А еще жаль, что родители узнают о моей судьбе из новостного сюжета. Как они это воспримут и отнесутся к моему поступку? Папа будет разочарован, мама расстроена, но… Тут что есть то есть.
Щелкнул замок. Сердце тревожно забилось, я вздрогнула и на вмиг онемевших ногах поднялась с откидной кушетки. Личных вещей у меня в камере не было, но я почему-то невольно оглянулась, бросив прощальный взгляд на то место, где провела три дня. Наверное оно казалось мне безопаснее, чем неизвестность. И лишь затем вышла в коридор, чтобы последовать за идущим впереди офицером.
Мне казалось, судебное заседание будет проходить где-то поблизости, в этом же комплексе, но я ошибалась — меня вывели из здания на ту саму площадку, куда привезли из Кварцита. Там меня ждал тюремный пескоход, и я снова оказалась в салоне, изолированном от водителя и охраны.
Почему я одна? Почему ко мне не присоединили других мятежниц? Потому что мой статус выше рядовой? А если меня будут судить как командный состав, то отчего тогда не повезли с офицерами Карена? Или перевозят раздельно просто потому, что я единственная женщина среди них?
Ехать пришлось долго — мы потратили на дорогу всю ночь. А это значило, что заседание пройдет утром или ближе к обеду. Впрочем, это как раз закономерно — не на ночь же глядя заседать? Тем более явно не пятиминутный процесс, на несколько часов растянется.
Пескоход остановился, но куда именно меня привезли, возможности понять у меня не было — без смотровых окошек не увидеть окружающую обстановку. А глазеть по сторонам, когда дверцы салона распахнулись, я не пожелала. Предполагала, что нас могут встречать журналисты, и оттого невольно опустила глаза в пол. В итоге все, что видела, это дорогу, на которую спрыгнула, ступеньки, по которым мы поднялись в здание, пол, покрытый имитирующим деревянные панели линолеумом, не похожий на тюремный…
— Ждите здесь, Карина Викторовна. Располагайтесь.
Сопровождающий офицер отступил, пропуская меня вперед и позволяя остаться в одиночестве.
За спиной раздался щелчок замка, и я подняла голову, чтобы осмотреться. Небольшой уютный холл-прихожая, оклееный обоями, где имелся маленький шкаф для верхней одежды и обуви. Коридорчик, совсем крошечный, буквально в пару шагов. Из него можно было пройти в комнату, похожую на гостиничный номер, где стояли два дивана — один потрепанный, а второй совсем новый, кресло, покрытый скатертью стол и головизор. Еще одна дверь вела в комнату гигиены. Имелась и маленькая кухня, в которой, несмотря на тесноту, было удобно, потому что все нужное находилось под рукой.
Родившееся недоумение, растущее по мере изучения обстановки, к концу осмотра зашкалило. Что это? Домашний арест? Если так, то очень уж мягкая мера наказания, не стыкуется с серьезными обвинениями. Тем более и само заседание еще не состоялось! Меня же на него везли!
Приказано ждать… Чего? Кого? Почему в таком случае мы выехали так рано, если можно было позже. К чему спешка и ожидание?
Взгляд наткнулся на скрывающие окно портьеры, и я бросилась к ним, чтобы распахнуть и выглянуть на улицу. Балкона не было, высота оказалась на уровне третьего-четвертого этажа, а перед глазами раскинулся обычный городской пейзаж: дома, дорога, машины, мирная жизнь — люди спешат на работу, с собачками и детьми гуляют, транспорт ждут на остановке.
От нелогичности происходящего, явного несоответствия условий содержания и моего положения обвиняемой, у меня все в голове перемешалось. Я ровным счетом ничего не понимала.
Вспомнив о головизоре, я его и включила. В списке выпавших каналов выбрала новостной. Пробежалась глазами по опубликованным за последние сутки сюжетам. Сразу заметила броское название: “Судебный процесс над лидером повстанцев и его приспешниками”.
Запустила сюжет, полагая, что это анонс, и надеясь с его помощью морально подготовиться к дальнейшему. А по факту…
— Вчера в полдень состоялось судебное заседание… — хорошо поставленным голосом сообщила диктор.
