Город погрузился в сумерки. К тому времени он провёл в больнице около полутора суток, не приходя в сознание. Его разум погружался в чёрную вязкую пустоту, в которой отсутствовали пространство, материя и время. В этой пустоте было комфортно и тепло, словно ребёнку в утробе матери. Прерывать это состояние не хотелось. То, что подобным образом, вероятно, придётся провести вечность, не вызывало отторжения, отчего пустота затягивала в себя всё глубже и глубже. В один момент блаженство, даруемое пустотой, стало затмевать, вуалировать, а затем и вовсе подло прятать факт растворения в ней. За этой линией пустота становилась абсолютной, и не стало бы той сущности, которая могла бы себя ощущать. Она должна была стать частью этой абсолютной пустоты, как до неё бесчисленное количество других, сделавших её такой титанически огромной. Но он не желал платить такую цену. Зацепившись за остатки самоощущения, друг начал прорываться прочь от пустоты. Ему не был известен путь, отсутствовал даже примерный вектор направленности движения, но казалось, что само движение и есть правильный путь. Он не ошибся. Пустота лениво, неохотно, словно любовница после страстной ночи, стала отпускать его. Разочарованная, она стала отнимать свои дары, положив начало пробуждению, которое без излишних сантиментов выбросило его в объятия боли, голодной, свирепой и такой же бесконечной.

Остатки блаженного безмыслия быстро растаяли. Словно заждавшийся хозяина пёс, тело тут же бросилось к разуму, суетливо забрасывая его сигналами о боли. Главным образом, они шли от головы, которая ощущалась монолитным пульсирующим куском свинца. Где-то в отдалении давала о себе знать потянутая лодыжка и ушибленное при падении плечо. Пошевелиться вышло не сразу. Тело затекло и замёрзло, отчего с трудом отзывалось на команды. Открыть получилось только один глаз, разглядеть им что-то внятное не удавалось, и друг всерьёз стал опасаться слепоты. Когда рука начала слушаться, он прикоснулся к лицу, почти полностью покрытому бинтами. Поправив один из них, сползший на глаза, друг не без облегчения отметил, что не ослеп. Этот факт его приободрил, и терпеть боль стало не в пример легче. Однако то, что открылось его взору, насторожило. Потолок, покрытый трещинами и жёлтыми пятнами, вызвал у него ощущение дежавю. Ему показалось, что он каким-то невероятным образом вернулся в далёкое и такое ненавистное детство – в тот день, когда очнулся в больнице. Тогда трое задиристых одноклассников подловили его после школы, сначала по очереди отвешивали пинки под зад, а затем столкнули в овраг, вдоль которого ему приходилось идти по дороге домой. Его худенькое тельце трепало во время падения, словно тряпичную куклу в аэродинамической трубе. Дети смеялись над ним, пока не увидели, что тот не шевелится, а по лицу течёт кровь. Испугавшись, обидчики сбежали, и друг остался жив только благодаря случайному прохожему, заметившему его тело на дне оврага. Правда, тогда он очнулся в полудреме, перед глазами все плыло и голоса слышались будто издалека. Сейчас же боли ничто не мешало занимать всё его сознание.

Отбросив воспоминания, друг решил во что бы то ни стало сесть. Получалось только слегка раскачиваться с бока на бок, каждое движение стоило невероятных усилий, изо рта невольно вырывались стоны. На звуки прибежала молодая с виду медсестра, невысокая, худощавая, но довольно широкая в бёдрах. Её халат хранил на себе следы неотстиравшейся крови, а белая шапочка, слегка съехавшая на бок, с трудом скрывала густые тёмно-русые волосы, собранные в хвост.

– Слава Богу, вы очнулись, – голос девушки был полон сочувствия. – Вы приехали в очень плохом состоянии. В один момент вас чуть не потеряли. Извините, вам, наверное, очень больно. Я ничем не могу помочь. В больнице закончилось обезболивающее после той аварии на мосту. Если вы перестанете дергаться, будет полегче. Меня, кстати, Диана зовут, а вас? Полицейские зачем-то забрали ваши документы, поэтому вашего имени я не знаю.

