— Воистину так, ваше магичество, — загордился старик. — Что дальше прикажете?

     — Мне нужен постоялый двор, где бы я мог сытно поесть и сладко поспать. День выдался трудным…

     — Ну вот ещё, ваше магичество! Что ж это я вас оставлю на постоялом дворе? Так не пойдёт. У моих заночуете, а на рассвете продолжите путь. У меня жена и три дочери – вот они-то и позаботятся о сытном ужине и мягкой перинке. Уверяю вас, ваше магичество, таких вкусных щей вы отродясь не пробовали.

     — А твой дом стоит высоко? — насторожился Виттор.

     — Не так высоко, как у лекаря, но река не достанет, ваше магичество, — улыбнулся Деня. — Ну, что скажете?

     — Уговорил, — согласился Виттор с доводами проводника. — Скорее идём, отведаем щи твоей благоверной.

<p>

<a name="TOC_id20234232" style="color: rgb(0, 0, 0); font-family: "Times New Roman"; font-size: medium; background-color: rgb(233, 233, 233);"></a></p>

<a name="TOC_id20234234"></a>Глава 7

     Щи оказались так себе, но архимаг не подал виду. Путник так сильно устал и так сильно проголодался, что буквально проглотил предложенную на ужин бледную похлёбку – которую наивный Деня считал настоящими щами – и даже какое-то время полагал, что данное угощение оказалось весьма недурным завершением дня. Хотя первое впечатление длилось недолго, ровно до того момента, пока желудок, изнеженный лучшими в магическом крае деликатесами, не стал бунтовать, охваченный огненными кислотами и едкими газами.

     Виттору даже пришлось успокаивать взбудораженное нутро при помощи магии, чем он вызвал неподдельный интерес всего семейства проводника. Пока архимаг колдовал, то и дело прерывая заклинания бурчанием в животе и икотой, наивные смертные с него глаз не спускали, а несмышлёные дети заливались искренним хохотом.

     — Месяц, месяц молодой… ик… у тебя рог золотой… брррумб… ик… — бормотал Виттор древний заговор своей бабки, сбиваясь и путаясь в правильности слов и их последовательности. Внезапная хворь вот-вот грозилась перейти на новый уровень и излиться наружу совсем уж неприемлемой субстанцией, измазаться которой и обычному смертному было бы весьма и весьма постыдно, не говоря уже о чувствах самого архимага. Проблем добавляло и обустройство хижины Дени. Хотя его жилище было не самой высокой точкой в городе смертных, но всё же добрых сотню ступенек легко наберётся, что с учётом больной ноги архимага и удобств, расположенных где-то в темноте улицы, было совсем неприемлемо.

     — Вот, выпейте это, ваше магичество, — подошёл к гостевой койке Деня и протянул архимагу кривую глиняную чарку густоватой зелёной бормотухи с дурным видом и запахом.

     — Что это? — спросил архимаг, уже готовый вот-вот опозориться.

     — Это настойка из подорожника, ваше магичество. Выпейте, вам поможет. Уж поверьте, я знаю.

     Старик хитро прищурился и кивнул в сторону кухни, где ещё хлопотала хозяйка – дородная женщина с грубыми руками, широкими бёдрами и, судя по всему, очень крепкими ногами, спрятанными за подолом грязного фартука.

     — У вас всё подорожником лечат? — пробормотал архимаг, выхватывая чарку из рук проводника.

     — Ну что вы, ваше магичество, есть ещё одуванчики, сон-трава, алоэ, липа... ну и множество иных пригожих растений.

     — А настоящие лекарства бывают?

     — Хм… бывают, но только в дни ярмарки. Лекарства производят за морем и привозят в город дважды в году.

     Виттор не стал спрашивать у Дени, почему смертные сами не производят лекарства, точно зная, каким будет ответ. К тому же, ему действительно полегчало от настойки подорожника, и даже повреждённая нога стала беспокоить его гораздо меньше, от чего настроение мага начало улучшаться. В какой-то миг Виттору даже стало интересно как живут эти люди и в особенности их дети.

     — Эй, красавица, ты меня, что ли, рисуешь? — добродушно улыбнулся Виттор старшей дочери конюха.

     На вид девице было лет восемнадцать. Смазливое лицо откровенно портила неряшливая причёска и аляповатая пудра, нанесённая в разных цветовых тонах. Одета художница была в белоснежное льняное платье с довольно странной на вид, несимметричной вышивкой на манжетах и юбке. На коленях юной модницы расположился примятый холст, на поверхности которого она очень ловко выводила линии чёрным мелком.

     — Не обращайте внимания, ваше магичество, — сказал Деня, суровым взглядом останавливая дочку, уже готовую улыбнуться и показать архимагу свой рисунок.

     — Её зовут Ева, — продолжал конюх таким тоном, будто жаловался на дочку. — Неправильная она у меня, непутёвая девка. Дурная совсем, и ленивая. Вместо положенной ей работы всё мазню разводит кругом, всё срисовать норовит.

     — И что тут такого? — удивился Виттор. — Вдруг у твоей дочки талант?

     — Ха, скажете тоже, ваше магичество. Где мы, простые смертные, и где ваш талант. Да и вообще, это что же за занятие для девки такое – узоры на хосте малевать… тьфу!

     — А как же культура, искусство? — возразил архимаг.

     — Ерунда это всё, ваше магичество. Заниматься культурой, а тем паче искусством в наше время невыгодно! — сказал, как отрезал хозяин дома и Виттор впервые за всё время их знакомства был с его доводами абсолютно согласен. Невыгодно нынче искусство, даже конюхам о том ведомо. Страшное время, неправильное.

     Две младшие дочери Дени оказались девочками нормальными, то есть архимагу совершенно неинтересными, потому он даже не запомнил их имена, да и вообще встретив их вскоре на улице – не узнал бы.

     Ночь прошла беспокойно. Сон на твёрдом топчане никак не приходил к архимагу, а когда всё же пришёл было уже пора подниматься. Солнце пробиралось в избу через щели между грубыми досками, сквозили потоки прохлады, но хуже всего было то, что снаружи поднялся шум, невыносимый для чуткого уха Виттора.