Гур Угон безошибочно раскрыл книгу на нужном месте.
«Надобно сказать, ещё двести лет назад, при почтенном мастере Луртаме, на вершине Средней скалы, под каменным козырьком, оборудовано было место для наблюдения за морем, дабы не пропустить приближения пиратов или иной опасности. Испросив разрешения главы совета Мастеров досточтимого Ту Ло и дождавшись его благосклонности, мы вместе с мастером Гидрини решили именно там и разместить небесную трубу. Надобно сказать ещё, что труба получилась изрядно тяжёлой, и на выбранное место пришлось доставлять её паровым подъёмником по частям и собирать уже наверху. Несчастный Калам собирался увезти её в походном саквояже, однако мы с мастером Гидрини решили немного увеличить размеры. Надеюсь, Калам простит меня в своём посмертии, а когда Великий Тритон призовёт меня к себе, я смогу объяснить Каламу причины, побудившие нас к подобному поступку.
Итак, перевезя и собрав прибор, мы приступили к его испытаниям. Долго не получалось добиться надлежащей резкости изображения. Перед глазами мелькали тени и мутные полосы, лишь изредка в этом мельтешении возможно было угадать угол дома или дерево. Почему дом или дерево, — может спросить любознательный читатель сих Записок? Потому как, направив жерло трубы в небо, можно случайно нацелить его на благословенное светило наше, и тогда…»
Гур Угон пролистнул страницу. Здесь мастер Рогул многословно описывал многочисленные беды для зрения наблюдателя, которые могут приключиться, если посмотреть в трубу Рогула-Калама на солнце, не предприняв мер предосторожности. Он был прав, конечно, но ректор мог и сам привести необходимые примеры. Мало того, среди его учеников попадались желающие посмотреть на солнце без закопченного стекла. Кто из озорства, кто по невнимательности, а кто из недомыслия. Таких приходилось долго лечить, а одного — даже отчислить, сдав на руки ошарашенным родителям. Зрение тому парню, в конце концов, вернули, но не до конца. Подивившись в очередной раз человеческой глупости, ректор Гур Угон продолжил чтение.
«…утяжелив трубу пластинами свинца. Теперь изображение уже не прыгало от неосторожного движения или дрожащей руки. Надобно сказать, любознательные читатели, что прибор наш оказался очень чувствительным! Заглянув в зрительное окошко, я увидел не только лицо почтенного мастера Глантоша, хозяина харчевни «Хвост и копыто», коя славится изряднейшим студнем, что можно обнаружить уже из названия, но и каждый волосок, и каждый прыщик на сём благообразном лице. Трудно назвать сие зрелище приятным, и впредь мы зареклись направлять нашу трубу на людей, дабы не разочароваться в роде человеческом. Боюсь, даже вид юной купальщицы…»
Ректор хихикнул. Рассказы о юницах были его излюбленным чтением в юности. Помнится, он даже удивлялся, отчего почтенный, в немалых годах мастер Рогул столько времени посвящает этой теме. Только потом, достигнув годов древнего учёного, Гур Угон уяснил для себя: возраст влияет только на цвет и длину бороды. Юницы и дамы волнуют настоящего мужчину всегда. Он и сам…
Гур мечтательно улыбнулся. Куна Угон была очень хороша в юности. Они жили по соседству. С малых лет Гур увлекался небесными трубами, а Куна… Она безумно любила купаться в сумерках, когда всё вокруг окрашивается уходящим солнцем в загадочные и романтические цвета. Время было простое, бесхитростное. Купальных костюмов тогда не знали, и Куна плескалась нагишом, полагаясь на то, что выбрала для купаний дальний и уединённый пляж. Там они и познакомились, гм… ближе. Куна теперь носит имя его рода — Кадама, а он стал Угоном, у них трое взрослых детей, но она для него всё равно красивее всех на свете!
Хотя больше не купается на закате.
