— Что здесь творится?! — раздался грозный голос со стороны лестницы.

И Виктор, и Сирил, не сговариваясь, повернули головы. К ним тяжелой, величественной походкой шла Мегана Кэндл.

— Мама, он пытался… — начал было Сирил, но ведьму не волновали никакие объяснения.

— Отпусти его немедленно, — холодно отчеканила Мегана, глядя только на Виктора.

— Ну ма-ам… — запротестовал было Сирил.

— Сейчас же!

Испытывать терпение матери Сирил не решился. Он закрыл глаза и что-то зашептал. В тот же миг его пальцы со скрипом вылезли из двери и начали уменьшаться. Корни, сжимавшие ноги Виктора, расцепили хватку и исчезли в полу, сросшись с паркетом.

Освобожденный, Виктор машинально сделал шаг и снова едва не упал.

— Ты отправляешься в комнату, и чтобы я не видела тебя до ужина, — отцедила сыну немного родительской любви Мегана. — А ты, — это уже было Виктору, — идешь со мной.

— Ты не можешь… — Сирил попытался было спорить, но его мать уже развернулась и направилась обратно к лестнице.

— Я долго буду ждать? — отчеканила Мегана, не оборачиваясь, и Виктор, бросив досадливый взгляд на дверь комнаты, в которой находилась Саша, поспешил за грозной ведьмой. Прямо как в детстве, когда тетушка куда-то брала его с собой и заставляла выслушивать продолжительные нравоучения и нотации.

Сирил выглядел как побитая собака. Лопоча проклятия и угрозы в адрес матери, он поспешил повернуть вновь появившуюся ручку двери и скрыться в комнате…

Тетушка Мегана быстро шла по коридору, а Виктор пытался не отставать.

— Он сказал правду, — бросила на ходу ведьма. — Тебе ни за что не проникнуть за эту дверь. Попытаешься — и она снова зарастет. Пора бы повзрослеть и смириться с тем, что твоя бывшая возлюбленная выбрала себе лучшего. Моего сына. Отступи.

— Хватит лгать, — со злостью в голосе ответил Виктор. — Я все знаю. Можешь отпираться, но это бессмысленно.

Мегана резко повернула к нему голову и проскрипела:

— Посмеешь еще раз так со мной заговорить…

— Я все знаю! — перебил ее Виктор. На сей раз ей его не запугать — достаточно он в детстве потрясся от страха, ожидая очередного наказания от Самой Строгой Тетушки, — с него хватит. Быть может, эти ведьмы и считают себя вправе распоряжаться всем, до чего могут дотянуться их скрюченные пальцы, но пусть не заблуждаются — молча внимать им он больше не будет.

— Тогда все становится совсем просто, не так ли? — усмехнулась Мегана.

Виктор ожидал совершенно иного ответа. Он ждал отговорок, очередных уверток или, на худой конец, какого-нибудь ведьмовского заклятия, которое заплавит ему рот раскаленным воском. Но, как ни странно, она даже не спорила.

— Почему «просто»? — спросил Виктор.

— Это избавит меня от твоих недоуменно округленных глаз, сморщенного от внезапных озарений лба и прочих глупых гримас.

— Вы хотите отдать Сашу на съедение ему… этому… Иерониму! — выпалил Виктор.

— Так и было задумано. Все верно.

— И вы допускаете, что я…

Мегана вдруг остановилась.

— А что ты? — спросила она. — Не позволишь? Будешь против? А кого, скажи на милость, волнует, что ты там думаешь по этому поводу?

Мегана отвернулась и пошла дальше. Виктор поплелся за ней.

Он вдруг снова ощутил себя ребенком. Совершенно беспомощным, обреченным на постоянные наказания, не способным даже попытаться себя защитить. За те годы, что Виктор не жил дома, он уже и забыл это треклятое, мерзкое, как гниль во рту, чувство. Мегана была права: он ничего не сделает. Она может хоть сейчас рассказать ему весь их план, а он будет просто стоять и слушать. И что он сделает? Верно: ровным счетом ничего.

— Почему ты меня так ненавидишь, тетушка? — спросил Виктор.

Он явно не это собирался сказать, но слова сорвались с его языка будто сами собой.

