Чтобы не сбили, бежала по газону вдоль тополиных высадок за тротуаром, иногда громко, в голос, дышала — твари близко, бежали тоже очень быстро, они должны услышать и обмануться, что я скоро выдохнусь. Слабаки! Им до Нольда как до луны, даже когда тот в полсилы гнал, а я от него еще как отрывалась!

Кто-то из прохожих попался — видела, как шарахнулись на той стороне, как шуганулся кто-то, кто выходил из ворот своего дома. Малолюдный понедельник, пустынный оазис семейных богатств…

Вовремя Вилли мне сумку закрепил. Она хоть тянула маленьким весом, и выпуклая была, совсем не мешала. Если приходилось лавировать между высокими кустами, я всегда разворачивалась «скользкой» стороной, чтобы не цепляться. А как выскочила на прямую до шлагбаума главного въезда, так и припустила без оглядки. Машина задержится на время, люди нет, но дальше намного просторнее и почти без заборов. Хозпостройки, магазины, разветвления переулков и аллей. Все равно голо и открыто, но путей — десяток! А у сектантов нет регенерата, нет моей выносливости — одна тупая и мертвая сила, которая привыкла брать беззащитных!

— В этой схватке мы победили, Яна!

Ни капли страха! Я чувствовала себя, как ветер, легкой и мощной, и удивительно переполнялась счастьем, не смотря на погоню. Во мне жизнь, которую я никому не отдам, как и свою! Вилли спасен! Он, такой «неженка» каким Парис обозвал, по-мужски дрался и убил двоих! Сам Великий в гордыне Морс не побрезговал поцелуем ради его жизни!

Нольд бы гордился мной, прекрасной ученицей, за усвоенные уроки. И покойный отец тоже. И мой Толль, который хотел бы, что бы жила счастливо и не так глупо, как раньше!

Я бежала в укрытиях, бежала по открытым местам, заставляя людей шарахаться. Пересекала проезжие части в момент светофора, иногда между машин, иногда по капотам, и после снова заныривала в глубину улиц и каких-то дворов, не останавливаясь. От меня, кажется, давно отстали. Я не проверяла — силы есть, передышки не нужно, потеряли из вида, или нет, не важно, лишним не будет. Когда это некромантам мешала перестраховка?! Огромная северная столица скроет от любых глаз!

— Не будешь бегать, ворон считая, то и моську не разобьешь…

В маленьком театральном парке я сунулась к питьевому фонтанчику, чтобы умыться. Зеркала нет, смывала присохшую кровь наощупь, а девочка-подросток с испугом смотрела на меня, забыв про своего щенка и его палочку. Пришлось объяснять, что упала на пробежке.

— У вас зубы целы?

Я сделала вид, что прощупала их.

— Целы. Губа только изнутри поранилась, сейчас распухать начнет.

— У вас и тут кровь…

А я и забыла, что сектант где-то по одежде чиркнул. Повертелась, нашла разрез на руке. Водолазка уже размахрилась и краями пропиталась от той крови, что успела брызнуть до заживления.

— Сейчас пластырь дам.

Участливая девчонка полезла в кармашек, достала полоски и протянула одну. А я, влажными пальцами тронув место, размыла присохшее до чистой кожи.

— Ерунда, не нужно. Это только рукав порвался.

Обман не удался, — уже не тот возраст, чтобы совсем не сообразить, что к чему. Она удивленно открыла рот, потом вскинула глаза:

— Вы некромантка?

Я смолчала. И что будет? Визг и вопль, побег до ближайшего патрульного?

— У меня друг некромант, ему двенадцать. Сосед по двору… я умею хранить тайны. И пластыри для него таскаю, потому что он вечно забывает, но говорит, что очень важно. Вам сейчас нужна помощь?

Я скуксилась, почувствовав, что вот-вот вылезет пара предательских слезинок.

— Спасибо. Нет, сейчас не нужна, я, видишь, оправилась.

Но девочка мотнула головой, стянула с шеи цветастый шелковый шарфик и решительно подошла:

— Кто внимательный, тот увидит. Дайте руку. Я завяжу так, будто для украшательства.

