Вопросы вновь появляются, но продолжают плавать в омуте страха и замешательства, из-за чего я не могу их полностью выловить. Я нахожу стол с едой и ухитряюсь проглотить несколько кусочков. Ничего больше. Я чувствую тошноту в животе.

Тьма заползает мне под кожу. Я всегда ненавидела темноту. Не боялась ее, просто ненавидела. Это время года, когда ночи становятся длиннее, всегда влияет на меня, забирая мою энергию и делая меня совершенно несчастной, пока я не почувствую, как земля снова смещается в сторону солнечного света.

Когда папа услышал об этом, мы начали праздновать Зимнее Солнцестояние, заливая дом огнями, выпивая безалкогольный пунш, устраивая изысканные ужины и зажигая бенгальские огни на крыше. Я произносила по буквам прощай, ночь, посылая в темноту пожелания.

Папа.

Кем бы — чем бы — ни бвл этот Аид, надеюсь, он человек слова, и папа не ходит по комнате, сходя с ума от беспокойства, и не вызвал полицию.

Надеюсь, он не забудет покормить Пандору.

Надеюсь, Либби в безопасности.

Пожалуйста, будь в безопасности.

Меня ничто не отвлекает. Часами напролет я сижу в темноте или брожу по углам своей комнаты, ощупывая ее. Я обнаруживаю ванную комнату, полностью оборудованную сантехникой. Понятия не имею, как это работает.

Магия. Это магия. Потому что сейчас она реальна.

Это всегда было в порядке вещей. Мир не такой, каким ты его видишь.

Я нахожу на столе немного бумаги и начинаю складывать из нее цветы оригами — единственная творческая задача, с которой я могу справиться при слабом освещении. В конце концов, отчаянно нуждаясь в свете, я на цыпочках иду на кухню и открываю холодильник. Кажется странным, что в обители грозного Лорда Аида есть что-то столь обычное, как холодильник. Коробки с молоком, ломтики сыра, банки с приправами и куски мяса выглядят совершенно неуместно.

Чего я ожидала? Глазные яблоки? Крылья летучей мыши?

Несмотря на выложенные кусочки, у меня нет особого аппетита. Я достаю молоко и боюсь в шкафчиках в поисках чая. Нахожу банку с чем-то дорогим и завариваю чай в чашках, которые выглядят так, слова вылеплены из цветочных лепестков. Серебряные ложечки нежны, как воздух.

Не раздумывая, я завариваю себе обе чашки, хотя раньше редко делала одну.

Папа. Я готовлю и ему.

Кажется слишком много пить.

Я слышу звук открывающейся двери, кто-то шаркает к моей комнате, стучит в дверь. Я замираю, задаваясь вопросом, могу ли я как-то использовать это в свою пользу. Если он зайдет проведать меня, может, я смогу ускользнуть…

Куда, Сефи?

Куда угодно, лишь бы не сидеть здесь, хотя сомневаюсь, что Подземный мир будет легко пересечь. Либби все равно попыталась бы.

Либби, вероятно, была бы очень храброй и очень мертвой.

Разумно ли оставаться на месте и подыгрывать?

Что еще мне остается?

— Я здесь, — тихо говорю я, отчасти надеясь, что он меня не услышит.

Дверь открывается. В свете холодильника я вижу его более отчетливо. Он выглядит потрепанным, черные волосы в беспорядке, одежда далеко не безупречна, никакого модного макияжа.

— Ты голодна? — спрашивает он.

— Не особо, нет.

— Почему тогда стоишь у холодильника?

— Эм, потому, что здесь слишком темно, а я хотела видеть?

Аид моргает, глядя на меня.

— Ты… ты не можешь здесь видеть?

— Очевидно, нет. Подожди, ты можешь?

— Ты смертная, — говорит он, словно это для него сюрприз. — И не можешь видеть в темноте.

— Естественно!

Он щелкает пальцами, и в комнате начинает разгораться свет, освещая довольно стильную, слегка викторианскую кухню.

— Лучше?

— Да.

Он складывает руки на груди.

— Ты весь день просидела в темноте.

— Ничего другого я точно не могла делать.

— Ты должна была просто попросить…

— Тебя здесь не было, — не уверена, что, даже будь ты, я попросила бы.

— Попроси здание, если меня не будет поблизости.

— Попросить… здание?

Он кивает и поднимает бровь, жестом предлагая мне попробовать.

— Эм, я, эм… можно мне еще света, пожалуйста?

Кристаллы в комнате загораются с такой силой, что их можно сравнить с молниями. Кажется невозможно, что я заставила их сделать это, что это не какой-то трюк.

— