Через две недели после вселения Вэла в палату №10 был наконец поставлен диагноз, и худшие подозрения бродяги подтвердились: требовалась операция на левом колене и длительная реабилитация. Эта новость вкупе с отсутствием страховки поставила Вэла перед выбором: искать деньги или свалить из больницы и всё-таки рвануть в Калифорнию. К счастью, ликующие святые не оставили страждущего брата в одиночестве на одре болезни и собрали нужную сумму, а Бека заявила, что её комнатка пилигримов (как и электрика в доме) будет ждать возвращения Вэла в добром здравии и обновлённым, как Нееман после купания в Иордане.
В палате №10 Вэл не только обзавёлся многими домашними вещами, его сердце прирастало к людям из этого захолустья. Он стал часто размышлять о них: о Беке, которой всё труднее подниматься по высоким ступенькам крыльца, о старике Хоупе и его таком же древнем псе с бельмом на правом глазу, о мистере Лечиски, пресвитере часовни ликующих святых, и о его сыне-аутисте, что, кроме геймбоя, ничего не знал и не понимал, и о Кит, которую он никогда не видел. Конечно же, о Кит…
В один из четвергов Вэла осенила догадка. Он уставился на Тасса, запихавшего себе в рот целый блинчик и пытавшегося жевать, не позволяя при этом кленовому сиропу вытекать изо рта.
— Ах ты паршивец!
— Фо? Хэто нэ а! — возмущённо промычал Тасс.
— Ну признайся, ты ведь отшил всех сеструхиных кавалеров! Я точно знаю: все паршивые мальчишки так делают.
Тасс с трудом проглотил ком из блинчика, двигая всем телом, как удав во время обеда.
— Они все были придурками!
— Без всяких сомнений! — желчно заметил Вэл. — Вот что я тебе скажу, Тассили: это не тебе, а Кит решать. И если парень ей нравится, не смей вмешиваться, понял, а то я возьму такси, приеду к тебе домой и надеру тебе задницу кожаным ремнём!
— Ух ты! — восхитился Тасс. — А где этот ремень? Дашь посмотреть?
Вэл грозно сверкнул глазами. Мальчишка пообещал не влезать в сердечные дела Кит и после, мчась по окутанным сумерками улицам домой, предался сладостным воспоминаниям о кошачей моче, вылитой в ковбойские сапоги некоего Чака Д. Боула (благо Сенатор справлял малую нужду только в специальную металлическую миску, так чтобы слышалось звонкое «дзынь») и о многих других маленьких, но столь приятных пакостях.
***
Очередной ухажёр появился у Кит вскоре после того, как Вэлу сделали операцию, на время превратив взрослого мужчину в беспомощного младенца. Тасс был целиком поглощён уходом за новым другом, и, хотя ему не доверяли ничего более серьёзного, чем отслеживание наполняемости мочеприёмника, наслаждался происходящим, путаясь под ногами у мамы Нун, то и дело проверяя повязку и порываясь то измерить температуру, то обтереть лицо, то постричь ногти. Вэла часто навещала сестра Бека, чтобы исполнить при нём роль доброго самаритянина, обмывающего тело и перевязывающего раны. «Не смущайся, брат, я то же самое делала для моего бедного Люка, когда он упал с велосипеда, сломал себе ногу, да ещё порвал селезёнку. Что стесняться старой женщины, которая много чего повидала на этом свете, — приговаривала Бека, выпроваживая Тасса из палаты. — А вам здесь нечего сейчас делать, молодой человек». Закрывала дверь и опускала жалюзи поверх стеклянных стен палаты.
