— Да с какой стати ты себя возомнила мятежницей? Кто тебя сюда звал? С чего решила, что ты здесь нужна и можешь принести реальную пользу? Чем тебя в госпитале лечили, что такой бред несешь? Последние мозги у тебя перемкнуло?

Я аж задохнулась от негодования. Это… Это… Это оскорбительно! Чем я плоха как мятежница? Что со мной не так? Откуда у обходительного Карена вдруг возникла такая агрессия?

А как же тогда учения, на которые меня допустили, душевные разговоры об уважении женщин и наши частые встречи наедине. Это же было явное доверие! Или я как репортер это одно, а как соратник — совсем иное.

— Что ты себе позволяешь? — я сама не заметила, как пальцы сжали сиденье стула, впиваясь в него ногтями. Повезло, Карену, потому что иначе досталось бы его физиономии. И на него обрушились лишь гневные слова: — Чем я заслужила подобное отношение? А как же все твои лозунги о уважении и праве женщин на самоопределение?

— Я же не для тебя это говорил! — рявкнул мужчина. Осекся, хватанул ртом воздух, огляделся и схватился за бутылку, стоящую в подставке на маленьком столике. Резким движением выдернув пробку, приложился к горлышку, глотнул, перевел дыхание и уже чуть спокойнее попытался исправиться:

— То есть я думал, ты уже прочно встала на свой жизненный путь, состоялась как профессионал в журналистике. Мне и в голову не могло прийти, что можно вот так очертя голову переметнуться в новую для тебя среду. Карина, я может, и резко говорю, но пойми правильно, кроме тебя есть желающие воевать на поле боя. У меня что, добровольцы закончились? Что за блажь на тебя нашла?

— Никакая это не блажь, — не отступила я. — Это мое осознанное решение! Если я не вижу перспектив в профессии, которую выбрала от недостатка жизненного опыта, то обязана предпочесть то, к чему лежит душа.

— Классная позиция! — вспыхнул с новой силой Карен, тряхнув бутылью с “успокоительным”. — А ты уверена, что завтра твое призвание не станет иным? И если завтра, например, тебе надоест воевать и приспичит выскочить замуж и все бросить? Или снова вернуться в журналистике? Что тогда? Будешь с пеной у рта доказывать, что снова ошиблась? У тебя семь пятниц на неделе! Сама не знаешь, чего хочешь в действительности. У меня слишком много дел и ответственности, чтобы отвлекаться на твои капризы.

— Обратного пути в журналистику у меня нет и не будет.

— В смысле не будет? Тебя что уже выперли из редакции? Пару дней не вышла на связь, и это повод для увольнения? Чушь!

— Да, я все еще числюсь репортером, но, как только станет известно о моей приверженности идеям сопротивления, тут же перестану им быть. Лучше уж я уйду красиво и добровольно, чем меня вышвырнут с позором.

— Они вышвырнут, а я приму как друга и соратника. Тем более, что твой вклад в дело Сопротивления будет даже не огромным, просто неизмеримым! Твой репортаж, который ты начала делать, он для нас архиважен! Закончи начатое, опубликуй, и добро пожаловать на базу в новом качестве.

— Это исключено! Теперь мое мнение будет субъективным. При всем желании я не сохраню нейтралитет Бесчестно и унизительно оперировать фактами, изложенными с явно выраженной пристрастностью. Публика не прощает лжи.

— Какая чушь! — выдержка Карена снова дала сбой. Рука с выпивкой взметнулась ко рту, влив в “больного” еще одну порцию “лекарства”. Видимо, этого хватило, потому что бутыль опустилась на столик, а сам Карен поднялся с дивана и вернулся к столу. Навис над столешницей, уперев в нее кулаки.

— Объективность это пустой звук! — припечатал, уставившись в упор на меня. — Пережиток прошлого. Ваша так называемая публика тупа и ведома. “Сожрет” любой бред поданный под правильным соусом. Не ваша вина, что они неспособны сами сообразить и не имеют критического взгляда на сфабрикованный политический уклон репортажа. Не грех воспользоваться непритязательностью зрителей. Или ты думаешь, что у телепатов нет таких ручных собачек? Скажи “фас” и они тут же смешают с грязью того, на кого им укажут. Все этим пользуются!

