— Мужики, а где наш Первомаевич? — Я встревоженно посмотрел на Буракова, который за него отвечал.

— Думаешь, уже покалечился? — Робко спросил он, после чего без лишних напоминаний улетел искать заблудшую душу нашего горе клавишника.

— Впервые вижу человека, который притягивает к себе такое количество неприятностей, — сказал Валера Ободзинский. — А как он сегодня в автобусе утром упал, я думал всё… А нет ничего, только шишка на лбу.

— Пусть — невезучий, зато крепкий, — хохотнул Санька Земакович.

Я взял бутылку минералки и, развалившись в кресле, прикрыл глаза. Вроде всё шло пока хорошо, и если не случится землетрясения или падение, незарегистрированного астрономами, метеорита, то завтра весь Вильнюс встанет на уши в поисках лишнего билетика. А через минуту, вообще на душе стало спокойно, так как в гримёрку вернулся Вадька с Космосом за ручку.

— Это вышло случайно, он просто заблудился, — пробормотал Бураков, тоже падая на соседнее кресло.

— Я искал туалет, — чуть не захныкал Первомаевич.

— Отдыхай, Кос, — я устало махнул рукой.

И только я решил три — четыре минуты покимарить, как ворвалась наша «комсомольская политинформация».

— Вот! — Гордо и звонко объявила нам товарищ Зарайкина. — Свежие сухофрукты, мытые!

— А где же киви? — Протянул недовольно я, разглядывая на тарелке засохшие до каменного состояния сливы и абрикосы. — Где авокадо? Где, в конце концов, манго?

— Киви, авокадо, манго, — как заклинание повторила неизвестные слова комсомолка. — Наверное, их ещё в Вильнюсе нет.

— Не сезон, — буркнул Вадька.

— Да, — хмыкнул Санька, который к моим приколам уже привык. — Вот когда в Вильнюсе узнают, что это за фрукты или овощи, тогда они точно появятся!

— С чего начнём второе отделение? — Спросил Ободзинский, взяв в одну руку каменный сухофрукт и постучав им по столу.

— Начнём с патриотической вещи, не забывайте, что гастрольный тур приурочен к годовщине Великого Октября, — я многозначительно поднял указательный палец. — Дальше сбацаем ещё один новый хит, а после уже доведём публику до экстаза, проверенными песнями.

— Куда суёшь?! — Крикнули разом все, кто был в гримёрке, когда Космос Первомаевич сунул в рот закаменевшую сухую сливу.

Дальше раздался треск ломающегося зуба.

— А! — Жалобно вскрикнул музыкант и глазами полного отчаянья посмотрел на меня.

— Хорошо хоть пальцы пока целы, — пробормотал я. — Товарищ Зарайкина запишите — завтра Космоса Иванова срочно сводить к зубному!

Второе отделение дискотеки корреспондентка Года Дилманайте решила смотреть стоя у самой сцены. Во-первых, нужно было продумать вопросы для интервью, а во-вторых видеть, как ребята играют, оказалось не менее интересно, чем прыгать с подругами и друзьями в центре переполненного зала.

И вот, наконец, музыканты появились из боковых кулис. И самый разговорчивый из «Синих гитар», у которого под ногами лежали какие-то устройства с педалями, сразу же начал диалог с публикой.

— К сорок третьей годовщине Великой Октябрьской революции наша команда написала новую песню, — процедил как будто сквозь зубы парень. — С неба милостей не жди больше! Жизнь для правды не щади! В этой жизни нужно быть жестче! Только с правдой по пути!

Каждую стихотворную строчку музыкант «вбил» словно гвоздь, из-за чего вены на его шее немного напряглись, а когда он приподнял правый кулак, мышцы на руке так сильно раздулись, что футболка невольно задралась по самое плечо. Годе Дилманайте кто-то из ребят говорил, что этот парень ещё и спортсмен, Олимпийский чемпион по баскетболу. Она, конечно, сначала не поверила — разве можно играть с таким невысоким ростом? Но затем поняла, что он мог играть за счёт своих невероятно сильных рук, в которые с непреодолимой силой захотелось спрятаться.

И только сейчас Года заметила, что стоит и пялится на этого парня, как дурочка. А вокруг все давно уже прыгают и хлопают в такт новой заводной совсем не Советской мелодии.