В один из таких вечеров Тасс, вернувшись домой, услышал доносящийся из кухни непривычно звонкий и громкий смех Кит вперемешку с мужским баритоном. Сжав кулаки, мальчик стоял у дверного косяка и с ужасом слушал фразы вроде «Нет, Кит, мне нравится, когда ты в хорошем настроении, но всё же прислушайся: ты должна быть рациональнее, надо научиться планировать свою жизнь, ставить реально достижимые цели, а не витать в фантазиях про гномов и кендеров». Тут Тассили не выдержал и издал звук, как будто собирался блевануть. «Тасс, паршивец!» — воскликнула Кит и, вооружившись полотенцем, выскочила из кухни. «Спокойнее, Кит, он же тебя провоцирует, покажи ему, кто главный в доме», — неслось ей вслед. Тасс счёл за лучшее ретироваться на второй этаж, где, валяясь на кровати в одежде и обуви, утешился чтением комикса DC. Позже, свесившись через перила, он смог наблюдать, как Кит провожала новую пассию до двери. Да, это было что-то необычное, непохожее на её прежние увлечения: ни на дальнобойщика, ни на клавишника неизвестной рок-группы, ни на продавца собачьего корма, именовавшего себя менеджером по обеспечению питанием домашних животных. На этот раз Кит вышла на другой уровень: взору Тасса предстал студент колледжа, но не хилый задрот-ботаник — новый ухажёр был из тех, кто четыре раза в неделю ходит в тренажёрный зал, не питается фастфудом, ставит себе три цели на год и расписывает пути их достижения и знает, кем он будет через пять лети в какой момент может позволить себе завести семью и детей.
Студент шёл первым, не оглядываясь, уверенный, что Кит следует за ним. На пороге они поцеловались: ничего лишнего, губы сошлись и разошлись, как щелчок двух пальцев, это тебе не дальнобойщик, ради которого пришлось запустить бутафорскую полицейскую сирену! Дверь закрылась, Кит прислонилась спиной к дверному косяку — она улыбалась, она явно была счастлива. Ничего не понимая, Тасс отполз задом в свою комнату. В тот день он сложил оружие.
***
К концу учебного года установился хрупкий мир. Тасс терпел всё более частые посещения Эрнеста Ф. Кроубфорда (где такие имена раздают, вот интересно?), все эти совместные обеды и ужины, с постной рожей выслушивал нотации и советы перестать витать в облаках и прокрастинировать, рекомендации стричься и одеваться, как все нормальные люди («чаще смотри на себя в зеркало: как привыкнешь выглядеть, таким и станешь по жизни»). В конце концов, у него был Вэл и домик в ветвях старого гикори, а ещё он ждал лета. По священному незыблемому закону июнь они всегда проводили вместе: в Шермане, или Йеллоустоне, или в Канаде, или у подножия Эль Капитана в Йосемити. Традиция была нарушена лишь раз, в прошлом году, когда умер Рос. На этот раз даже не надо было ломать голову и спорить, в каком из национальных парков разбить лагерь, — Тасс был уверен, что они вместе с Кит и отцом поедут на запад, к океану, в Орегон, где на побережье гнездятся ржущие чайки. Об этом он часто рассказывал Вэлу, уже перебравшемуся с больничной койки в дом Беки.
— Вот и хорошо, — отвечал бродяга, ковыряясь в электропроводке. — Я тоже скоро рвану отсюда — засиделся на одном месте, а мне это непривычно. Может, поеду в Напу, наймусь в тамошние виноградники на сезонную работу, а то я все деньжата на милкшейки извёл.
Однажды в конце мая Тасс заскочил домой, чтобы развести по-быстрому джем водой, взболтать и выпить, заедая куском хлеба, а затем снова умчаться по своим неотложным мальчишечьим делам. Ворвавшись на кухню, он неожиданно застал там Кит и её ухажёра. Кит пыталась что-то сказать, но Эрни перебил её:
— Спокойно, я сам всё сделаю. Тассили, садись, нам нужно с тобой поговорить.
Тасс плюхнулся на табуретку, взгромоздил на стол поцарапанные локти, подпёр щёки грязными кулаками и воззрился на парочку философским взглядом.
— Посмотри на себя, Тассили, — лживым дружелюбным тоном продолжил Эрни. — Посмотри на него, Кит. Грязь, ногти не стрижены, футболку порвал, шнурков в кедах вообще нет. Ему определённо надо научиться дисциплине. Для твоего же блага!
Такое начало не предвещало ничего доброго. Тасс запыхтел. Кит снова сделала попытку вмешаться, но Эрни было не остановить.
— Мы отправляем тебя в скаутский лагерь. На весь июнь. Вот путёвка. Это не просто бумажка. Это путёвка в серьёзную жизнь взрослых мужчин. Будешь нам благодарен.
