— Нацисты лгали. Никто и не думал переселять евреев. Они увозили их, чтобы уничтожить.

— Вот уж ни за что не поверю. Это какие-то фантазии.

Кристина почувствовала, как в груди у нее вскипает гнев.

— Я своими глазами видела, как умерщвляли тысячи людей. А Исаака расстреляли.

— Я слышала, — Кати поглядывала на подругу с притворным сочувствием. — Мне жаль. Ты проявила большую смелость, когда рисковала ради него жизнью, и, конечно, ты много вынесла. Но теперь ты дома. И скорее оправишься, если забудешь обо всем, — она похлопала Кристину по колену, как будто та была глупым ребенком, который боится чудовища под кроватью.

— Никогда в жизни я этого не забуду, — вспыхнула Кристина. Из-за звона в ушах ей почудилось, что это произнес кто-то другой.

Кати не обратила на ее слова никакого внимания, поднялась и подошла к окну. Она оперлась о подоконник и выглянула на улицу.

— Помнишь тот трехэтажный дом с вычурным балкончиком на Халлерштрассе, которым я все время восхищалась? Там живет мать Штефана, и она подарит нам этот дом, как только мы поженимся!

Внезапно звон в ушах у Кристины прекратился, и она стала слышать все очень отчетливо. Девушка села прямо.

— Штефан вернулся?

— Ja! Ему так идет черная форма! — вдруг Кати выпрямилась, и глаза ее расширились. — Oh mein Gott! Он просил никому говорить про черную форму! Просто сорвалось с языка. Bitte, не проболтайся случайно Штефану, а то он разозлится. Он просто ее примерил, чтобы я могла посмотреть на него при всем параде, а потом убрал подальше.

У Кристины закружилась голова.

— Кати, — промолвила она, — я видела Штефана! Он служил охранником в Дахау!

— Он сказал, что выполнял важную задачу для блага Германии. Это была секретная служба.

Кристина сделала глубокий вдох, чтобы у нее не задрожал голос.

— На фуражке и лацканах череп и скрещенные кости?

— Ja, — Кати пожала плечами. — И что с того?

— Послушай, черную форму носили эсэсовцы. А череп и кости — знаки отличия SS Totenkopfverbände — отрядов «Мертвая голова».

— Обещай, что никому не скажешь, что у него такая форма! Даже его мать не знает!

— Ты слышала, что я сказала? — спросила Кристина. — Я видела его в Дахау! Это члены «Мертвой головы» руководили лагерями, именно они уничтожали евреев!

Гостья закатила глаза.

— Война кончилась, Кристина, — сказала она. — К тому же Штефан только выполнял приказы, — Кати двинулась к двери гостиной, но остановилась. — Мне лучше уйти, тебе надо отдохнуть. Все-таки ты еще не вполне поправилась. Вряд ли ты хорошо помнишь, что там происходило. Ты была напугана, скучала по дому и многое могла выдумать.

— Я ничего не выдумываю! — воскликнула Кристина. Она встала с дивана и сделала шаг к Кати, ее мозг пульсировал в унисон с колотящимся сердцем. — Я все это видела! И до конца жизни не забуду трупы, кровь, очередь из людей, которых загоняли в газовые камеры!

— Ну, я не намерена дальше все это слушать! — заявила Кати. — Я пришла к тебе по-дружески, узнать, как ты себя чувствуешь, и вот твоя благодарность? — она решительно прошагала по комнате.

— Кати! — крикнула Кристина и пошла вслед за ней. — Подожди!

У дверей Кати обернулась.

— И раз ты так настроена, на свадьбу можешь не приходить! — она хлопнула дверью перед носом у подруги.

Сжав руки в кулаки, Кристина уставилась на деревянную дверь — узлы и годичные кольца походили на испуганные лица, унесенные вихрями и тронутые языками пламени; Она услышала, как Кати сбежала по лестнице. Лютая ярость заполыхала в животе Кристины. Входная дверь открылась и вновь захлопнулась. Кристина хотела было броситься к окну и окликнуть подругу, но передумала. Может ли она заставить Кати поверить ей? У нее ведь нет доказательств. Она единственная в городе вышла живой из лагерного ада. Хотя это и есть доказательство, что она не лжет! Кроме нее, никто не вернулся домой. Рано или поздно все узнают правду. Она почувствовала, что плавно опускается куда-то, как монета, брошенная на дно озера.

