Раньше, до знакомства с Вэлом и всех этих бесед о счастье сеструхи, Тасс поступил бы очень просто: стал бы орать и топать, кричать, что «это нечестно», что «ты ведь обещала» и даже плакать. Теперь же он молча встал из-за стола, не слушая и не слыша слов Кит и Эрни, очень медленно вышел во двор, поднялся по лестнице в свой домик на гикори и там лёг на узкий топчан, покрытый одеялом из резервации индейцев пуэбло. Думать он не мог — просто лежал, слушая шуршание листьев и поскрипывание старого дерева.
Кит не поднялась к нему, как бывало раньше. Когда совсем стемнело и стали замерзать пальцы на руках и ногах, Тасс слез с дерева и, тихонько шаркая ногами, прошёл в комнату Кит, где, покрытый изрядным слоем пыли, стоял на рабочем столе её ноутбук. Кит сидела на диванчике, поджав под себя ноги. Тасс пристроился рядом, как собачонка, и старшая сестра стала машинально разглаживать его спутанные волосы.
— Ты перестала писать свой роман про волшебника, — сказал Тасс.
— Волшебства в мире не существует. Эрни прав, надо вернуться к реальности и перестать жить мечтаниями. Иначе мы все пойдём ко дну.
Тасс хотел заговорить, но Кит перебила его.
— Мы не можем ехать в Орегон, Тасс, пойми, дверная ты ручка. Мы остались без денег. Болезнь — очень дорогая штука. Страховка не покрыла даже половину расходов. Мы потратили твои накопления на колледж. Эрни помогает мне разобраться с финансами, и я очень ему благодарна. И хочу, чтобы ты это всё понял, хоть чуть-чуть.
Тасс взял сестру за руку, посмотрел ей в глаза, влажно блестевшие в свете полнолуния, и сказал:
— Давай просто послушаем соловья.
— Это не соловей, — ответила Кит. — Соловьи не живут в Соединённых Штатах.
***
Лёжа на деревянном полу мерно, как люлька, качающегося вагона, Вэл думал о счастье хобо: о ласковом июньском солнце и нежном ветерке, слегка шевелящем остатки волос на голове, о том, как гудят рельсы и как замирает сердце, когда вместе с разогнавшимся товарняком за несколько секунд промахиваешь железнодорожный мост и только краешком глаза успеваешь ухватить блики солнца на волнах журчащей далеко внизу речушки, о запахе мазута и остывающих ночью шпал и о самой вкусной в мире землянике — той, что растёт на насыпях. Но самым приятным, наполнявшим сердце Вэла ощущением, что ты всё делаешь правильно, было то, что он наконец перестал обрывать связи, научился уходить так, чтобы можно было потом вернуться и не опасаться вместо приветствия получить стакан жидкости, выплеснутой тебе в лицо. В доме Беки он наладил электрику, починил крыльцо и сделал рамки для фотографий хозяйки и её Люка. С мамой Нун он провёл вечер в недорогом, но вполне приличном ресторанчике. Тассу купил новые красные кеды Convers вместо развалившихся теннисок. Жаль, что нельзя было вернуться в прошлое и по-другому проститься с рано постаревшей женщиной из Свердловска, носившей французскую шёлковую косынку с головой лошади, и с девочкой, которая любила смешно, ребром, выворачивать стопу…
Тасс, паршивец… Сейчас, когда колёса пели свою колыбельную и от досок шёл сильный пьянящий запах, было приятно перебирать в памяти эпизоды их короткой дружбы. Егоза уж как-то слишком спокойно воспринял их расставание. Вэлу припомнился их давний разговор, в котором он упомянул, что любит ездить в середине товарняка, в вагонах для перевозки скота старого образца, где можно откатить дверь и наслаждаться видом. Тут Вэла осенило, он рывком сел на деревянном настиле, и в то же мгновение чья-то худая цепкая рука ухватилась за косяк. Затем в вагон с характерным сухим стуком дерева о дерево влетела рогатина с болтающейся на раздвоенном конце резинкой и обложенным жестью наконечником. Долю Секунды Вэл ошарашенно пялился на палку и на руку, потом неожиданно ловко, почти грациозно метнулся к дверному проёму и втащил за шиворот перебирающего ногами в воздухе и широко улыбающегося Тасса.
— … , парень, нельзя вот так прыгать в поезд! Ты совсем не соображаешь — там на холме станция, и дежурный следит, чтобы никто не забирался на платформы или в вагоны. Он нас ссадит, если мы раньше не смотаемся.