Из-за того что я с детства испытывал стойкую неприязнь к всевозможному ура-патриотизму, к написанию хита, посвящённому октябрьской революции, пришлось подойти с выдумкой. Я собрал эту песню из двух частей. Музыку взял у Даргомыжского, а слова у Пушкина. И это сейчас была шутка, потому что музыку я одолжил у группы «Kiss» из песни «I Was Made For Lovin' You». Что в переводе звучало примерно так: «Иди ко мне детка, я тебя буду любить». Кого призывал в свою кроватку Пол Стэнли, бегая полуголым на женских каблуках по сцене, лично мне было до фонаря. Зато когда я на этот драйвовый мотив положил немного переделанные слова «И вновь продолжается бой» — вышло улётно!

И прибалтийская молодёжь лишь заслышав первый гитарный рифф, буквально «слетела с катушек».

И вновь продолжается бой, — запел своим неповторимым голосом Ободзинский:

И сердцу тревожно в груди,

Ведь счастье, когда молодой,

Победы ещё впереди! Е-и-е-е-е!

Санька выдал дробь на ударной установке, и мы с Вадькой на бэк-вокале включились в припев:

С неба милостей не жди больше,

Жизнь для правды не щади!

В этой жизни нужно быть жестче,

Только с правдой по пути!

Когда комсомолка Евгения Зарайкина услышала, как звучит специальная патриотическая песня, её чуть-чуть не хватил «кондратий». Ведь она всего лишь видела текст, в котором все было с идеологической точки зрения идеально. А тут — крик какой-то шпаны из подворотни:

Неба утреннего стяг,

В жизни важен — каждый шаг.

Слышишь, реют над страной,

Ветры яростных атак! Е-и-е-е-е!

И вдруг, когда уже Зарайкина готова была провалиться от стыда под землю, вся молодёжь в зале дружно подхватила забойный припев:

С неба милостей не жди больше,

Жизнь для правды не щади!

В этой жизни нужно быть жестче,

Только с правдой по пути!

Для того чтобы поддать ещё энергетики я стал нажимать все подряд педали самопальной светомузыки. Первая — быстрое переключение автофар через одну, вторая — медленное переключение, третья — переключения стоек с фарами, четвёртая — весь свет погас. Пятая — все фары зажглись! И наконец, Валера затянул последний третий куплет:

С самой неприступной высоты,

Весть летит во все концы.

Будут новые победы!

Встанут новые бойцы! Е-и-е-е-е!

Внезапно музыканты разом прекратили играть, и лишь один барабанщик продолжил, как сумасшедший лупить по своим бедным барабанам. И Года Дилманайте поддавшись всеобщему энтузиазму толпы, тоже запела простой и понятный припев:

С неба милостей не жди больше,

Жизнь для правды не щади!

В этой жизни нужно быть жестче,

Только с правдой по пути!

И вдруг резко музыка зазвучала вновь, а это парень, с которого она не спускала глаз, опустился на колени и прямо перед её лицом заиграл быстрое и мощное соло, перебирая по струнам сильными и страстными пальцами. А когда вся музыка стихла. Гитарист подмигнул весело персонально ей, встал, подошёл к микрофону и крикнул:

— Спасибо Вильнюс! Это было по-революционному сильно! А теперь опять о любви.

«Ещё немного итальянской эстрады для нашего нового звучания не повредит», — подумал я, когда ещё там, в Москве, переделывал творчество Riccardo Fogli и его знаменитую вещь «Storie Di Tutti i Giorni» на русский язык.

— Тинь, тинь-тинь, тинь-тинь, ту-ту-ту-ту, ту-у, — заиграл на клавишах Космос знаменитый в тех будущих восьмидесятых годах проигрыш.

А я, врубив примочку «Fuzz», вовремя поддержал эту тему на соло-гитаре. На тнацполе же народ вдруг закричал и засвистел, как будто мы играем что-то для них очень знакомое. Кстати, в оригинале победитель конкурса Сан-Ремо Риккардо Фольи этот свой шедевр начинал петь без раскачки, эту порочную практику мы, «Синие гитары», безжалостно пресекли. Поэтому прежде чем запел наш Ободзинский, мы отыграли полноценные два квадрата, во время которых на сцену вновь выбежали девчонки переодетые в национальные литовские костюмы.