Я оставляю их вдвоем, начиная доставать продукты и разводить жидкое тесто для тонких блинчиков. Искоса я поглядываю за ними. Они смотрят фотографии на его телефоне, которые имеют связь с деятельностью Марка по выработке им концепции стиля в форме его дипломного проекта. Я краем уха слышу, что он, будучи студентом, защитил на «отлично» этот проект, ловко продемонстрировав его аттестационной комиссии.
Редко встречаю мужчин, которым нравилась бы сфера моды, поэтому нам с Марком тоже есть, что обсудить.
Я смазываю кокосовым маслом поверхность блинной сковороды и приступаю к выпечке.
Неужели это и вправду тот самый Марк Стоун? Пора начать верить в судьбу. Разве бывает в мире так? Мы с мамой, боже, уехали на край света, подальше от родного дома, вернее бывшего родного дома, но в один день встретили Джексона и Марка, теней из прошлого. О каком совпадении идет речь? Нет.
– Она так изменилась… – исходит от Марка.
– Да, – отвечает мама, добавляя, – горжусь ею. И тоже помню ее крошкой, так быстро растут дети… – с грустью говорит она. Я чувствую их взгляды на себе. Неловко.
– Я ее помню на той фотосъемке… – Началось. Я, держа себя в руках, переворачиваю блинчик, не заостряя внимания на его словах. – Они были у меня с парнем. Как же его… – почесывает он затылок. – Вспомнил. Питер.
Меня сотрясает чья-то мощная рука, оттого половник, которым я разливаю тесто на сковороду, падает на паркетный пол, разбрызгивая в округе капли светлой жидкости. Я знала, я интуитивно предполагала, что он обязательно скажет об этом. Нет… нет… нет…
Ту фотосъемку, после которой я чуть ли не попрощалась со своей жизнью, трудно забыть.
Меня вскруживает в сторону, я поднимаю упавший прибор, держась за столешницу, чтобы не упасть. И снова. В моей голове – воспоминания, связанные с Питером, моим братом… и… Мне казалось, что я больше не вернусь в памяти к прошлому, но я ошибалась… Попытки забыть всё – безуспешны.
Я бросаю взгляд на маму, которая по положению тела и взгляду заметно напряглась.
– Дочь, что там у тебя?
– Всё… – сглатываю я, – всё, всё хорошо… – выговариваю, натягивая улыбку.
– Милана у нас не только успевает в модельном агентстве, но ещё и учится на психолога, пишет книгу, – мама отходит от сообщенных слов Марком, меняя тему.
– Мам, – кричу я, дабы наверняка увести Марка от разговора о прошлом, – не преувеличивай! Лучше расскажи о себе.
– А я не преувеличиваю! – восклицает мама, в голосе которой я нахожу незначительную тревогу. – Хочу, чтобы все знали, какая у меня талантливая дочь.
– Да, мама права. Так и есть! – поддакивает Марк. – Ты последовала моему совету и подстригла челку?
– Да! – смеюсь я. Вот это память. Гениально. – И мне очень нравится.
– Ты великолепна. И все же Питер смог завоевать тебя? – Я судорожно глотаю слюну.
Что он привязался к Питеру? Как будто других имён больше нет. На лице у мамы повторно после имени «Питер» появляется грусть, которую она неуверенно прячет под улыбкой.
– У моей дочери бойфренд, которого зовут Даниэль… – Я поднимаю брови вверх.
– Мам! – закатываю я глаза. – Я и сама могу говорить, если что…
– Ооо… – И сам не рад, что спросил. – Я рад за тебя!
Только я не рада за себя… Даниэль славный парень, но я не знаю, как его полюбить и… А, может, я разучилась и вовсе любить? В Сиэтле чувство любви у меня было к обоим парням, а что стало в Мадриде?..
– Так, блинчики, уже почти готовы! – восхищённо заявляю я, доводя последний блинчик до румяности. Тонкие, ажурные, как скатерть, идеальные, что можно отправлять, сфотографировав их, на выставку. И то фотография не передаст всей красоты и приятного вкуса «круглым солнышкам». «Задумавшись о Джексоне, ты могла вместо сахара положить соль, поэтому, насколько они приятны, ты не можешь говорить заранее, глупышка», – смеется разум. Это возможно. Это же я.
– Какие красивые… – сообщает мама, вставая с дивана, чтобы помочь мне накрыть на стол.
– Я вам помогу! – любезно отзывается Марк.
