— Вадик, ты неисправимый псих! — выкрикнула ему в спину обескураженная Лора.

— Лора… — он остановился у двери, уткнулся в нее лбом, точно, как она несколько мгновений назад, и, не поворачивая головы, заговорил очень тихо: — Я спать не могу. Я есть не могу. Я нифига не могу, — зло буркнул он, повышая голос. — Скажешь "нет", я ж башкой об стену биться начну. А мне нельзя, сама знаешь, — он вдруг напряг кулак и с силой впечатал его в дверь. — Так, все. Я все сказал. Ты думай. Я уехал, — резко открыл дверь и вышел из квартиры.

Ошалевшая Лора вновь плюхнулась на чемодан. Псих ненормальный! Кто так делает?! И че ей теперь делать? Она не может! У нее самолет через пару часов! Ее ждет вожделенное море! Солнце, шум волн и крики чаек. Экзотические фрукты, тишина и блаженство. Какой брак? Да и какая из нее губернаторша?! Смешно. Да у Северова, видимо, совсем крыша потекла, раз он такое предлагает! Это ж уму непостижимо. Лора — жена губернатора! Да все со смеху умрут. Жена… Да и зачем ей это? Была она уже женой. Ничего путного из ее девятилетнего брака не вышло. Только все нервы вымотало. Сто лет оно ей не надо.

“Он — твой мужчина?” — в памяти не вовремя всплыл вопрос Лаврентьева. Лора прикрыла глаза и обреченно вздохнула. Закрыла ладонями лицо, согнулась вдвое и стала покачиваться. От безнадежности… С другой стороны, что ж получается, в конце концов, она даром прописанные Северову медикаменты закупила? Куда их теперь девать-то? Выкидывать жалко. Да и привыкла она по ночам подниматься, чтобы его приступы утихомиривать. Что ей теперь, переучиваться что ли? Ох, все же она на всю голову е. анутая. Вот постоянно Вадика попрекает, а ей бы самой врачу показаться не мешает…

Лора подскочила, открыла дверь, выбежала из квартиры и… столкнулась с курящим на лестничной площадке хмурым Северовым. Завидев ее, он резко отшвырнул сигарету и напряженно уставился на нее в отчаянном ожидании. Они молча пожирали друг друга жадными глазами. Соскучились. Оба. Что ж это за безумная болезнь такая, которой мучаются? Которая яростной одержимостью раздирает грудь до боли в клочья и тут же залечивает кровоточащую рану, наполняя живительным светом? Что же это за недуг неведомый, который целиком поглощает, ни одной незараженной клетки не оставляет? Что же это за тяжкая хворь, одолевшая внезапно, но в самое сердце? Душу выкрала и в кровь им въелась, в каждую клеточку, из неожиданно нахлынувшей быстро мутировала в неизлечимо хроническую?

Лора сломалась первой. На одном дыхании выпалила психованному лысому засранцу, своему личному буйному морскому демону, по кличке “Север”, который полностью и бесповоротно ее поглотил:

— Вадик, а поехали со мной на море?

ПЯТЬ ЛЕТ СПУСТЯ

Что-то не так. Монстр в черной одежде надвигается на него, пытаясь затащить в свою темную бездну. Снова. Испуганный Вадик дрожит. Ладони взмокли. Лоб покрывается холодным потом. Он сопротивляется, борется изо всех сил, но мерзкое кровожадное чудище сильнее. Оно заливисто хохочет. Что-то не так. Почему монстр смеется задорным тоненьким голоском? И где его длинные скрюченные когти, которые терзают и мучают Вадика? Ему страшно открыть глаза. Вадик сильнее зажмуривается. Он уже на грани и готов умолять чудище о милостивой пощаде. Монстр продолжает наваливаться на него, но Вадик не чувствует удушающей тяжести… Что-то не так… Вадик собирает последние остатки смелости и все же приоткрывает один глаз. Отчего монстр такой… маленький? Вадик быстро закрывает глаз.

— Папочка, отклой втолой глазик. Я вижу, что ты уже плоснулся! — хохочет его маленький рыжий монстрик, насильно пытается открыть ему сонные глаза пухленькими пальчиками, и, одновременно, начинает прыгать у него на животе с громкими воплями: — Папа плоснулся, папа плоснулся!

Вадик выдыхает и расслабляется. Сонно улыбается, но глаза не открывает, пытаясь урвать для себя хотя бы пару минут дополнительного времени для сна.

— Ну, папа! — рычит недовольная Дашка. — Не балуйся!