Мегана отреагировала странно. Она застыла на месте, Виктор тоже остановился. Они были в коридоре одни, газовые лампы замигали, как будто кто-то играл с вентилем на трубе. Взгляд тетушки подернулся, и с него вдруг словно упала ширма. За растаявшей завесой равнодушия и холодной злости вдруг проявилось нечто другое. Виктор увидел боль, вытекающую одинокой слезой из уголка округлившегося глаза.

Он испугался. Как и Кристина ранее в гараже, существо, которое на мгновение открылось ему, было жалким, забитым и безвольным. У этого существа, которое нелепо пыталось распушить облезлый хвост, был несколько раз переломан хребет от неподъемной тяжести, которую оно на себя взвалило. И еще в нем не было абсолютно ничего злого — оставалось лишь немного горечи на дне увядших глаз.

— Я не ненавижу тебя, мальчик, — едва слышно сказала Мегана. — Я просто злюсь на тебя, разве не понятно?

У Виктора к горлу подступил ком. Даже когда Сирил схватил его своими колдовскими корнями, он не был так обескуражен и сбит с толку.

— Злишься? Но что я такого сделал?

— Ты бросил меня. Ты просто меня бросил.

— Тетушка, я не…

— Корделия не заслуживает такого сына. Она заслуживает какую-нибудь уродившуюся неблагодарной мерзость вроде Сирила и Мими. А я заслуживаю: я ведь все время была рядом. Все твое детство я заботилась о тебе. Но ты помнишь другое. Это все она. К черту ее! Я… — она коснулась своими ледяными пальцами его лба и уже потом договорила: — …покажу тебе…

Взгляд Виктора померк, а ноги подкосились. Он будто рухнул, но пола так и не коснулся. Виктор падал и падал сквозь черноту, летел навстречу желтым огням фонарей. И он не сразу заметил, что летит уже вместе с рыжими листьями, подхваченными ветром.

Виктор мягко опустился на садовую дорожку. Это был сад Крик-Холла, на дворе стояла ранняя осень. Качели скрипели, и от них доносился детский смех. Это он смеялся. С тоской и страхом он вдруг увидел себя пятилетнего, взлетающего, устремляющегося вниз и снова взлетающего. А еще он увидел звонко и счастливо смеющуюся Мегану, молодую красивую девушку. Она взмахивала указательным пальчиком — и качели повиновались ей, раскачиваясь, словно обезумевший маятник.

Виктор успел подумать, что не помнит этого, как уже в следующий миг в его голове появилось воспоминание, похожее на мотылька, ненароком выпущенного кем-то из банки.

А потом ветер подхватил его и понес по дорожке. Не касаясь ногами засыпанных листьями камней, он протопал каблуками по ступеням крыльца, а потом вдруг словно растворился или превратился в клочок тумана и вплыл сквозь замочную скважину задней двери в дом. В прихожей его полет прекратился.

Он увидел себя — немного старше того мальчика, который раскачивался на качелях. Семилетний Виктор стоял у вешалки и рыдал в рукав отцовского пальто. А еще он увидел взволнованную Мегану, бегущую к нему и перепуганную, как будто она боится, что он вот-вот умрет, — взволнованную, как будто он — ее сын. И вот Мегана уже пытается его успокоить, гладит по голове, говорит что-то утешительное, а он все захлебывается рыданиями…

Невидимая сила вновь его подхватывает и несет дальше, останавливаясь то в одной части дома, то в другой, перенося с этажа на этаж, меняя попутно и время. Виктор, которого он видел, становился все старше, но всегда рядом с ним была Мегана. Его любимая тетушка, которую он звал всегда, когда с ним что-нибудь приключалось. Мегана, стоящая за дверью его спальни и ожидающая, когда он уснет. Мегана, исцеляющая его синяки, когда его побили мальчишки. Мегана, которая со временем намеренно пытается отдалиться от него. И та же Мегана, у которой это чертовски плохо получается. А завершилось все Меганой, которая плачет, закрывшись в своей комнате, когда он, с клетчатым чемоданом в руке, хлопнув дверью, покидает Крик-Холл, не оглядываясь.

Виктор снова почувствовал ледяное прикосновение пальцев тетушки на своем лбу и открыл глаза. Он по-прежнему стоял в коридоре на третьем этаже, а рядом стояла она, Мегана Кэндл. Перед глазами все поплыло, и он покачнулся. Тетушка схватила его под руки, придерживая. И тут он вдруг ощутил. Все то, что забыл. Одновременно. За одно мгновение. И ему стало по-настоящему дурно.