— Вот эта! — воскликнула Мария. — Она займет весь угол гостиной!

— Генриху и Карлу понравится! — Кристина встала на колени, чтобы осмотреть ствол.

Мария придержала нижние ветки, чтобы они не мешали Кристине, и несколькими искусными ударами топора старшая сестра быстро срубила дерево. Затем, ухватившись за нижние лапы, они поволокли ель через поле. Жесткая хвоя оставляла на широкой дороге долгий след. Таща дерево вверх по склону, девушки пытались идти в ногу, и им приходилось часто останавливаться, чтобы отдышаться. Время от времени одна из них теряла равновесие и падала на колени, другая же, смеясь, помогала ей выбраться из снега. От натуги обе вспотели, а потому в конце концов сняли шарфы и сунули их в карманы пальто.

Притащив рождественскую ель домой по заснеженным улицам, сестры установили ее в углу гостиной и обернули низ ствола белой материей, призванной изображать снег. Обычно на Рождество в дом приносили маленькую елку, ставили на небольшой столик, и даже со звездой на макушке она не доставала до потолка. Эта же ель была высотой от пола до потолка, а ее разлапистые ветви почти достигали обеденного стола.

Мальчики вошли в комнату, и Генрих удивленно распахнул глаза.

— Это самая большая в мире рождественская ель! — с восторгом закричал он.

Карл прикрыл разинутый рот рукой и бочком подошел к дереву, медленно, как будто хотел продлить волшебное мгновение.

Мария присела рядом с ним.

— Тебе нравится? — поинтересовалась она, обнимая брата за хрупкие плечи.

Карл улыбнулся и кивнул.

— Можно потрогать? — спросил он.

Мария поцеловала его в щечку.

— Конечно! Это же твоя елка!

— Спорим, у нас самая большая ель во всей Германии! — с гордостью воскликнул Генрих.

— Это потому, что вы лучшие братья во всей стране, — ответила Кристина, стоя позади мальчика и положив руки ему на плечи.

— Danke, — проговорил Генрих, поворачиваясь и глядя на сестру.

Кристина обняла брата, одной рукой приглашая в объятия Карла и Марию. Карл, как мог, обвил маленькими ручонками их обоих, а затем Мария обхватила всех вместе. На глаза Кристине навернулись слезы, Мария тоже готова была заплакать от умиления.

— Fröliche Weihnachten[32], — поздравила всех Кристина. — Веселого Рождества, мои дорогие.

— Fröliche Weihnachten! — разом ответили Мария с мальчиками, и все засмеялись.

После того как Кристина и Мария с помощью пепла нарисовали на полу около гигантской ели отпечатки следов, мутти и ома украсили душистые ветви белыми свечами, мишурой и соломенными звездами. Кристина, Мария, Генрих и Карл ждали в коридоре, пока взрослые погасят свет и позвонят в колокольчик — сигнал к Bescherung[33], означающий, что Святой Николаус удалился и дети могут войти в светящуюся огоньками комнату и получить свои подарки. Генрих со всех ног кинулся к дереву, но вдруг замер на месте, указывая на пол.

— Смотри, Карл! — воскликнул он. — Святой Николаус оставил следы!

Увидев огромные пепельные отпечатки, Карл ахнул.

— Вот проказник! — всплеснула руками Mutti. — А я ведь говорила ему вытереть ноги!

— Ничего, Mutti, — подмигивая ей, сказал Генрих. — Мы поможем тебе помыть пол.

Кристина и Мария переглянулись. Генрих догадался, что это фокус. Почему-то от мысли о том, что малолетнего брата больше не обмануть сказками про рождественского деда, грудь Кристины стеснилась. Она все еще надеялась, что Генрих верит в волшебство. Кто-то должен верить. Это напомнило ей то утро, которое она провела в лесу с Исааком, — как наивна и мечтательна она была, а затем, казалось, в одно мгновение, жизнь заставила ее взглянуть в лицо действительности. Как быстро все меняется! Идет война, братья поневоле взрослеют раньше времени. И как она ни старалась вернуть радость семейного праздника под огромной нарядной елью, от утренней беззаботности не осталось и следа. Сердце Кристины упало.

