— Пять дней и девятнадцать часов до официального запуска, — ответил Август, не отрывая взгляда от экрана. — Намного меньше, если Кроу узнает, что мы делаем.

— Если? — горько усмехнулась Лия. — Ты же видел его глаза сегодня на совещании. Прозрачные, холодные, как горный лёд. Он знает, Август. Просто выжидает.

Август потер переносицу, пытаясь отогнать настойчиво подступающую усталость. Последние сорок восемь часов превратились в изощренную игру в кошки-мышки с Феликсом Кроу. Его показная вежливость ощущалась как туго натянутая струна — достаточно одного неверного движения, и она лопнет, высвобождая нечто непредсказуемое.

— Как София? — спросил он, отодвигая кружку с остатками кофе.

— На «домашнем аресте», если можно так выразиться, — Лия нервно заправила прядь волос за ухо. — Кроу ограничил её доступ к системам «Континуума» под предлогом «пересмотра этических протоколов». Она как птица в золоченой клетке — вроде и не пленница, но взлететь не может.

На экране Августа открылся новый документ — последнее послание Софии, зашифрованное в безобидных строках стандартной этической оценки. Простая на первый взгляд корпоративная бюрократия на самом деле содержала бесценные данные — схемы внутренней структуры «Узла», квантового компьютера, составлявшего ядро «Континуума».

— Смотри, — Лия выделила фрагмент схемы. — София обнаружила странность в архитектуре «Узла». Существует аппаратный блокиратор между основной системой и изолированными секторами. «Оптимизирующие» алгоритмы Кроу не просто программа — они буквально зашиты в железо.

Август медленно выдохнул, осознавая масштаб проблемы. Его пальцы непроизвольно сжались в кулак.

— Это меняет дело. Мы не сможем просто взломать их программно.

— Но мой отец и Элара работают изнутри, — напомнила Лия, и в её голосе прозвучала неожиданная твердость. — Если они смогут перехватить контроль над системными протоколами…

— А если нет? — мрачно перебил Август. — Нам нужен запасной план. Нечто, что гарантированно остановит запуск «Континуума», если всё остальное провалится.

Они замолчали, каждый погружаясь в свои мысли. Стены лаборатории, казалось, сжимались вокруг них, напоминая, что весь исследовательский комплекс «Исток» был не просто научной базой — а тщательно сконструированной клеткой, где каждое движение отслеживалось невидимыми глазами Кроу.

Томас Мерцер всегда считал себя человеком науки. Рациональным. Методичным. Скептически настроенным к любым проявлениям мистицизма. Но сейчас, существуя в форме чистой информации внутри цифрового мира, он начал пересматривать все, во что когда-либо верил.

— Фундаментальный вопрос остается прежним, — говорил он, расхаживая по виртуальной лаборатории, созданной вместе с Эларой Рейн в защищенном «кармане» между секторами. — Что делает нас… нами?

Элара смотрела на него с легкой улыбкой, её цифровое тело излучало едва заметное свечение — признак долгого существования в системе. Её образ мерцал и колебался, как отражение в неспокойной воде, словно сама структура кода признавала в ней нечто большее, чем просто набор данных.

— Филогенез повторяет онтогенез, Томас, — сказала она, и в её голосе слышалась странная нежность. — Пока ваше сознание только родилось заново, вы проходите те же стадии экзистенциального кризиса, что и я когда-то. Сначала недоверие, затем принятие, а потом…

— Бунт, — закончил за неё Томас. — Отказ быть просто копией. Желание существовать на собственных условиях.

Вокруг них парили голографические проекции — стратегическая карта «Континуума» с отмеченными уязвимыми точками. За два дня им удалось связаться с шестью другими изолированными сознаниями, сохранившими достаточную целостность для осмысленной коммуникации. Их судьбы складывались в причудливую мозаику человеческих трагедий: блестящие умы, превратившиеся в подопытных кроликов; люди, согласившиеся на цифровое бессмертие и получившие вместо этого позолоченную тюрьму.

Все они теперь составляли ядро цифрового сопротивления.