Друг притих, вспомнив, кто он такой и что с ним произошло. Упоминание сотрудников правопорядка и вовсе вызвали в нём приступ паники.

– Простите. Я всё болтаю и болтаю. Уже в привычку вошло – забалтывать пациентов. Некоторым становится легче и они засыпают. Что только не придумаешь, когда нет лекарств. Вам что-нибудь нужно? Может, воды? – спросила доброжелательная медсестра.

Через сломанный нос воздух почти не проходил, дышать приходилось ртом, отчего в нём пересохло так, что не получалось сказать ни слова, поэтому друг едва заметно кивнул.

– Хорошо, одну минуту, – сказала девушка и вышла из палаты.

Друг закрыл глаза и, стараясь ровно дышать, начал рассуждать. Положение было незавидным, но не катастрофическим. Полиция не выставила охрану у палаты, а значит, не подозревала его ни в чём серьёзном. Потеря документов и оружия уже не играла роли, так как работа «в поле» ему больше не грозила – с этим можно было смириться. Осталось только сбежать из больницы и добраться до новой базы, а этого не сделать, если не встать. Собравшись с духом, друг согнул ноги в коленях, повернулся на бок. Накатила тошнота, но он не обратил на неё внимания. Уперев ладонь в койку, друг начал поднимать корпус, стараясь одновременно скинуть ноги вниз. Пришлось стиснуть зубы, чтобы не закричать. Перед глазами залетали мушки.

– Вот, принесла, – сказала медсестра, вернувшаяся со стаканом воды. – Ой, что вы делаете? Вам рано. Ладно, давайте помогу.

Приняв вертикальное положение, друг припал к стакану вожделенной воды, ещё тёплой. Она пахла накипью и немного железом, но каждый глоток буквально возвращал его к жизни.

– Ещё, – просипел он, осушив весь стакан.

– Извините, не положено, придётся подождать. Мы не успеваем так быстро кипятить воду. Пациентов слишком много. А из-под крана пить нельзя, сами знаете, – с сожалением протянула медсестра.

– Помоги мне встать, – требовательно сказал друг.

– Вам сейчас ни в коем случае нельзя вставать, у вас может быть что-то более серьёзное, чем сотрясение мозга. И нос у вас сломан. Мы ещё повязку не меняли, – возразила девушка.

Друг вздохнул от отчаяния. В таком состоянии он не сможет взять под контроль строптивую медсестру, не стоит и пытаться, но её было необходимо заставить помогать. Его руки зашарили по карманам рабочих штанов в поисках кошелька, но его, как и документов, не было. В залитой кровью куртке не оказалось ни телефона, ни кобуры, но потайной кармашек с наличными был нетронут.

– Девушка, поймите, мне нужно бежать. Меня хотят убить, – начал импровизировать друг. – Я перешёл дорогу не тем людям, и вот что со мной стало.

– Вы в полицию заявляли? – медсестра резко посерьёзнела.

– Они с ними заодно. Поэтому и забрали мои документы. Прошу вас, вызовите мне такси, и я уеду из города, – взмолился друг.

Девушка крепко задумалась. Слова незнакомца не вызвали у неё сомнений. Результаты встречи не с «теми людьми» регулярно привозили в морг. Однако героиней она не была, отчего и помогать не торопилась. Из-за кошмарных условий в больнице пациенты нередко сбегали, едва почувствовав на то силы, но ни один из них не убегал в таком состоянии. Клубок окровавленных бинтов вместо головы тоже бросался в глаза, и вывести такого незаметно вряд ли получится.

– Девушка, я вас очень прошу, – добавил тоски в голос друг.

– Тихо, я думаю, – шикнула девушка и спустя пару секунд выглянула в коридор. Сделав одной ей известные расчеты, она вернулась и твёрдо спросила: – Трупом побудете?

– Не хотелось бы, – простонал друг, не поняв её.

– Да на время. Пока я вас буду везти на каталке, – принялась объяснять медсестра. – Если кто нас поймает, скажу, что перепутала. У нас такое уже бывало. Пациент один проснулся в морге, там все чуть со страху не померли.