— Ты меня не слушаешь? — Обиженно спросила меня Лиза.

— Извини, дорога очень плохая, — улыбнулся я. — Вообще водителя лучше серьёзными разговорами и красивыми улыбками не отвлекать.

— Эта артистка Светличная, я так поняла, у тебя сейчас поселись?

— И Светличная, и Бурков, и Санька с Машей, сейчас все временно ютятся в одной трёхкомнатной квартире, — я повернул к дому Лизы и затормозил. — Наверное, сегодня спать пойду в комнату в Большом Каретном переулке. Или в избушку к Прохору поеду. Ревнуешь к Светличной?

— Да, — тихо призналась Лиза.

— После понедельника разберёмся с квартирным вопросом, — я притянул к себе девушку и нежно поцеловал в полненькие мягкие губы.

Лишь спустя где-то час я вернулся в нашу многонаселённую квартиру на Щелковском шоссе. Земакович со своей подругой художницей уже закрылись в комнате и, судя по некоторым торжественным звукам, наверное, "отгадывали там кроссворд". На кухне Жора Бурков хвастался своей гениальной игрой в сегодняшнем спектакле перед Светланой Светличной. Кстати актриса уже успела приготовить неплохой овощной суп, от тарелочки которого я решил не отказываться.

— Богдаша, у меня родилась гениальная идея! — Сказал пермский «самородок» заваривая чай. — Спектакль, конечно классный, но можно сделать лучше! Значит так, — Бурков уселся напротив меня. — Мой герой Миша выпивает с друзьями в бане. Женю они этого везут на аэродром, а потом Миша берёт такси и едет к Гале. Ну, жалко же бабу в новый год оставлять одну, Света скажи?

— Так-то, конечно, судьба у моей героини не очень, — скромно пролепетала Светличная.

— Я понял, — я доел последнюю ложку супа, и на меня вмиг нагрянуло вдохновение. — А дальше будет так. Света, то есть Галя надевает на себя вместо праздничного платья халат с перламутровыми пуговицами. По длине в точности моя клетчатая рубашка, — я кивнул на красивые ножки актрисы. — Затем на сцене приглушаем свет и включаем танго.

Помоги мне! Помоги мне!

В желтоглазую ночь позови

Видишь, гибнет, ах сердце гибнет

В огнедышащей лаве любви…

— Хорошая песня, — улыбнулся Бурков.

— А потом Галя начинает медленно раздеваться, — я встал из-за стола и показал, как это примерно делается. — И тут пуговица от застежки лифчика отрывается и попадет прямо в глаз Мише, то есть Жоры. Немая сцена! Миша с выбитым глазом, Галя в одних трусиках, весь зал в культурном шоке. И самая главная коронная фраза: «Невиноватая я, он сам пришёл!» Занавес. Ча-ча-ча! Как? — Я громко выдохнул.

Светличная несмело улыбнулась и посмотрела на Буркова. Жора нервно поёрзал на табуретке. «И хочется, и колется и мама не велит», — хохотнул я про себя.

— В одних трусиках перед всем залом? — Наконец выдавила из себя красавица актриса. — Это слишком смелая роль для меня.

— А давай мы под халат наденем закрытый купальный костюм, — предложил находчивый Бурков. — Песня-то хорошая!

— Если главный режиссёр скажет, то я согласна, — тихо пролепетала Света.

— Во-первых, главный режиссёр у нас где-то запропастился, — я тоже налил себе чая. — А во-вторых, я же просто пошутил. Да нас за развращение советских женщин посадят быстрее, чем закончится спектакль. Запомните, в СССР секса нет!

— Чего нет? — Оживилась Светличная, которой в одних трусиках бегать перед толпой возбуждённых зрителей, совсем не улыбалось.

— Слово секс происходит от латинского sexus, то есть пол, — я сделал несколько глотков горячего чая. — Значит выставление на всеобщее обозрение того, что мужчина и женщина делают за закрытыми дверями, или толстые намёки на это, это и будет секс.

— Секс, — повторил незнакомое слово Бурков. — Нужно будет сегодня в дневнике сделать соответствующую пометку.

— Только без картинок, — хохотнул я. — Всем доброго вечера, вижу в квартире порядок, поехал я на Большой Каретный, спать.

