Он говорил, а перед моими глазами яркими картинками проносились воспоминания.

Моя истерика, когда я подала заявку на участие в международных гонках на гравискутерах, а меня, победительницу нескольких соревнований, не приняли! Отказали и взяли парня, у которого было второе место! Второе! Вот и чем он лучше?

“У парня выносливость и сила больше, — мягко успокаивал меня отец. — Они правильный выбор сделали, дочка. Ты своему здоровью навредишь, участвуя наравне с мужчинами”.

Я тогда гнев поумерила, приняла объяснение, хоть и обидно было до слез. Но не стала лезть на рожон. А ведь по сути, что это было, как не откровенная и наглая дискриминация?! Тем более парень, я это точно знаю, был как раз со способностями к мысленному общению. И, кстати, в итоге проиграл эту гонку — я смотрела трансляцию, видела какая была трасса и сложность. И уверена, могла бы ее пройти и выиграть!

И это еще не все, что всплывало в памяти, становясь доказательством правоты Карена.

Однажды папа пошутил, мол, правильно выбирай мужа. Будет зять нетелепат — ты мне не дочь. Подумай о моих внуках, не лишай их будущего.

Мы с мамой тогда смеялись, парировали, что, мол, я тогда только девочек буду рожать. А ведь на самом деле, по статистике, вон сколько женщин в роддомах отказываются от своих сыновей, если генетическое исследование не показывает наличие мутации. Разве это не прямое следствие политики, проводимой нашим правительством, состоящим на девяносто процентов из телепатов?! И ведь никто не пытается ситуацию с отказниками изменить, по крайней мере, я не слышала ни о каких предпринятых шагах. Даже со стороны отцов не слышно негодования.

Впрочем, эти “отцы” как раз из тех, кто пресмыкается перед телепатами, не имея смелости возразить более сильным и влиятельным. Сомнительно, что хоть один мужчина из числа мятежников спустил бы на тормозах подобное. Хотя, о чем я? Их женщины стопроцентно не позволили бы себе такое сотворить с ребенком! Они бы в первых рядах воевали за интересы своих детей.

Собственно говоря, мятежницы это и делают, когда терпят лишения, но живут вместе с мужьями на вот таких повстанческих базах. Но у них есть кому довериться и на кого положиться. А у тех, кто живет там, где всем заправляют телепаты, этого нет. И потому они боятся…

— Вам не нужно бояться и прятаться! — в унисон с моими мыслями убеждал Карен. — Мы добьемся многого, если выступим сообща! Вы должны действовать в информационном поле, привлекая общественность к проблеме дискриминации. Для начала расскажите правду своим знакомым, а мы, мятежники, будем за вас сражаться на поле боя. Знаю, не все нас поддержат. Мы готовы к неприятию и агрессии со стороны отдельных личностей. И уважаем их право не разделять наши убеждения. Но, рано или поздно, и они поймут, насколько лжива политика телепатов. Мы терпим лишения и боремся из последних сил ради нашей общей справедливой цели…

Его слова еще долго звучали у меня в голове. Всю ночь не давали мне покоя. Я мучилась угрызениями совести, укоряла себя за моральную слепоту, страх признать истину, приверженность стереотипам, приспособленчество. Я же сама позволяла себя ущемлять, когда отступала! А ведь чувствовала в себе готовность бороться и отстаивать свои права. Впрочем, моя профессия тоже не последнюю роль в этой уступчивости сыграла. В журналистике пробивные качества нужны исключительно для зрелищного репортажа, свое мнение проходится задвигать подальше. Да и я была наивной и легковерной девчонкой, не хотела обижать родителей, которые меня содержали, боялась осуждения и остаться в одиночестве. А сейчас…

Сейчас я взрослая, самостоятельная. И решения могу принимать такие, которые считаю единственно верными, и рядом со мной так удачно оказались те, кто не посмотрит косо и не ляпнет: “Дура, ишь чего удумала! Совсем обезумела”. Наоборот, поддержит и даже порадуется новой стороннице Сопротивления!

Окрыленная новыми перспективами, вдохновленная своей решимостью, гордая за проявленные мной самоотверженность и благородство, я с утра чувствовала себя совсем другой. Не журналисткой Кариной — правильной, скучной девчонкой-идеалисткой, зацикленной на правилах, а Карой — истинной воительницей за справедливость, которая не имеет права пасовать перед трудностями и обязана выдержать любые удары судьбы.