— Я шустро — он не заметил, — убеждал Вэла Тасс, но бродяга был непреклонен.
— Ты не знаешь, как у них глаз намётан! Да и злющие они, как пёс на цепи.
Мальчишка огорчённо вздохнул, уголки его рта опустились. Вэл, смягчившись, потрепал его по всклокоченной шевелюре.
— Ладно, выкладывай, что там у тебя стряслось. Кит знает?
— Не-а. Они с Эрни вчера отправили меня в скаутский лагерь, а потом улетели в Мексику. То есть они думали, что я отправился в лагерь…
Бродяга присвистнул.
— Ну ты здорово всё рассчитал. Эти дурацкие скаутские лагеря всегда устраивают там, где никакая связь не ловит.
— Точно! Они нескоро до Кит дозвонятся. А мы тем временем сможем добраться до океана. Я тебе ни капельки мешать не буду. Я не храплю, и ем совсем мало, и могу целую неделю не мыться. У меня тут с собой отвёртка, складной ножик, три купона на VagonWheels, а ещё один доллар и сорок четыре цента. Знаешь что? Я тоже хочу стать хобо!
Вэл с терпением святого выслушал эту болтовню и, когда Тасс остановился, чтобы перевести дыхание, сказал веско и спокойно:
— Знаешь, что мы сделаем? Мы поднимемся на холм на этом товарняке, затем тихонько сойдём, пока сторож не нагрянул, и будем звонить твоей сеструхе, пока не дозвонимся.
— А дальше? — взволнованно спросил Тасс.
Но на этом гениальные идеи у Вэла кончились. Он с характерным звуком поскрёб подбородок и глубокомысленно изрёк:
— Дальше будем решать проблемы по мере поступления. Но ты меня сильно разозлил, учти, дверная ты ручка!
Тасс лукаво улыбнулся и, явно довольный, принялся наблюдать за медленно тянувшимся по сторонам сельским пейзажем, фальшиво насвистывая какую-то мелодию.
***
Целую вечность поезд взбирался на пологий холм. Оба — и мальчик, и бродяга — успели задремать. Когда состав подходил к станции, Вэл тихонько тронул Тассово плечо, и тот сразу же встрепенулся, готовый к новым приключениям. Неслышно они выскользнули из вагона, пробрались под брюхом стоявшего на соседних путях поезда, чуть ли не под носом у обходившего прибывший товарняк дежурного и спокойно направились к городку, расположившемуся на противоположном склоне холма.
Вэл оставил Тасса возле закусочной «Biggrovetavern», а сам вошёл внутрь, чтобы позвонить. Он не опасался, что мальчишка сбежит — знал, что тому некуда податься. Тасс, скорее воодушевлённый спровоцированной им заварухой, чем огорчённый возможной будущей реакцией Кит, в полной мере наслаждался летним деньком. Пританцовывая на вытоптанном газоне, он ковырял землю носком новеньких Conversов, уже украшенных следами железнодорожного мазута, пытался чеканить брошенные окурки и в то же время наблюдал за вороной, с тыла подкрадывающейся к мирно спящему на боку дворовому псу. Вот ворона, стремительно вытянув шею, клюнула пса в зад и тут же отскочила на безопасное расстояние. Дворняга на секунду встрепенулась, обвела осоловелым взглядом окрестность и снова погрузилась в сладкую дрёму. Через непродолжительное время сценка повторилась. Тасс подобрал с земли пластмассовую пробку, прицелился и выстрелил из рогатки-хупака в пышный куст, одиноко торчавший посреди замусоренного газона и украшенный бумажными стаканчиками, обёртками от мороженого и прочей дрянью. Из ветвей выпорхнула стайка воробьёв, а от корней проворно метнулась в сторону закусочной лоснящаяся крыса. Тасс присвистнул от удовольствия, попытался отыскать пробку и пальнуть по крысе, но не успел.
Он не знал, что в это время в забегаловке решается его судьба и что к ней имеет отношение припаркованный на стоянке старенький бежевый форд с несколькими вмятинами и прокрашенными царапинами. Наверное, после падения в кучу листьев, это был второй поворотный момент в жизни Тасса за последний год. Пока он радовался жизни, пиная окурки, Вэл шёл к древнему телефонному аппарату, прилепившемуся к потемневшей деревянной стене рядом с дверью в общую уборную. Его внимание привлёк разговор за столиком справа.