И намотала мне поверх локтя, спрятав разрез, а узелки завязав причудливым бантиком. Я бы просто могла закатать рукав, но ничего говорить не стала. Улыбнулась, протянула свою ладонь:

— Ты спасла меня. Я ведь и не подумала об этом…

— Берегите себя. — Та смело пожала, и шепнула, склонив голову. — Во имя Великого Морса.

Люди… мы — скверна и прокаженные, грязь для большинства. А для большинства ли? Если всему виной пропаганда властей, тотальное преследование ради регенерата, и как бы не промывали мозг, создавая образ проклятых смертью, есть на свете те, кто не поддался…

Мы разошлись.

Через пять минут я в том же парке нашла пустую лавку с хорошим обзором вокруг. Случайных слушателей точно не прозеваю. Достала телефон и нажала «пять».

— Хитрожопая паршивка, звонишь узнать, как дела или намекнуть, что я теперь твой должник? Не дождешься. Ты ничего не сделала, за что я бы считал себя обязанным.

— Рада слышать, Парис, и твой бодрый голос, и твой язвительный тон. Со мной все хорошо, спасибо.

— Сама до «Хрустального луча» доберешься? Я буду ждать тебя дома. С паразитом теперь никуда не сунуться, все планы порушил.

— Доберусь… Парис, а как ты нас нашел? Откуда знал, что я в «Тополях»?

— На тебе «Длань Смерти», дурочка. Я знаю теперь, где обе мои гадкие дочери. Что, думали и Злату спрятали от злого пра-пра? Наивные. Ноги в руки и бегом в «Луч». Хотела поговорить, торопись пока я добрый.

Я скинула вызов и внезапно вспомнила, с какой силой Парис вдавил мне в грудь свою ладонь в ту встречу с Хельгой. Чуть сердце не выскочило и ребра не треснули. Так вот, зачем он это сделал. Маяк поставил, ниточку кровного родства прицепил. Нечто, из-за чего всегда будет знать — где загулял непутевый ребенок и почему в одиннадцать вечера еще не дома. Это он хитрожопый, а не я.

Но Великому Морсу я готова простить все на свете. Правильно сказала старая Один «подача отвратная, а содержание стоящее».

До «Хрустального луча» добралась на такси — села в первое свободное на стоянке. В планах было забежать в торговый центр, чтобы сменить одежду и визуально перекроить образ, но раз торопит, то так и поехала.

Поднялась на лифте, думала, что встретит с порога, но Парис ждал в комнате. Расхаживал вдоль низкого столика с россыпью декоративных ракушек.

— Чего лыбишься? Нравится зрелище голого мужика у моей задницы?

— Как грубо… есть что поесть? А то голодная.

— Нет. Садись и спрашивай, что хотела.

— А попить?

— Ты в ресторан пришла?

В пути у меня было несколько минут, чтобы обдумать вопросы, которые я еще вчера разложила по полочкам, собираясь пытать Париса. Про ту же «Дань Смерти». Почему раньше не помогал, а столько лет ждал, чтобы выцепить Нольда по случаю, почему только Злату решил обучать, а не нас всех, хоть мы, его потомки, не такие «чистокровные»? Да, она похожа на его жену, но ведь все мы — его дети… Почему ему столько лет было все равно, что нас ловят и убивают?

И вдруг поняла, что все это похоже на претензии ребенка, которому очень обидно, что отец бросил и ушел из семьи. И чего я хотела? Оправданий и объяснений? Глупо, по-детски, и ничего в прошлом не изменить. Все было, как было, а мотивы Великого Морса на сегодняшний день не имели значения.

Я думала, и нашла свою собственную причину — я хотела принять его «отцом» для себя. То, что случилось в доме Вариты, оголило это желание. Поэтому меня коробило от слова «папа», потому что родного отца я любила всем сердцем, а это чувство нужно еще заслужить. И все же… вернуть в свою жизнь другого родителя, будто возродится семья по крови, будто будет безусловная любовь…

— О чем ты хотела поговорить?

Я подняла к лицу ладонь, отзеркалив то место, где у Париса была маска из праха:

— Это больно?

— Привык.

— А возродиться и увидеть, что стало с миром, некромантами и людьми, — больно?

Парис с подозрением прищурил свои карие, почти до черноты, глаза.

— Ты вернулся к жизни не по своей воле, оставшись один, все близкие в прошлом. Попал в плен, терпел пытки, смог вырваться — и куда? В ничто без никого. Как ты выдержал?