– A мы в лесу Медведя встретили! – объявил Руслан матери, когда все члены экспедиции снова воссоединились на большой дороге.
– Хватит выдумывать! – отчитала его Яна, но потом, заметив, как изменился в лице её муж, спросила с тревогой: – Что, правда встретили медведя?
Нестор поспешил её успокоить:
– Ты слушай его больше, Ян! Он же у нас известный мастер художественного свиста. Это просто прозвище такое у одного местного жителя. Хотя, если честно, лучше бы мы настоящего медведя встретили.
– A откуда у него такое прозвище? – спросил Руслан.
– Ну ты ж его видел! – ответил ему Володя. – Вылитый Потапыч!
– Я думаю, тут дело не только во внешности, – заметил Олег. – Просто «карху» по-фински означает «медведь».
– Всё верно! – подтвердил Нестор. – A наш Олег, оказывается, не совсем забыл язык своих предков! Хотя и пылко убеждает нас в обратном.
– Не обольщайтесь, Нестор Владимирович! – тут же разочаровала его Лиза. – Это он не язык предков вспомнил, а этикетку на банке с финским пивом.
– Надо же, как просто ларчик открывался! – рассмеялся профессор. – Кстати, а этот Кархунен случайно не родственник нашей Анны Егоровны? Или просто однофамилец?
– Да у нас тут полрайона таких однофамильцев, – ответил Володя. – A Витька – да, вроде, племянник её двоюродный или что-то в этом роде.
– Так вы же говорили, будто она одинокая совсем?
– Так и есть. Уже лет сорок живёт одна на хуторе с козой.
– Неправда, козы столько не живут! – возразил Руслан.
– A у неё и живут, и доятся. Она же ведьма!
Тут Аля посмотрела на Володю с интересом и лукавством:
– Ну вот – надо мной смеялись, фантазёркой назвали! A сами, оказывается, тоже верите во всякую мистику-чертовщину!
Однако их водитель, уличённый в противоречии девочкой-подростком, ничуть не смутился:
– Ну ты сравнила тоже! Одно дело – всякие водяные с домовыми, и совсем другое – наша баба Нюра! Её даже Орлов чурается, хотя он сам себе – тот ещё злой колдун. Вроде, не одну войну прошёл, ни Бога, ни чёрта, ни медведя не боится – а её боится.
– A что же они не поделили? – спросила Яна.
– Так она вообще ни с кем ужиться не может. Как это говорят… – Володя с трудом подобрал нужное слово, – нелюдимая она у нас. Ни с кем из соседей не ладит. Да, нелегко вам с нею придётся – у тех городских, что до вас тут гостили, так и не получилось из неё ничего вытянуть. Уехали ни с чем, несолоно хлебавши.
– Ну нам-то от неё совсем другое нужно, – заметил Нестор. – Как-нибудь договоримся, в конце концов, не враги же мы ей?
– Как будто мы ей враги! – пожал плечами Володя и тут же спохватился: – Ладно, давайте уже, поехали, если хотим засветло добраться! Мне-то что, я почти дома, а вам ещё на новом месте обживаться. На графских, так сказать, развалинах!
Примечания:
1. «МЕДВЕДЬ» (1888 г.) – пьеса Антона Павловича Чехова (1860–1904).
2. «…до сих пор находят и мины, и снаряды неразорвавшиеся»: их находят и тридцать лет спустя. Так, 9 сентября 2020 г. сотрудниками МЧС на территории Суоярвского района была изъята целая авиабомба АО-8. Обнаружение других видов боеприпасов в этом и соседних районах – хотя и чрезвычайное, но не редкое событие.
3. Анаксимен Милетский (585/560 – 525/502 до н. э.) – древнегреческий философ.
4. Анаксагор из Клазомен (ок. 500 до н. э. – 428 до н. э.) – древнегреческий философ, математик и астроном.
5. «Белая ночь опустилась безмолвно на скалы…»: песня «Карелия» (1963 г.), автор слов – Ким Иванович Рыжов (1931–1999).
6. «Это вы про декларацию о государственном суверенитете республики?»: декларация о государственном суверенитете Карельской АССР была принята 9 августа 1990 г. в рамках «парада суверенитетов», но не имела политических последствий.
7. «Это он не язык предков вспомнил, а этикетку на банке с финским пивом»: Karhu – финский пивной бренд, известный с 1929 г. На этикетках банок и бутылок изображена голова бурого медведя.
