– Войдите! – послышался бодрый голос.

Люциус первый раз вошёл в комнату Джулии и был поражён.

Комната представляла собой небольшой купол, где вместо потолка были корни массивного дерева, на котором держался дом, а вместо стен – земля, кое-где украшенная металлическими пластинами с узорами и серебряными кружевами. Огромная кровать занимала большую часть комнаты, застеленная красным шёлковым бельём. А в самом углу комнаты расположился небольшой столик с придвинутым к нему креслом. И стол, и кресло были сделаны из белого дерева, практически необработанного, с каким-то зеленоватым напылением. Над ними весели один газовый фонарь и два светящихся цветка-шарика, дающие изумрудный свет. На столе стояла чернильница с пером, несколько листов бумаги и огромный шар фиолетового оттенка на золотой подставке, где было выгравировано «Gulia C.». А напротив кровати, по правую сторону от стола, висела картина – мрачная, очень чёрная, с множеством персонажей.

– Что это за картина? – спросил Люциус у Джулии, сидящей на краю кровати в чёрном бархатном халате.

– Ах, это, друг мой, Караваджо! «Семь деяний милосердия»[3].

– Никогда не слышал о таком.

– И неудивительно. Это картине больше двух тысяч лет… Или даже три тысячи… Ох, не скажу! Но создана она была в начале семнадцатого века Второй эры.

Дата эта представлялась Люциусу практически недосягаемой. Однако творение той эры было перед ним, и от него веяло холодом.

– Мне кажется, или он будто лёд?

– Всё верно. Тётушка Вирджиния заморозила мельчайшие частицы этой картины, чтобы она больше не портилась. Таким образом, мы сохранили много произведений искусства и древних книг. Иногда мне кажется, что именно Вирджиния Потестатем является самой могущественной из всей нашей семьи.

Люциус приблизился к этой картине и стал внимательно рассматривать её. Коричневые и серые тона находились в контрасте с белыми оттенками. Наверху, в левом углу картины, женщина с ребёнком прятались за крыльями двух непонятных для Люциуса существ. Он предположил, что это горные феи, и если бы Джулия могла читать его мысли, то рассмеялась бы вслух от сравнения ангелов с феями. Прямо под крылатыми созданиями мужчина упивался водой, рядом находилось трое мужчин, из-за слишком глубоких теней и чёрных красок трудно было различить, чем же они занимаются. Один из них, самый молодой, в шляпе с пером, смотрел на голого нищего, накрывающегося красной накидкой, такой же, как и у самого юного джентельмена. На другой стороне картины мужчина с факелом впускал как будто человека, несущего покойника за ноги. А впереди них стояла женщина с оголённой грудью, и старик из тюрьмы напивался её телесным молоком.

На вампира эта картина не произвела особого впечатления – разве что он посмеялся про себя над людьми прошлых эр, раз им такое нравилось. Однако он так был погружён в свои раздумья, что не заметил, как Джулия подошла к нему сзади вплотную.

– Маркиз де Сад, когда увидел это полотно в восемнадцатом веке Второй эры, сказал, что эта картина слишком чёрная, и её невозможно рассмотреть.

– Не знаю, о каком маркизе идёт речь, но он прав – картина и правда слишком чёрная.

– Разумеется, вы, Люциус, понятия не имеете, о чём сие произведение, – говорила Джулия с каким-то огоньком в глазах.

– Именно так.

– Что ж, некогда, в христианской вере были так называемые деяния милосердия. В Евангелие их упоминается шесть, и ещё одно – в Ветхом Завете. Накормить голодного, напоить жаждущего, дать путнику приют, одеть нагого, посетить больного и заключённого, а также похоронить мертвеца. Мужчина, что находится в левом углу картины, в самом тёмном месте, это ветхозаветный герой по имени Самсон, он утоляет жажду из ослиной челюсти. Перед ним – хозяин гостиницы приглашает странника к себе. Впереди них – юноша разрезает свой плащ, чтобы укрыть им двух нищих. Да-да, их здесь двое, если повнимательнее присмотреться! Рядом женщина выполняет аж два деяния – кормит грудью заключённого, которого она пришла навестить. За ней два могильщика идут хоронить мертвеца. Люди с крыльями наверху – ангелы, а мать с ребёнком – Богоматерь Мария со своим сыном Иисусом Христом, они наблюдают за всеми событиями.