Прежде чем открывать подарки, вся семья собралась вокруг мерцающей ели помолиться и спеть рождественские гимны. Ома, как обычно, плакала; ее окаймленные морщинами влажные глаза сияли, когда она пела мягким переливчатым голосом Stille Nacht[34]. Этого Кристина уже не могла вынести. Теперь яснее, чем когда-либо, она понимала, почему ома плакала, исполняя знакомые песни. Рождество было прочной вехой, оно непременно наступало каждый год, в то время как мир неустанно менялся. Кристина закусила губу и закрыла глаза, чтобы не разразиться слезами. Ей представилась семья Исаака без меноры и без елки, и она оплакивала свою несбывшуюся мечту побывать на вечеринке у Бауэрманов, которую давным-давно отменили.

Когда все стали открывать подарки, она принудила себя воскликнуть «ах» и «ух ты», разглядывая связанные бабушкой рукавицы и розовых марципановых поросят, купленных мамой еще до войны. Карлу и Генриху подарили волчки и попрыгунчики на веревочке, вырезанные папой и дедушкой, и мальчики не преминули запустить юлу крутиться по полу. Преодолевая грусть, Кристина улыбнулась, глядя на их игры, от веселого гомона ребятишек ее сердечная боль немного утихла.

Мутти стремилась поддерживать традиции и весь год откладывала сахар, орехи, приправы и пряности, чтобы в Рождество каждый член семьи мог получить пряничного человечка, жареные каштаны и глазурованные печенья пфеффернюссе[35] — редкое праздничное угощение. На плите тихо кипел в котелке глинтвейн[36], наполняя комнату ароматом корицы и гвоздики. Мутти разливала черпаком дымящееся вино по красным гравированным стаканам и передавала каждому, целуя при этом в лоб. Отцу она всякий раз наливала в последнюю очередь — он всегда сгребал ее в объятия, привлекал к себе на колено и говорил: «Fröliche Weihnachten und Prost!»[37], а затем крепко целовал в губы.

Все расселись по комнате, ели и смеялись, и Кристина, как могла, старалась изображать веселость. К ее удивлению, мутти оставила свою тарелку рядом с отцовской, села рядом с ней на диван, обняла одной рукой и прошептала на ухо:

— Знаю, ты скучаешь по нему. Ты встретишься с ним, когда все это безумие закончится. Я уверена. Всему свое время. Время работать и время отдыхать, время плакать и время смеяться. Сейчас наслаждайся общением с семьей. Неизвестно, что ждет нас впереди.

— Danke, Mutti, — Кристина улыбнулась и утерла слезы.

Мария подошла и села с другой стороны.

— Я люблю тебя, — проговорила она, взяв ладонь сестры в свои.

— Я тоже тебя люблю, — Кристина взяла руку матери и положила ее на колено рядом с рукой Марии. — Вас обеих. Очень-очень.

Традиционный полуночный перезвон колоколов в Новый год власти запретили, а барам и ресторанам было предписано закрыться в час ночи. В половине первого Кристина украдкой выскользнула из дома и пошла к винному погребу в надежде, что каким-то чудом Исаак окажется там.

Полная луна лила яркий свет на тянущиеся вдоль двери погреба снежные наносы, похожие на высокий белый хвост бесплотного дракона. Дорожка, ведущая к входу, была нетронута, а значит, внутри девушку никто не ждал. Сердце Кристины болезненно сжалось, и она уже собралась уходить, но передумала и открыла ржавый замок. Войдя внутрь, она села на холодный пол и стала раскачиваться туда-сюда, молясь о том, чтобы ее мысли донеслись до Исаака и он пришел. Через два часа, продрогнув до самых костей, Кристина вставила замок в петли запора и направилась домой. Несметное множество звезд ярко сияло в бездонном небе, и Кристине казалось, что она видит всю Вселенную. Она обхватила себя руками и попыталась вообразить другие места в мире, где людям позволено говорить, что они хотят, и поступать по своему желанию. Представляют ли они, что происходит здесь? Есть ли им до этого дело?