– Не стоит, у нас почти все готово! Сейчас заварю чай.
Марк не слушает меня и, подходя к столу, расставляет тарелки на стол.
– А вы как провели время? Где гуляли? – интересуюсь я, обозревая их.
– Марк водил меня в музей «Прадо», – счастливо делится мама. – Это божественно… – ахает она, приложив руку к сердцу. – Обязательно сходи туда с Даниэлем! Вот специально не буду рассказывать ничего тебе!
Я смеюсь.
– Анна, а ты умеешь интриговать дочь!
– Конечно, умею, – подтрунивает мама. – Марк, ты так хорошо знаешь Мадрид. Ты бывал здесь ранее? – Мама достает чашки для чая из сервиза, который мы используем в редких случаях. Как она часто выражается: «Пусть стоит. Жалко использовать». Сейчас тот самый редкий случай.
– Я здесь жил, – улыбается он. Мы с мамой перебрасываем друг на друга ошарашенные взгляды.
– С-серьёзно? – переспрашиваю с удивлением я, разливая чай по чашкам.
– Да, – тепло улыбается он. – Я родился в Севильи, но потом переехал в Сиэтл, познакомившись с Эндрю и Аннет Джеймс. – То есть родителями Ритчелл. – А летом я часто приезжаю в Мадрид, Севилью, бываю на разных модельных конференциях, проводимых в Испании.
Мои уши не верят, что Марк, оказывается, родился в Испании. Вот почему они с мамой смогли так быстро найти общий язык. Их судьбы похожи. Но что с его семьей? Есть ли она у него?
– Как и моя мама! – развожу я руками, чуть ли не опрокидывая чашку.
– Что? – приподняв бровь, изумляется Марк, садясь на стул. – Анна, ты тоже родом из Испании? Но почему не сказала?
Нас всех окутывает удивление.
– Да, – скромно отвечает мама, садясь рядом со мной. – Не успела.
Я задумываюсь: «Ознакомлен ли Марк о произошедшей с нами ситуации? Рассказала ли ему мама обо всем?..»
Зная маму, она бы не стала жаловаться и делиться своим неудачным опытом в супружеской жизни. Хотя, судя по тому, что в моей жизни следуют уже который день вспышки удивительных событий, то все возможно.
– Пробуйте мои блинчики! – командую, хихикая, я. – Буду рада, если они вам придут по вкусу.
Марк с удовольствием берет блинчик и намазывает его вареной сгущенкой. Мы с мамой делаем также.
– М-м… – наслаждаюсь я вкусом блина, – но немного переборщила с сахаром. «Скажи спасибо, что не солью». И то верно.
Марк подносит блинчик ко рту и не удерживает его от стекающей сгущенки, которая расползается по его ладони, отчего мое кулинарное искусство плюхается на его классические брюки, издавая смешной звук.
– О нет… – от неловкости хохочет Марк. – Какой я неуклюжий… – Его руки нервно сплетаются.
Я сдерживаю смех, подаю ему полотенце, подбодряя:
– Марк, это у нас семейное.
– Спасибо, не думаю, что оно поможет, конечно, но… – Он вытирает сгущенку, но она плотно находит себе место для кочевания и торчит коричневым пятном на левой штанине.
– Милана, о чем ты говоришь? Какое «семейное»? – Мама глазами подает мне раздраженную гримасу, чтобы я сократила уровень сообщаемых сарказмов, которые она никогда не понимала.
– Мам, такое! Это шутка, если что, – закатываю я глаза, не сводя глаз с Марка, взгляд которого напыщен серьезностью и стыдом одновременно. Он старается убрать сладость с брюк, что абсолютно у него не получается.
– Марк, может влажную салфетку? – предлагает она. Я тихонько смеюсь и прижимаю губы, чтобы не разразиться от смеха на всю квартиру.
– Да.
Мама тянется, сидя, к шкафу и дает ему одноразовые влажные салфетки.
Я запиваю чаем льющийся изнутри смех.
«Давно мне не было так смешно».
Мой начальник продолжает трапезничать, наматывая блинчик на вилку, смазывая его черничным вареньем, а не сгущенкой, чтобы не повторить случай с Марком. Мы с Марком надзираем ее мастер-класс. Я только желаю саркастически выразиться о ее способностях, как вижу настоящее шоу, за счет того, чтобы блин тонок, он не зацепляется плотно за зубец вилки, оттого падает, затрагивая грудь, на живот мамы, как будто скатывается с горки на санках.
