Я взял по килограмму апельсинов, бананов и взвесил полкило зеленых крупных яблок для Егорки. У него была аллергия на цитрусовые и Ксюша, сама будучи аллергиком, тщательно контролировала все, что он ест. Но все же, иногда мы с ним втихаря позволяли себе напасть на пару мандаринок или апельсин. Я при нем гастрономических вольностей себе не позволял. Это было бы жестоко с моей стороны, а с Егоркой я бы никогда не смог поступить жестоко. После наших маленьких безпалевных преступлений, я давал ему половинку антигистаминной таблетки, чтобы Ксюша, чего доброго, не заподозрила, что я балую племянника. Хотя если бы она узнала про таблетки, она, бьюсь об заклад, сломала бы мне нос. «Они ведь садят надпочечники» и прочая материнская гипер-забота.

Я заскочил в отдел игрушек и взял для Егорки какой-то модный пластилин, полицейскую машинку для Толика и пухлого пупса в голубом чепчике для Лики. Расплачиваясь, я поймал на себе взгляд ананасовой брюнетки через три кассы от меня. Она опять смущенно улыбнулась и повернулась к подруге, что-то нашептывая. На мгновение мне захотелось подбежать к ней, отгрызть безымянный палец вместе с чертовым кольцом и сбежать с ней куда-нибудь, где нет работы, супермаркетов, ее мужа, а есть только мягкие шубы, застилающие пол нашей светлой спальни со стеклянными дверьми, и ароматные ананасы, ананасы…

В закрытом дворе машин было немыслимое количество. Я припарковался на Ксюшином месте. Сестра, видимо, оставила свою машину, в которой, последнее время, забарахлили тормоза, в гараже, и когда возникает необходимость, берет машину Игоря. Семья Арефьевых (а именно такую фамилию вместо Новиковой, получила Ксю, выйдя замуж), жила на одиннадцатом этаже высокого бежевого панельного дома. Я вышел из машины и, подняв глаза, даже на такой высоте чудом смог разглядеть маленький силуэт Егорки, ждущего меня на утепленной стеклянной лоджии. Я выгрузил пакеты, включил сигнализацию и направился к подъезду. В лифте я опять вспомнил леди из фруктового отдела. Двери открылись как раз в тот момент, когда я размышлял о том, что все красивые и приличные женщины, давно замужем, и, совсем-таки, не за мной. Не сказать, чтобы я горел желанием жениться и заводить детей. Одному мне спокойно, и за детей у меня племянники. Но вся жизнь моя проходит в фанатичном стремлении хоть как-то социализироваться. А семья это ведь показатель. Одинокий тридцатилетний мужик с моей внешностью не может не вызывать подозрений в его развязном образе жизни или гомосексуализме. Глядя на меня люди вряд ли думают: «О, наверное, много читает, слушает классическую музыку, готовит себе горячие вегетарианские ужины и проводит вечера в одиночестве»! Что угодно, только не правду.

Двери лифта распахнулись, и я сразу почувствовал на площадке пряный запах Ксюшиного яблочного пирога. Еще в детстве, когда мама уходила на работу, а нам не нужно было идти в школу, Ксю активно практиковалась в кулинарии. Я убегал гулять во двор, а когда возвращался, на столе меня ждал очередной салат, домашний свежий кекс или запеченная с чем-то ароматным, картошка. До двадцати пяти лет я был невозможным мясоедом, поэтому с радостью поедал неумело, но так вкусно приготовленные сестрой, гуляш или тефтели. Я бы и сейчас с удовольствием ел всю эту прелесть, если бы после университета меня не начало подводить пищеварение. В один прекрасный момент мое тело внезапно просто отказалось переваривать любое мясо, будь то птица, телятина, свинина. Иногда я, все же, позволяю себе есть рыбу, которая, на удивление, усваивается очень даже неплохо. Буквально пару месяцев назад в одной из статей вычитал, что такие едоки, как я, называются пескетарианцами. Ксюша долго смеялась надо мной и прозвала меня «писькатарианцем», сколько бы я не тыкал пальцем на статью в википедии, где четко было написано, что «Pesce» в итальянском языке называлась рыба.