Я даже с плитой, норовящей спалить мой завтрак, совладала — следила внимательно. И на занятие по стрельбе с Марком шла уверенно, серьезно настроенная на хороший результат. И на самом полигоне не ныла больше, четко выполняя жесткие указания учителя. А после обеда без тени сомнений набрала на комме сообщение Карену с просьбой встретиться, когда осознала, что если не скажу ему о своем решении, то просто взорвусь.

Карен на встречу согласился.

Он встретил меня доброжелательно — на лице блуждала уже привычная мне усталая улыбка погруженного в проблемы своих соратников человека. И одет он сегодня был не в пример небрежнее, чем раньше, в такие же как у меня камуфляжные брюки и мятую рубашку.

Но это меня ничуть не обидело. Он же не из-за пренебрежения предстал передо мной в таком неаккуратном виде, а потому что не желал заставлять ждать — лидер мятежников наверняка благодарен мне за профессионально снятый репортаж и интервью. Оценил заслуги, уважает и… И симпатична я ему. Он старательно держит дистанцию, но замечаю же, как сквозь сдержанность прорываются знаки внимания.

Вот и сейчас…

— Рад, Карина, рад, — поймав мою руку и поцеловав, Карен ту же смутился и отступил. Помешкал, осматривая кабинет, видимо решая, где меня устроить среди творящегося там беспорядка — упавших на пол, занявших большую часть столешницы и дивана не рассортированных документов. В итоге галантно отодвинул стул от своего рабочего стола, приглашая сесть, а сам устроился напротив.

Некоторая официальность нашей дислокации стала для меня знаком уважения, признанием как равного партнера. Несомненно, сейчас на первом месте качество репортажа, и Карен полагает, что я пришла с намерением уточнить какие-то детали, обсудить, на каких моментах уместнее сделать акцент.

— Как продвигается ваша работа, Карина? Есть проблемы? От меня требуется содействие? — подтверждая мое видение его позиции, поинтересовался мужчина.

Интересы мятежников для Карена несомненно на первом месте, а такой человек с энтузиазмом примет мое решение присоединиться к Сопротивлению. пониманием. Пусть путь журналиста для меня станет закрыт, он морально не совместим с ролью мятежницы. И потому я не стала медлить с новостью:

— Репортажа не будет. Я решила выбрать иной жизненный путь. Вы правы, Карен, ваша позиция достойна не только восхищения, но и самой активной поддержки. И я поняла, что мое место здесь, с вами, среди повстанцев Сопротивления.

Небольшие глаза собеседника за время моей пламенной речи изумленно расширились, настолько, что зрачок практически поглотил бледно-зеленую, окантованную коричневым радужку. Рот тоже открылся, то ли желая что-то сказать, то ли пытаясь совладать с перехватившим дыхание спазмом — настолько поразился мужчина.

Мне была приятна проявленная реакция. Карен изначально не надеялся, будто я могу превзойти его ожидания. Я же заставила взглянуть на себя в ином ракурсе, показала себя сильной и независимой личностью.

И потому была готова к комплиментам, к несвязному бормотанию, типа “Какая же вы самоотверженная, Карина”, к заверениям, что мы составим эффектную пару смелого командира и его верной единомышленницы, и на такое везение он даже не рассчитывал, не смел надеяться на подобный исход. А в итоге…

— Ты в своем уме?! — Карен буквально сорвался с места, выскочив из-за стола. Задел ногой стопку бумаг, чертыхнулся, едва не упал. Схватился перевязанной рукой за край столешницы, зашипел от боли. Крутанулся вокруг себя и приглушенно ругаясь, рухнул на удачно оказавшийся рядом диван.

Все это время я растерянно хлопала глазами, пытаясь сообразить — это что сейчас было? Шок от приятной неожиданной новости и ругань исключительно как беспокойство о моей безопасности и из-за страха потерять любимую, а гнев исключительно по причине собственной неосторожности с раной. Или же повод иной, и он недоволен что я не посоветовалась с ним, может быть он первый желал мне предложить место в Сопротивлении?