Юноше трудно было понять всю глубину христианского подтекста этой картины, ибо в его время религия уже умерла. Он рассматривал образы на полотне, вглядывался в лица людей, но так и оставался далёким от искусства. Однако те деяния милосердия, что Джулия ему сказала, он невзначай запомнил, и позже эти воспоминания не раз всплывали у него в голове.

– Ты просила разбудить тебя, – сказал Люциус, поворачиваясь к Джулии.

– Да, помню, – сказала она, проходя к тумбочке в самом тёмном углу своей комнаты, которую Люциус заметил на сразу, – Сегодня я хочу, чтобы ты сопроводил меня к моим друзьям.

– Не думаю, что моя компания будет так уместна.

– Неужели? – сказала Джулия с лёгкой улыбкой, надевая длинные серёжки с фиолетовыми каменьями.

С девушкой спорить было бесполезно, поэтому Люциус, немного поворчав, всё-таки пошёл собираться к друзьям Джулии. Он надел рубашку из тонкой полупрозрачной ткани, которую ему вручила девушка, а также чёрные узкие штаны. Начистив до блеска свои потрёпанные ботинки, он вышел к Джулии, которая уже стояла на лестнице около гардеробной. Увидев его обувку, она рассмеялась:

– Прости, Люциус, но обувь придётся снять.

– Не понял?

– Мы идём к эльфам, Люциус. Они ходят по своим лесам без обуви.

Сама Джулия была в лёгком фиолетовом платье с серебристой отточкой. На талии была повязана серебряная широкая лента. Серёжки в виде длинных лепестков цветка свисали с её острых ушей. Кольцо с тем же камнем, что и в ушах, поблёскивало на указательном пальце правой руки.

– Сними, пожалуйста, обувь.

– До места я, пожалуй, доеду так.

– Мы пойдём пешком.

– Ну просто замечательно! – закатил глаза Люциус.

Когда двое вышли из своего жилища, на улице уже во всю мощь светило белое солнце. Такие лучи Люциусу были не страшны, поэтому он спокойно мог прогуливаться в ясный день. И хотя настроение у него было испорчено из-за небольшого конфуза с обувью, он всё же был рад выйти наружу и немного пройтись. Джулия будто парила среди лесных массивов – белые лучики играли в её золотистых коротких волосах, а чёлка на высоком лбе будто отбрасывала маленьких солнечных зайчиков. Боковые пряди рядом с ушами всё также были заколоты назад небольшой железной заколочкой. Парень шагал рядом с ней, спрятав свои глаза под нависшими чёрными волосами. Он не разделял живость своей спутницы, так как не очень хотел с кем-то знакомиться и общаться.

Они шли совсем немного, через лесные тропинки, высокие деревья, и, наконец, вышли к поляне у небольшого луга с цветами. Всюду кружили бабочки и другие насекомые с тоненькими крылышками. Свет широкими лучами проникал сюда сквозь крону деревьев. И посреди этого природного великолепия сидело наипрелестнейшее создание, красоту которого не мог проигнорировать даже чёрствый Люциус.

В самом центре поляны, лицом к цветочному лугу, сидела прелестная эльфийка с каштановыми волосами и большими зелёными глазами. Волнистые волосы спадали вниз вдоль её спины к ногам, поджатым под себя. Небольшие дугообразные пряди обрамляли её кругленькое личико, усыпанное веснушками. Зелёные искорки в её глазах весело играли, а нежная розовая улыбка освещала, казалось, всё вокруг. Аккуратные маленькие ладошки были сложены на коленях, а очертания немного пухловатых ног проглядывали через складки её платья. Одета эльфийка была в бледно-зелёные ткани, украшенные жёлтыми камешками.

– Дорогая Тенерзи! – воскликнула Джулия и подбежала к подруге.

Девушка поцеловала её в щёку и что-то сказала на эльфийском наречии, которого Люциус не знал.

– Дорогая Тенерзи, – продолжала говорить на человеческом языке Джулия, – Это мой старинный друг – Люциус Вольф, один из семейства вампиров.