Манящий запах пирога становился все сильнее, по мере моего приближения к двери квартиры. Я переложил пакеты с гостинцами в левую руку и простучал ненарочитый ритм по металлической поверхности в районе замочной скважины. Замок сразу же щелкнул. Егорка дежурил у двери, как только увидел, что я зашел в подъезд.

– Дядя Вадик! – Егорка бросился мне на шею, – А я уже все уроки сделал, не надо мне помогать.

Я крепко обнял его, поставил на пол в прихожей и потрепал по волосам.

– Ну, значит сейчас будем есть, а потом ты мне покажешь, что нового ты научился лепить из пластилина, идет?

Егорка вздохнул:

– Я весь пластилин в школе оставил. Не получится.

– А вот и нет, – сказал я, доставая коробку из пакета.

Егор радостно выхватил коробку у меня из рук и побежал показывать маме, с криками: «Мама, смотри, что дядя Вадик принес»!

Я был очень рад. Я знал, как Егорка любит лепить. На него вечно пластилина не напасешься. Он лепил целые города, с машинами, школами, магазинами, людьми, детскими площадками, домашними животными. Больше всего он, почему то, любил лепить врачей, больницы и машины скорой помощи. Он говорил, что чем больше больниц и врачей, тем чаще люди будут выздоравливать, и тем больше веселых людей будет на улице, а значит, и весна наступит скорее, потому что земля прогреется от их улыбок. Вот такая вот логическая цепочка.

Ксюша вышла в прихожую с Ликой на руках. Они были такими красивыми, что я опять на долю секунду пожалел, что не женат. Следом вышел Игорь, а за ним и маленький Толик. Егорки и след простыл, видимо, убежал лепить. Мы все тепло поздоровались. Игорь взял пакеты и понес их на кухню, в которую меня уже скорее подгоняла Ксю.

Запах на кухне был невероятный. Ксюша приготовила стейки форели с картофельным пюре, мой любимый салат с фетой и сварила компот из сухофруктов. Первым же делом я залпом осушил два стакана ледяного компота. Первый раз за день я чувствовал себя максимально спокойно и комфортно.

– Ну, давай, садись уже скорее! Сейчас буду тост говорить, – торопила меня Ксю.

Я удивился:

– Тост? А что у нас за повод сегодня? – я понятия не имел, о чем она говорит, но покорно уселся на угловой диванчик перед столом с яствами.

Ксюша нахмурилась:

– Братец, ты хорош придуриваться то, а! Маразм что ли измучил? Тебе тридцать один, а не восемьдесят один!

Я на секунду залип в недоумении.

Ксюша продолжала пристально на меня смотреть.

Прищурившись, я вопросительно закивал головой глядя на нее, мол, ты о чем вообще?

Ксю удивленно раскрыла глаза:

– Вадик, какой сегодня день!

Я не понимал, к чему она клонит, но решил подыграть ей:

– Ну, пятница, – сказал я.

– И? – Ксюша с вызовом смотрела на меня.

Я продублировал ее «и».

Она чуть не взорвалась:

– Число какое, олень лесной? – сестра за словом в карман не лезла.

Я на секунду всерьез задумался. А вправду, какое число? Я полез в карман за телефоном, чтобы посмотреть дату, но Ксю схватила меня за руку:

– Ей богу, ты что, сорокалетняя девственница, что так упорно не хочешь признавать, что состарился еще один год?

И тут до меня дошло. Одиннадцатое января. День, когда моя мама освободилась от четырехкилограммового живота, а папа до дна осушил бутылку коллекционного коньяка, несколько лет ждавшего особого случая. День, когда на свет пришел урожденный Вадим Николаевич Новиков, ныне отшельник-неудачник с крутой должностью и новой пафосной фамилией «Но».

Я рассеяно улыбнулся.

– Нет, ну ты ей богу меня поражаешь периодически, – будто пропела Ксюша.

Она взяла в руку бокал шампанского, которое Игорь как раз открыл на словах «ей богу меня поражаешь» и начала говорить свой тост. Сейчас подробностей не помню, но он, как всегда, был в ее стиле, с кучей теплых братских обзывательств и шуток. Под конец она разрыдалась, перейдя на сентиментальности, а потом и на упреки мне за то, что я моложе ее на два с половиной года, а она – старая мать троих детей. Я про себя подумал, что обычно она так себя ведет во время очередной беременности, но вслух говорить не стал, чтобы не перебивать ее во время душевной речи.