— Лора, твои дети проснулись, — шепчет Вадик спящей рядом жене.

— Сегодня воскресенье, господин губернатор, а значит, сегодня они — ТВОИ дети, — не поддается на провокацию первая леди области. Вадик недовольно кряхтит, встает с кровати, одной рукой забирает Дашу на руки. Так и несет маленького рыжика, удерживая ее у себя под мышкой. Дашка сначала весело хохочет, а потом жалуется ему шепотом:

— Папочка, а мама меня лугала!

— Да? Почему?

— Я одному мальчику в садике в глаз дала! У него синяк остался, — признается Рыжик и повторяет движение маленьким кулачком, как учил ее Вадик наносить удар. Он еле сдерживается, чтобы не прыснуть со смеху, а удержать серьезное выражение лица мудрого отца. ― Мама говолит, что длаться не холошо. Но, папочка, я ему тли лаза сказала, как ты учил, не делгать меня за косички, а он делгал, а мне было больно! — жалуется его Рыжик.

— Правильно сделала. Надо уметь давать сдачи.

— Ты на меня не злишься? — спрашивает четырехлетняя дочь, хмуря веснушчатый маленький лоб.

— Нет, Рыжик, я не злюсь, — ответил Вадик, целуя ее в макушку. — Егор проснулся?

— Какой Еголка? Нет никакого Еголки, — задористо заявляет Даша, — Мой блат — вождь апачей!

Понятно, значит, сын опять будет целый день бегать по дому полуголым и с деревянным копьем. Вадик продолжает улыбаться, сажая дочь за столик на кухне. На часах шесть утра. Домработница и няня приходят только в семь. Вот почему эти дети в выходные поднимаются ни свет ни заря? В будни в садик их не добудишься, а как воскресенье, так встают с петухами! Дети ― цветы жизни? Хрена с два! Они ― изощренные садисты, измывающиеся над бедными родителями!

— Папочка, не хочу кашу! Я хочу шоколадные колечки и какао! — деловым тоном делает заказ маленький Рыжик. В это время Егорка с жутким криком и босиком забегает на кухню. Как Вадик и предполагал, он одет в одни светлые пушистые перья, а в руках держит деревянное копье и гоняется за бедным котом Васькой, который от страха залез под кухонную тумбу.

— Слышь, индеец, завтракать давай, — говорит Вадик сыну.

— Папа, я — вождь апачей! Моё имя — Кичи Керук! — выпаливает малец.

— Чего? — хмыкает Вадик.

— Папа, это значит Хлаблый Медведь! Мама, я — вождь апачей! — Егор разворачивает голову в сторону двери, прикрывает рукой рот, и начинает шлепать по губам, одновременно издавая громкий протяжный звук “а”.

— Зашибись, сына! — говорит только что вошедшая на кухню и до конца не проснувшаяся Лора. — Трусы только надень!

Вадик сыпет троим своим Рыжикам в миски шоколадные колечки, заливает все молоком, ругаясь про себя, что дети отказываются правильно питаться. Фиг засунешь в них нормальную еду, зато этот “мусор” жуют на ура.

Дашка бросается колечками в Егора, он в нее, вылезшему из-под тумбочки коту тоже достается. Начинается всеобщая битва колечками. В целом, нормальный такой утренний воскресный дурдом у Северовых. Лора обреченно вздыхает и пытается держать глаза хотя бы наполовину открытыми, чтобы не уткнуться носом в тарелку.

— Северов, скажи мне, а чья была идея завести детей? Помнится, я у тебя собаку просила, — спрашивает Лора, когда эти дурацкие шоколадные колечки необъяснимым образом перебираются из тарелки в Дашины волосы, а Егор их ест, играя уже в обезьяну, пожирающую вшей. Вадик ржет, тянется к Лоре и целует в щеку.

— Вечером приедут Аверины. И Бариновы. С детьми, — предупреждает жену Вадик.

— Господин губернатор, предупредите ОМОН, пусть на всякий случай будут готовы. И про пожарных не забудь, — вздыхает Лора. Вадик смеется в голос. Дашка, Егор, Надя, маленький Феликс и дети Аверина, находясь в одном помещении, запросто могут устроить сплоченный и разрушительный апокалипсис на “радость” любящим родителям.

Вадик обводит взглядом сидящих за столом трех его любимых рыжиков. А он даже не мечтал… О доме, полном детского смеха, о любимой женщине, о семье. Врет. Мечтал, конечно, но никогда до конца не верил, что у него такое когда-либо будет.