Кристина дернула дверь и поспешила на кухню. Ома стояла у раковины, а мама склонилась над столом и месила тесто обсыпанными мукой руками. Мутти прекратила свое занятие и взглянула на дочь, утирая лоб тыльной стороной запястья.

— Все хорошо? — спросила она.

— В общем-то да.

— А чем ты взволнована?

— Ох… Кати ушла, потому что я…

— Быстро она, — заметила ома, поворачиваясь к внучке.

Через окно позади нее в кухню лился солнечный свет, освещая выбившиеся пряди седых волос, пушистым нимбом окружающие голову. Кристина сразу же почувствовала, как на нее снизошло спокойствие, словно запах пекущегося хлеба просочился в ее поры и замедлил бешеную скачку сердца: дрожжи так дивно пахли, что она почти ощутила, как мягкий хлеб тает у нее во рту. Кристина обхватила себя руками за талию.

— Кати разозлилась на меня.

— Это еще за что? — удивилась мутти.

Она снова и снова мяла тесто, сильными натруженными руками прижимала его к посыпанной мукой доске, а стол в знак протеста скрипел.

— Она думает, что я все сочиняю про Дахау, — Кристина скользнула в обеденный уголок, положила локоть одной руки на стол, а другой принялась теребить мягкую прядь за ухом.

— Может, сразу это трудно понять? — предположила ома.

— Но я и представить не могла, что кто-то мне не поверит, — сказала Кристина. — Особенно бывшая лучшая подруга.

Она опустила руки на колени и наклонилась вперед, пытаясь унять озноб, охвативший ее даже в этом жарко натопленном помещении. Девушка не успела нащупать номер на коже — она почувствовала между пальцами что-то мягкое, похожее на нитки. Взглянув вниз, Кристина увидела тонкую прядь светлых волос, протянула руку к голове и ощутила за ухом болезненное пятно.

— Не беспокойся, — сказала мутти. — Кати непременно вернется. Ей нужно время, чтобы все это переварить. Люди не готовы слушать правду. У каждого сейчас хватает собственных несчастий и житейских трудностей.

Острый нож вины пронзил Кристине грудь. Она в сотый раз подумала, как отнесется мутти к новости о беременности Марии — даст ли ее вновь обретенный дух трещину или, наоборот, укрепится. Она сочла за лучшее больше ничего не говорить, но все же не смогла сдержаться:

— Кати не вернется. Она будет всем рассказывать, что я помешалась.

«А может, так оно и есть, — подумала девушка, — раз я выдрала у себя клок волос?»

— Почему? — поинтересовалась мутти.

— Потому что я сообщила Кати, что ее жених работал охранником в Дахау.

Под столом Кристина выпустила из рук прядь, представляя, как тонкие легкие волоски плавно опускаются на кухонный пол, подобно выщипанным куриным перьям. Потом она прижала большой палец к запястью.

Мутти и ома молча воззрились на нее. Кристина тоже смотрела на них, а в груди у нее набухало что-то жесткое. Ей казалось, что она закричит, если мать или бабушка сейчас же что-нибудь не скажут.

— Могла бы и промолчать, — наконец произнесла мутти. — Их семья и так достаточно натерпелась. Пусть Кати сама судит, что он за человек.

Кристина прикусила язык и, когда начала говорить, почувствовала вкус крови.

— Я не собираюсь сидеть и помалкивать.

Мутти нахмурилась и повернулась к плите. Защищая руки полотенцем, она вытащила из печи поджаристые буханки. Кристина знала, что мама не позволит сгореть драгоценному хлебу, но ждала, что та скажет хоть что-нибудь, как-то выразит понимание. Мутти выложила буханки на стол остывать. Лицо ее было непроницаемым. Ома села рядом с Кристиной.

— Так или иначе правда обнаружится, — проговорила бабушка. — Если жених Кати виноват, то однажды он заплатит за свои поступки. Может, не так быстро, как нам бы хотелось, но Бог все видит.

К вечеру Кристина осознала, что тяжесть в груди объяснялась не досадой и гневом. Тянущая боль, затрудняющая каждый удар сердца, происходила от напоминания о том, что она навеки разлучена с Исааком. Кати и Штефан снова вместе, в то время как ее шанс на истинную любовь безвозвратно потерян. Исаак погиб. Кристина жаждала, чтобы он был рядом, вдыхал запах сирени и пробовал хлеб с повидлом, она хотела показать ему переливающиеся перья петушиного хвоста, пурпурно-белые цветки сливы.