«Вы должны понять, любезные друзья мои, — продолжал мастер Рогул, — наше нетерпение и обращённые к светилу мольбы поскорее закатиться! Наконец, пелена тьмы упала на город Умелых. Налетел ветер и разогнал последние облака. Небо стало ясным, чуть подсвеченное снизу зашедшим светилом. Каждому, конечно, знаком этот слегка желтоватый цвет поздних сумерек. Жрецы культа Великого Тритона учат, что такой оттенок придают небу эманации желудка божества. Философы школы Кагригора считали, что это следствие ураганов, бушующих половину года на Засушливом континенте. Ветры де поднимают в воздух мельчайшую пыль и забрасывают на высоту столь большую, что всегда, вне зависимости от времени суток, бывают освещены лучами светила. Мастера, любезные друзья мои, не менее любопытны, чем обычные обыватели, а даже, наверное, и более, поскольку многие знания, передаваемые испокон веку в среде Мастеров, не позволяют ничего принимать на веру. Вопрос о цвете высших атмосферических слоёв нашего Мира был главным, ради чего мы с почтенным мастером Гидрини решили строить столь большую небесную трубу. Почтенный мастер Гидрини издавна был адептом культа Великого Тритона и желал подтвердить веру точным знанием. Я же, к моему стыду, склонялся к учению кагригорианцев, ибо этого требовали от меня убеждения…»
Гур Угон снова отложил книгу. Вопрос о цвете атмосферы, лично для него, по крайней мере, так и не был решён окончательно. Ну, не мог он поверить в сказу о Великом Тритоне! Весь опыт естествоиспытателя говорил, что существо такого размера просто не может существовать! Да и вообще, если подумать, культ изобиловал несуразностями. Если у Великого Тритона есть желудок, то он должен чем-то питаться. Жрецы утверждали, что Тритон сыт питательными эманациями светила, и в этом они пересекались с кагригорианцами. Однако, в окрестностях Мира не наблюдалось остатков иных миров, которые Великий Тритон пожрал ранее. Изыскания показали, что Мир весьма древен, куда старше того дня, когда пропали звёзды. Чем же божество питалось до того, как наткнулось на Мир и его светило? Жрецы утверждали, что Тритон народился накануне Пожрания, но… Гур Угон не мог принять такой мысли. Ему претило, что их Мир пожрал новорожденный. Счастливы древние Мастера, они не задавались такими вопросами! Хотя, кто их знает? Вот только в книге Ругола нет и следа сомнений. Мастер верил со всею страстью неофита.
«…Не сразу удалось нам сфокусировать небесную трубу в нужной точке. Расстояние от Мира до желудка божества считалось величиной неопределённой, исчисление его каралось. Слава Тритону, мы живём в более просвещённые времена, и попытки расстояние это расчислить не прекращаются. Теперь же, обладая небесной трубой Рогула-Калама…» — здесь почтенного мастера подвела скромность и он впервые именовал прибор таким образом. Гур Угон согласен был его простить. Мастеру Каламу принадлежала только идея, реализация же полностью стала результатом труда мастеров Рогула и Гидрини. Мастер Гидрини создал для небесной трубы специальной конструкции окуляр, который теперь по праву носит его имя. — «…Первым к Оку Гидрини встал я. Некоторое время потребовалось, дабы добиться резкого изображения. То же, что я увидел после этого, заставило моё дыхание пресечься! Кагригор ошибся. Песчаная пыль не имела отношения к цвету неба. Нас окружала огромная полость желтовато-коричневого цвета. Поверхность её напоминала камень, но дрожала и как будто плыла перед глазами. Её делили перемычки и прожилки, внутренность которых светилась красным. То, любезные мои читатели, была кровь Великого Тритона, красная горячая кровь. Великий Тритон был реален, жрецы оказались правы! Великий Тритон жил и дышал, и внутреннее строение его желудка не отличалось от строения желудка любого живого существа. Мир, когда я это увидел, перевернул мою жизнь, я…»
Гур Угон закрыл «Записи…», теперь уже окончательно. Далее мастер Рогул пытался объяснить противоречия и смутные места учения культистов. Остроумно и умело, привлекая всю силу хорошо организованного ума. Правда, противоречия от этого не исчезли, и это понимали высшие иерархи культа Великого Тритона. Поэтому они благословили Гура Угона на изготовление более мощной Небесной трубы.
И дали денег.
На душе Гура Угона было смутно. Сегодня — первый пуск нового прибора. Он должен окончательно доказать истинность культа. И ректор боялся, что так и будет, но ничего не мог поделать с собственным любопытством.