Понурые офицеры повстанцев и, как полная противоположность, — бодрый и нарочито энергичный Карен. Его бравада — бессмысленная попытка побольнее “ужалить” федералов напоследок. Те же заезженные лозунги о несвободе женщин и громкие обещания ситуацию изменить. Намеки на последователей, которые несомненно продолжат его великую миссию.
И в контрасте с этим, словно лицом в грязь: “Мне наплевать на чужое мнение! Я же говорил тебе, что устал от всего. Какая разница — действовать правильно или неправильно? И мне безразлично, и им тоже! Мы всего лишь пешки в чужой игре…“ — то самое эпичное, разоблачающее заявление де’Лоста, которое я добавила в репортаж для спонсора…
Бесстрастное изложение фактов со стороны обвинения, реплики суда присяжных, нейтральные пояснения прессы…
Фрагменты видео сменяли друг друга, из динамика доносились емкие комментарии, я смотрела и слушала, раскрыв рот, пытаясь побороть непонимание. Там “приспешники”, а я тогда кто?
— Дорвалась и все сама узнала. Меня дождаться не могла? Я шел с новостями, а тебе и рассказывать ничего не надо… — раздался недовольный угрюмый голос. До боли знакомый, от которого в душе все перевернулось, и я моментально вскочила, бросаясь к мужчине, замершему в дверном проеме.
— Марк! — восторженно взвизгнула, повисая на нем. — Это ты! Как я рада! Спасибо! Ты пришел! А меня сюда привезли… Я места себе не нахожу, не понимаю, они ничего не объяснили…
Мои эмоциональные порывы Марк вытерпел стоически, лишь ворчал добродушно, пытаясь прекратить поток вопросов:
— Успокойся, хватит… Все хорошо, Карина. Вот же взял проблему на свою голову… Ты нормально себя вести можешь? — Он осторожно отодвинул меня от себя, с трудом отцепив от своей шеи.
Я позволила Марку усадить себя на диван. Эмоциональный запал схлынул и, пусть в душе и оставалась радостная эйфория, приправленная приятным недоумением, но я смогла здраво рассуждать.
Мой спаситель тоже сел рядом и выключил новостной сюжет. Растер раненую ногу, невольно поморщился. Я тут же обеспокоилась:
— Сильно болит?
— Пустяки, я привык. Ходить долго пришлось, пройдет.
— Ты за меня боролся? Сложно пришлось? И как тебе это удалось? Я поняла, что ты помог и все позади, но как?.. — снова засыпала я его вопросами.
— Я расскажу, — в привычной пессимистичной манере умерил мой напор Марк. — Только имей в виду, что тебе не все в моем рассказе понравится. Чтобы достичь целей, приходится чем-то жертвовать. Но я решил, что твоя свобода этого стоит и ты поймешь правильно.
Я взяла себя в руки и сосредоточилась. Разговор, похоже, будет серьезный. Да и мне важно четкое понимание.
— Ты в моей квартире, — наконец внес ясность в происходящее Марк. — Мы в Марсотиже. Тебя привезли сюда потому, что ты находишься в статусе моей подопечной.
Я растерянно моргнула. С местом понятно, остальное как-то не очень.
— Что этот статус значит? Я о таком раньше не слышала…
— Это решение суда, Карина. Заседание прошло в закрытом режиме и тебе назначили опеку взамен заключения или иной формы наказания.
Хм… Это что-то типа домашнего ареста? Он взял меня на поруки?
— У меня будут ограничения? — осторожно принялась выяснять глубину ожидающих меня проблем.
— Верно. У тебя теперь нет избирательных прав. Я стану распоряжаться твоими финансами, если таковые появятся, но при этом обязан тебя содержать и обеспечивать всем необходимым. Ты можешь высказывать пожелания, где ты хочешь жить, чем заниматься, куда поехать. А я попытаюсь их выполнить, соизмеряя собственные возможности и твои потребности. Общественные места мы будем посещать вместе, ты ограничена в праве контактов с людьми без моего присутствия или без ранее полученного на то одобрения. И тебе запрещено принимать от посторонних подарки без моего согласия.
Пытаясь все это осмыслить, уложить в голове, я притихла. Наверное молчала слишком долго, потому что Марк забеспокоился и с тревогой в голосе попытался сгладить впечатление:
