– Ладно, ладно. Побуду. Только поскорее, – перебил друг, пока девушка не разболталась.

– Ладно. Куда такси заказывать?

– На вокзал. А там я уже сам.

– Чудно, – сказала девушка и тут же куда-то ушла.

Долго ждать её возвращения не пришлось. Спустя минуту в коридоре погас свет, а следом в палату въехала дребезжащая каталка.

– Перекладывайтесь скорее. Только поудобнее лягте, чтобы потом не шевелиться, – тараторила медсестра, часто дыша, и когда её указания были исполнены, накрыла пациента простынёй.

Друг почувствовал, что его куда-то катят. Поворот, следом ещё поворот, остановка. Звук многократно нажимаемой кнопки, злое девичье шипение сквозь зубы.

– О, Диана. А ты и не в курсе? Грузовой лифт опять сломался, – радостно сообщил мужской голос, словно этот факт мог кого-нибудь позабавить.

– А обычный ещё не починили. Чудно, – обречённо ответил знакомый женский голос.

– Да не расстраивайся. Сейчас практикантов позову, спустят, – ответил мужчина. Послышались шаги, затем отдалённый окрик, торопливый топот и напутственная фраза: – Чтоб не как в прошлый раз. Уроните, обоим за практику незачёт влеплю.

Друг мысленно похоронил свой побег и себя вместе с ним. Каталка снова куда-то двинулась, остановилась.

– Мальчики, только очень аккуратно, – послышался женский голос, оставшийся безответным.

Друг почувствовал, как его приподняло вверх, затем наклонило так, что он едва не скатился.

– Ну, ты, давай, выше держи.

– А чего опять я снизу тащу?

– Перед второй лестницей поменяемся. Как баба.

– Сам ты баба.

Послышалось дружное пыхтение. Каталку мотало из стороны в сторону, и друг рефлекторно ухватился за края, чтобы не упасть.

– Мать твою, да он шевелится.

– Член в твоей заднице шевелится. Тащи давай.

– Да я серьёзно.

– В тот раз у тебя тоже труп шевелился. Ссыкло, тошнит от тебя.

– Сам ссыкло.

– Мальчики, да сколько можно!

– Это он первый начал.

– Ещё и стукач.

– Вот видите.

– Всё, поставьте, дальше я сама, – с явным облегчением сказал женский голос, и каталка встала ровно на все четыре колеса.

Ленивая юношеская перебранка отдалилась вверх, и друг разжал сцепившиеся, казалось, намертво, пальцы.

– Придурки. Чуть ежей с вами не нарожала, – буркнула девушка, и каталка вновь пришла в движение.

На улице ждала темнота, запах остывающего асфальта и рокот автомобильного двигателя. Прежде чем скинуть простынь, медсестра долго чего-то ждала, затем сказала:

– Вроде никто не видит. Давайте скорее.

Хромая на одну ногу и опираясь на девушку, друг доковылял до такси, с трудом уселся на заднее сидение. Он успел лишь бросить короткое «спасибо» перед тем, как она захлопнула дверь и убежала.

– Господи, тебя что, из мясорубки достали? – проявил интерес водитель, взглянув в зеркало заднего вида.

– Почти. Езжай на вокзал. Дашь позвонить, оплачу по двойному тарифу, – просипел друг.

– Не могу отказать дорогому клиенту, – обрадовался таксист такой щедрости и протянул дешёвый кнопочный телефон. – У меня, если что, и покурить есть что. Если ты понимаешь, о чём я. Товар бомбический.

«У меня и своего должно быть до потолка», – подумал друг, набирая одиннадцатизначный номер.

На вокзале его уже ждали. Когда такси остановилось, из припаркованной неподалёку трёхдверной «Нивы» вышел водитель в сером рабочем костюме и помахал им рукой, привлекая к себе внимание. Друг расплатился с таксистом достаточно щедро, чтоб того обрадовать, но не больше разумного, чтобы не запомниться. Спустя полтора часа друга привезли на место. Спустившись нетвёрдой походкой в подвал старого здания на окраине соседнего города, он заметил, что там вовсю кипит работа. Рабочие занимались проводкой и установкой стеллажей. Крепкий коренастый мужчина руководил работой, не церемонясь в общении с подчинёнными. Это означало, что всё идёт по плану. Ему нечего бояться. Про вещи, оставленные в съёмной квартире, можно забыть, они всё равно непосвященному ни о чем не скажут. Можно, наконец, расслабиться. Он выполнил свою миссию.

