придала волосам объём, и даже те упрямые пряди у висков, которые обычно закрывали его от всего мира, теперь чуть приподнимались у корней и обрамляли лицо изящной волной. Минерва улыбнулась этому новому образу.

Северус долго напряженно смотрел в зеркало, обдумывая изменения. Наконец он пробормотал.

— Нормально.

— Вот и я считаю, что замечательно, — удовлетворённо кивнула Мари, — ты выглядишь, как очень привлекательный молодой человек.

Такого Северус уже не мог снести и поспешил ретироваться с поля боя, едва успев стащить с себя простыню и наверняка насыпав себе за шиворот обрезков волос. Минерва не могла согласиться с мнением невестки больше.

***

Стоял морозный и солнечный день. Выпавший перед Рождеством снег за несколько дней успел подтаять, а этой ночью снова был прихвачен сахарной корочкой льда. Небо было не по-зимнему синее, в роще позади дома пели птицы, куртка, подаренная Северусу женой Ангуса, была тёплой, а топор, торжественно врученный Бродриком, тяжёлым.

Они были на заднем дворе вдвоём, хотя Гэвин и порывался пойти вместе с ними, чтобы скоротать время до обеда, но Бродрик отправил его помогать дяде, который как раз собирался починить какую-то древнюю мебель на втором этаже. Северус не понимал, зачем его позвали, и чувствовал себя неловко рядом с этим солидным, сильным и громкоголосым волшебником. Он никогда особенно не любил бывать на улице. Но ему нравилось ощущать бескомпромиссную тяжесть железа и дерева в своих руках.

У низкой ограды под навесом уже было сложено достаточно дров, но ещё не порубленных, разрезанных на ровные чурбаны брёвен тоже было с избытком. Камин жарко топили каждый день и запасы топлива нужно было пополнять регулярно.

Северус всё стоял растерянный и зябко потирал руки скорее от неловкости, чем от холода. Старший брат профессора Макгонагалл не тратил времени на разговоры и легко, как пенопластовую декорацию, водрузил здоровенное полено на ещё более огромную, рассохшуюся от многолетнего стояния на улице колоду.

— Ясень, — коротко пояснил он, будто это должно было что-то сказать Северусу.

Не желая показаться слабым или ещё хуже — неблагодарным, юноша занёс топор так высоко, что едва не уронил непривычную тяжесть себе за спину, но в последний момент перенёс вес вперёд и лезвие с глухим но задорным стуком упало на полено и тут же отскочило от него. Северус удержал топорище в руках, но в ту же секунду почувствовал ядом просачивающееся в каждую клетку его тела ощущение собственной никчёмности. Тупая магловская работа — и даже на неё он не способен. Он почти с ненавистью посмотрел на собственные руки (уродливая худоба была скрыта под рукавами зимней куртки), уже начинавшие ныть от усталости. Не удивительно, что чёртовы мародеры только и искали повода над ним поиздеваться. Он сам был виноват в том, что не мог им ничего противопоставить, не мог даже справиться с проклятым поленом…

— Не обязательно так широко замахиваться, главное бить резко, — спокойный голос Бродрика ворвался в его мысли, — отойди на пол шага назад. Ноги на ширине плеч. Видишь, куда целишься?

Он послушно делал, что ему говорили, ни на секунду не веря, что у него хоть что-нибудь получиться. Топор на этот раз занёс чуть ниже и изо всех сил постарался опустить резко. На этот раз остриё не отскочило, но намертво застряло в полене. Неглубокая трещина прошла даже близко не посередине, а сбоку, слишком близко к краю.

Но когда он несмело бросил взгляд на Бродрика, готовый выслушать ругань и оскорбления, тот просиял.

— Полдела сделано.

Северус вяло попытался вытащить топор, но тот, кажется, застрял накрепко.

— Поднимай прямо так и бей вместе с поленом. Расшатывай.

Он даже один топор поднимал с трудом, а вместе со здоровенным поленом… Но у него не было времени думать о том, что именно не получиться на этот раз. Прилагая все свои небольшие силы, он с трудом еле поднял полено один раз и тяжело уронил обратно, потом ещё раз, чуть повыше… С каждым тяжёлым ударом о колоду лезвие чуть освобождалось, трещина становилась всё глубже, белая древесина раскрывалась, с какой-то парадоксальной мягкостью…

Северус даже не понял, когда бревно раскололось на две неравные части и только завороженно смотрел на неровную поверхность среза цвета сильно разбавленного молоком кофе.

— Молодец, -коротко похвалил Бродрик и поставил перед ним меньшую из половин. — теперь замахивайся осторожней и не так сильно.

Топор до конца расколол дерево с первого удара — и даже почти ровно по середине. Северус сам бросился ставить на колоду оставшуюся часть.

Он работал, не жалея себя, и с каждым ударом всё больше забывал о том, как ныли от усталости не привыкшие к такому усилию руки и плечи. Получалось всё лучше — пусть не всегда, но всё чаще, ему удавалось с первого или второго раза вогнать топор в самое сердце того, что когда-то было деревом. Четвертинки и осьмушки бревна отлетали в разные стороны, так что даже Бродрику приходилось несколько раз отскакивать от них, но он не злился, а только изредка давал скупые, но полезные указания и подносил новые поленья.

Северус снова пришёл в себя уже окруженный целой горой свежих дров как после взрыва. Дыхание сбилось, а руки дрожали от напряжения, но в этой усталости была удовлетворительная сладость, и он даже на секунду почувствовал гордость за то, что сделал.

Бродрик протянул ему медный ковш с ледяной водой, и Северус, захлёбываясь от удовольствия, за несколько секунд выхлебал почти половину. Никогда ещё вода не казалась ему такой сладкой.