Глава 3
Сон в летнюю ночь
– Избушка, избушка! Повернись лбом к солнышку, а ко мне крылечком! – крикнула Аля, когда они с братом выбрались из машины и наперегонки побежали к бревенчатому дому на окраине деревни.
Изба, где поселилась экспедиция языковедов, пустовала уже немало лет и служила чем-то вроде местного постоялого двора для приезжих – в основном охотников, туристов и шабашников. Володя не зря сравнил её с развалиной: дом давно был отключён от электричества; оконные стёкла почти не пропускали света из-за толстого слоя налипшей пыли, а участок вокруг домовладения зарос крапивой, снытью и иван-чаем высотой по пояс, а где-то и по грудь взрослому человеку.
– Вот ведь паразит! – сплюнул от досады Володя. – Говорил же ему, чтобы скосил тут траву! Предупреждал, что с вами двое детей приедут! A он задаток взял и даже не почесался!
– A что, у этого дома хозяин есть? – с удивлением спросила Лиза. – Так-то с виду не скажешь – какое-то выморочное имущество. И почему графские развалины? Здесь что, графья раньше жили?
– Да какое там! Просто новый хозяин как бы из бывших – если, конечно, не врёт. Хотя этот и соврёт – недорого возьмёт. В общем, выкупил он дом у сельсовета, когда прежние хозяева умерли, да только сам тут не живёт – новый дом себе построил, как раз рядом с хутором вашей бабы Нюры.
– Это какой-такой граф? – спросил Олег. – Уж не Орлов ли?
– Он самый. A кто бы ещё тут взял ваши финские марки? …Ладно, вы пока устраивайтесь, отдыхайте, а утром я сам с ним переговорю, жаба ему в рот!
Пока совсем не стемнело, Володя показал Олегу дорогу к колодцу, и тот принёс два ведра воды чтобы вскипятить самовар и наполнить чугунный рукомойник. Обстановка в доме оказалась более чем скромной, как выразилась Лиза, почти «спартанской»: деревянные лавки вдоль одной из стен, две железных кровати с панцирным ложем (обе ржавые, как средневековые латы), пара раскладушек и стол из некрашеных досок, служивший подставкой для закопчённой керосиновой лампы. По углам жилых комнат с потолка свисала серая паутина, а стены украшали старые фотографии в рамках – семейные портреты бывших хозяев дома.
Словно очутившись в зале музея, Олег задумчиво прошёлся вдоль стены, по очереди разглядывая пожелтевшие снимки: на одном стоял немолодой мужчина в форме бомбардира царской армии с двумя солдатскими «георгиями» на груди; на другом – женщины разного возраста в национальных костюмах прионежских карелок; дальше – молодой парень в шинели и будёновке рядового пограничной охраны НКВД, ещё несколько детских фотографий…
– Да ты, смотрю, совсем ожил! – заметила Лиза, закончив застилать их постель. – Чай пить будешь?
– Буду, – ответил Олег, доставая из рюкзака пакетик с купленной в дороге выпечкой. – Вот, кое-что осталось в закромах – могу поделиться, если хочешь.
– Ты опять за своё?! Да выброси ты эти коврижки от греха подальше!
– Вот возьми и выброси сама, если рука поднимется!
– Не поднимется. Ты же знаешь: у меня бабушка была блокадницей.
– То-то и оно! И никакие это не коврижки – всю дорогу удивляла своей эрудицией, а тут вдруг промахнулась. Это калитки. Такие обе мои бабки пекли, и прабабка тоже. Ты помнишь шаники от твоей еврейской бабушки? A это наш карельский цимес – вот я и не смог удержаться.
– Ну ладно, убедил! Только ешь их сам на здоровье, а я обойдусь.
Олег ещё раз прошёлся вдоль стены с фамильным фотоархивом и обнаружил некую странность: история жившей в доме семьи обрывалась примерно на 1980-х годах; а ещё треть стенки оставалась пустой, хотя в неё в шахматном порядке были забиты обойные гвоздики.
– Странные люди здесь до нас побывали, – заметила Лиза. – Новые фотографии забрали, а старые оставили.
– Да, нелогично… Хотя, может, просто новых не повесили, – ответил ей Олег. – Мне Володя рассказал, что тут раньше жил старик-ветеран, один воспитывал внучку. Потом она уехала в город работать, а дед всё ждал, когда она замуж выйдет, правнуков ему родит. Да так и не дождался: умер… A внучка его потом сюда вернулась и в этом самом доме повесилась от несчастной любви. Вот так и оборвался их род.