Понедельник, 4 сентября 2028 г.

Несмотря на то, что друг исчез из города, прошедшие выходные не стали спокойнее. День города, традиционно отмечавшийся в первую субботу сентября, ожидаемо принёс богатый урожай раненых и убитых. Праздничного настроения не было ни у кого. Все обсуждали происшествия, коими была богата рабочая неделя. Тоска и ожидание чего-то ещё более худшего передавались от человека к человеку, словно вирус. Алкоголь послужил разрядкой накопившегося напряжения, и люди сорвались с цепи. Не успевала полиция разнять одну драку, как за ней тут же вспыхивала другая, ещё более массовая. Плюнув на это бесполезное занятие, хранители правопорядка принялись помогать медикам. И тех, и других не хватало. В один момент глава города принял решение остановить концерт, но публика драться в тишине наотрез отказалась. Толпа недовольных окружила сцену, полетели бутылки, и праздник тут же возобновили. Воскресный день был ненамного лучше. Жители города, отмечавшие праздник всю ночь, под утро начинали выяснять отношения, и вой сирен не прекращался весь день.

Тимур просидел все выходные дома. Субботним утром из больницы вернулся отец и полдня отчитывал сына за его глупый героизм, едва не закончившийся для него тюрьмой. Тот лишь кивал, потупив взгляд, и на все упрёки отвечал односложно, надеясь, что его пыл скоро иссякнет. Итогом гневной тирады стал запрет на посещение Дня города. Если бы Виктор чаще бывал дома, то наверняка бы знал, что сын и сам ни за какие деньги туда бы не пошёл. Однако Тимур не стал раскрывать все карты и старательно изобразил на лице смесь досады и смирения. Отец остался удовлетворённым, но не забыл о дедовском ружье, которое обещал уничтожить, попадись оно ему в руки. Тимур заверил, что оружие из полиции не вернут за нарушение правил хранения, и Виктор окончательно успокоился. Выполнив свою родительскую функцию, он устроился на диване перед телевизором. Ходить старался как можно реже – отбитый бок давал о себе знать. Тимур коротал время в кровати за чтением. В последнее время он не выпускал книги из рук. Только они помогали ему не думать о том, что произошло в квартире напротив. С наступлением ночи Тимур становился беззащитен. Ему часто снились кошмары, из-за которых он стал просыпаться чаще Алисы, и теперь уже она приходила к нему ночью, чтобы успокоить.

Утро понедельника Тимур встретил полностью разбитым ещё и потому, что пришлось вставать раньше обычного – у сестры был первый учебный день в школе. Несмотря на то, что торжественные линейки давно канули в лету, родители первоклашек продолжали наряжать детей как на праздник. Алиса не стала исключением. Наталья долго и кропотливо делала ей прическу, вплетая в неё цветные ленточки. Виктор по пятому разу гладил сшитое женой платье, по его мнению, ничем не хуже покупного. Тимур, ставший главным по кухне, готовил завтрак. Сколько ни старались, в график не уложились, потому ели торопливо и так же собирались. Виктор выбежал из дома первым – рвался на работу, боясь её потерять, хоть до полного выздоровления было далеко. Наталья вышла за ним, а следом и дети.

Школа встретила Алису старым повыцветшим плакатом «С 1 сентября!» и парой блёклых шариков – как говорится, дёшево и сердито. Почему День знаний перенесли с пятницы на понедельник, даже не удосужившись поменять плакат, Тимур спрашивать не стал. Сестра попала в школу, что само по себе было невероятной удачей, и смотреть в зубы дарёному коню не хотелось. По дороге на работу его поглотили куда более мрачные мысли. Если на прошлой неделе о произошедшем с ним знали несколько десятков человек, то после выходных обязаны были знать все – в маленьком городе сплетни разлетаются быстро, и одному Богу известно, какими выдумками обрастёт его история. Единственный друг Пашка, по одному взгляду понимавший, когда Тимур не в духе, поднимать эту тему не стал, отчего правдивым источникам информации браться было неоткуда.