Перед сегодняшней пятничной хоккейной жеребьёвкой в спорткомитете я решил посетить квартиру Семёна Болеславского. Может, заболел человек, может, ему помощь нужна? А может быть он, как трусливый капитан, первым решил сбежать с тонущего корабля любительского театра? С неопределившимися чувствами я постучал в его дверь. Но открывать мне не спешили. Однако я случайно услышал, что в квартире что-то звякнуло. И если это не привидение с моторчиком, то кроме Семёна не кому. Собаки у него нет, кота тоже, и вообще к живности Болеславский был равнодушен. Я когда его до квартиры транспортировал, заметил это чисто автоматически.

— Семён Викторович! — Крикнул я и ещё пару раз бухнул кулаком в дверь. — Если не отзовётесь, то я вызову слесаря, и мы вам замок оторвём в три счёта. Если вам медицинская помощь нужна, то попробуйте что-нибудь уронить!

Я снова прислушался. Но вместо грохота от падающего стула или книги, замок перед моим носом щелкнул, и в проёме двери показалось лицо виновато улыбающегося Болеславского.

— Ну чего не открываете? — Я решительно вошёл внутрь. Не хватало, что бы мне морочили мозги прямо на лестничной площадке. — Я вижу, вы всё, с театром решили завязать? На репетиции — нет, на спектакле тоже нет. Захотелось пойти на фабрику детских игрушек?

— Зачем? — Опешил от моего напора Семён.

— Пищалки куклам вставлять, — я заглянул на кухню, потом в комнату. Странно, спиртного на столах не наблюдалось, впрочем, таблеток и прочих лечебных пузырьков тоже не было. — А что самое место режиссёрам неудачникам — обучать художественному писку кукол и медведей.

— Меня в другой театр пригласили, — признался Болеславский. — В настоящий. А нас во вторник закроют. Смотрите что про «Иронию судьбы» в газетах пишут.

Я приподнял один печатный орган, который сообщал, что почётный стропальщик седьмого разряда возмущен посещением спектакля. «Перед детьми было стыдно», — утверждал он в статье.

— Вранье, — сказал я, отбросив газету в сторону. — У нас на афише возрастное ограничение дети до шестнадцати.

Тогда я взял ещё одну многотиражку. Конструктор кого-то цеха жаловался, что воскресный вечер безнадёжно был испорчен, после просмотра спектакля об аморальном поведении советского труженика в новогоднюю ночь.

— Опять вранье, — я порвал на кусочки газетный лист. — У нас в воскресенье нет вечернего спектакля, только дневной. Ладно. Всё что не делается — всё к лучшему. Главное я вижу, вы здоровы, совесть вас не мучает. Поставите что-то в настоящем театре, позовите на премьеру. Хоть одним глазком гляну, на что вы нас променяли. А впрочем, не стоит. Не люблю театр, мне в реальной жизни разных артистов вот так хватает, — я поднял ладонь выше головы. — Настоящий мастер никогда и ничего не боится. Если театр закроют, то его нужно открыть пусть и с другого входа.

Я развернулся и захлопнул дверь прямо перед лицом Семёна Викторовича, который что-то пытался возразить, но не находил нужных слов. А мне ждать нужных слов было некогда.

В здании ВЦСПС на Ленинском проспекте я уже примелькался. Весёлый дедушка на проходной, когда я показывал свой паспорт, просто махнул рукой. Что означало: «Топай, давай и без тебя работы хватает». Перед кабинетом, где устраивала заседание Федерация хоккея с шайбой и хоккея с мячом уже толпились люди. Самый высокий по росту баскетболист Московского «Динамо» Юрий Корнеев тоже нетерпеливо мялся с ноги на ногу.

— Привет, — я пожал здоровенную ладонь. — Как с квартирой дела? Что говорит руководство спортивного общества?

— Просит ещё немного потерпеть, — презрительно шикнул Корней. — Когда узнали, что ты согласен сыграть за «Динамо» в Евролиге, то чуть до потолка не прыгали, а потом говорят, что квартир нет, и не предвидятся в этом году.

— Ясно, генеральскому сынку дали, а баскетболиста Корнеева послали, — я посмотрел на часы, что-то спортивное руководство где-то задерживалось. — Скажи им, что у них всего пять дней. Маршал Гречко лично мне звонил в ДК, дал на размышление неделю, ЦСКА тоже хочет первую Евролигу выиграть. Через семь дней сам понимаешь, что будет.