Карен вновь уселся на стул, считая что необходимости продолжать нотацию нет и я его правоту осознала и аргументы у меня закончились. А они не закончились! И я их на него обрушила:

— Это ты к тому, что сам последовал примеру ненавистных тобой телепатов? Решил мной тупо воспользоваться? Не противно уподобляться своим врагам?

— Да что ты вообще понимаешь в стратегии! — грохнул кулаком по столу мужчина. — На войне все средства хороши, особенно те, что уже проверены на практике.

— Я не такая!— на этот раз выдержка отказала мне. И теперь уже я вскочила, хлопнув ладонями по столу. — И не стану предавать доверие тех, кто уверен в правдивости репортажей нашего канала! Это подло!

— Не тебе рассуждать о подлости! Неблагодарная девка! Я тебя от смерти спас, приютил, доверился. Могла бы из одного только чувства долга пустить свой репортаж в эфир!

— Я не просила себе помогать!

— Дура! Ты бы сдохла в пустыне. Вот и делай людям добро! Где твоя благодарность? Принимаешь все как должное и горя не знаешь!

— Моя благодарность в реальных делах наравне с другими повстанцами. Я хотела проявить ее именно так. Не видишь дальше собственного носа, неужели не знаешь, что на твоей базе не хватает рабочих рук? Я не дура! И в состоянии сама выбирать в какой форме выразить свою признательность!

— А я выбираю, кто воюет на моей стороне, — прорычал Карен. — Без репортажа не бывать тебе мятежницей. И вообще, ты своим упрямством напрашиваешься в ряды моих врагов.

— Я никому не враг!

Я сорвалась с места и бросилась к двери. Рванув за ручку, не глядя выскочила в коридор. Эмоции зашкаливали, ослепляя. И потому преграду, возникшую на пути, я даже не заметила — врезалась и потеряла равновесие. Земля ушла из-под ног, а меня что-то стиснуло и уронило на себя.

— Ты…Ты… — раздалось хриплое.— Смотри, куда прешь!

Мрачник…

Ну да, кто еще мог караулить у двери?

Мысль мелькнула и исчезла, сметенная новой порцией адреналина. Теперь уже не от отвратительных слов Карена, а из-за захвата. Случайного или намеренного — не казалось в этот момент важным искать причины действий Марка. Раздражал сам факт контакта с телом мужчины, который оказался подо мной.

И я долго не раздумывала. Вырываясь, зашипела гневно, оттолкнулась и пнула коленом. Почувствовав свободу, не оглядываясь помчалась к лестнице. Очнулась у двери в комнату, которая открываться не желала.

Наконец сообразив, что причина банальная — я приложила карточку к замку. Рванув куртку с плеч, бросила ее на кровать. И сама рухнула следом.

Финиш!

Все, что казалось мне таким красивым и правильным в одно мгновение разбилось и рассыпалось осколками. Внутренним взором я смотрела на того, кого еще утром считала идеалом, и не понимала — за что? Что привлекательного я находила в этом неотесанном грубияне, который одним махом разрушил и мою симпатию к ему, и мои впечатляющие планы.

Вот и думай теперь то ли я такая дура, что изначально не видела в нем меркантильного манипулятора, который пожелал меня использовать, то ли Карен ловко маскировался, пуская пыль в глаза.

“Очки”, которые я на себя надела, оказались уж слишком… “розовыми”. Зато теперь на многое я смотрю по другому и больше не питаю иллюзий.

Его обещания о транспорте для моего возвращения домой были ширмой. Никто и не собирался меня отпускать. Все это лишь способ потянуть время, задержав на базе легковерную журналистку. От меня ему нужно было одно — провокационные сюжеты. Я полезна Карену только потому, что могу их создать и публиковать. И его знаки внимания не были искренними, хотя мне так хотелось в это верить…

На мгновение я едва не разрыдалась, настолько сильным оказалось эмоциональное потрясение. Это больно — разочаровываться в том, кого любишь…. Ну или практически полюбил. Я же была готова ради него пожертвовать любимой профессией!

И все же я волю слезам не дала. Стиснула зубы, принимая все как проверку на прочность, которую я должна пройти ради самой себя. Ну да, горько. Но я буду не я, если не сумею с этим справиться!