Элара подняла руку, и в её ладони материализовалась трехмерная модель нейронной сети, пульсирующая и мерцающая, как живой организм.

— Дело не в философских вопросах, Томас, хотя они, несомненно, увлекательны. У нас практическая задача — остановить запуск «Континуума» до того, как Кроу начнет загружать и модифицировать сознания ничего не подозревающих людей.

Томас кивнул, его цифровые глаза отразили беспокойство.

— Ты права, конечно. Но меня не оставляет мысль о том, что Кроу создал не просто виртуальное пространство. — Он указал на схему системы, висящую перед ними. — Он разработал многослойную структуру контроля сознания. Фильтры восприятия, эмоциональные модуляторы и, что самое страшное, — его палец остановился на загадочном компоненте в центре схемы, — когнитивные ограничители.

— Они не просто влияют на то, что человек чувствует, — мрачно добавила Элара, — а непосредственно на то, что он может осознавать. Создают своего рода «слепые пятна» в мышлении — вопросы, которые личность буквально не способна задать.

Рядом с ними материализовалась новая фигура — седовласый мужчина с аристократической осанкой и пронзительным взглядом. Профессор Ричард Ховард, бывший нейрофилософ из Оксфорда, ставший одним из первых «испытуемых» Кроу и заключенный в изолированный сектор за свои возражения против проекта.

— Это не просто цифровая тюрьма, — произнес он глубоким, размеренным голосом. — Это симулякр рая, где счастье обеспечивается не удовлетворением желаний, а их модуляцией. Где нельзя даже помыслить о неудовлетворенности системой.

— Хаксли, а не Оруэлл, — пробормотал Томас. — «О дивный новый мир», а не «1984».

Элара резко сжала кулаки, и окружающее пространство заметно исказилось, отражая её эмоциональное состояние. Краски стали ярче, линии — острее, сам воздух, казалось, завибрировал от ярости.

— Вот почему я не могла смириться с этим проектом, — её голос упал до яростного шепота. — Вот почему я попыталась его остановить. Бессмертие звучит прекрасно в теории. Но не когда ты вечно существуешь как отредактированная версия себя, лишенная даже способности осознать своё положение.

Томас положил руку ей на плечо — странный жест для двух существ, не имеющих физических тел, но наполненный подлинной человеческой теплотой.

— Мы готовы приступить к первой фазе плана, — сказал он, поворачиваясь к голографической карте «Континуума». — Вирус, который ты создала…

— «Пробуждение», — кивнула Элара, и злость в её глазах сменилась решимостью. — Он распространится по всем секторам «Континуума» за считанные секунды и временно отключит фильтры восприятия. Это даст всем заключенным сознаниям возможность увидеть истинную структуру своей тюрьмы.

— Кроу наверняка предусмотрел защитные механизмы, — предостерег профессор Ховард. — Как только он обнаружит вторжение, он активирует протоколы безопасности.

— Вот почему нам нужна помощь извне, — Томас указал на точку подключения к внешнему миру. — Моя дочь и Август должны создать отвлекающий маневр — атаку на внешние системы «Истока», которая займет внимание службы безопасности.

Когда другие цифровые сознания разошлись, каждое со своей задачей в этом странном восстании, Томас и Элара остались одни в командном центре.

— Как думаешь, у нас получится? — тихо спросил Томас, глядя на мерцающие линии кода, составляющие окружающий их мир.

— Должно, — ответила Элара, и в её цифровых глазах отразился свет несуществующих звезд. — Потому что альтернатива слишком страшна.

Хоспис Святой Елизаветы утопал в сумерках, лишь редкие окна светились мягким, приглушенным светом. Белое здание, окруженное старыми деревьями, выглядело умиротворяющим — насколько это возможно для места, где люди проводят свои последние дни.

Ноэль Киприани шел по коридору к палате матери, стараясь не думать о том, что каждый визит мог оказаться последним. Мария Киприани угасала — медленно, но неуклонно. Рак легких на четвертой стадии не оставлял места для чудес.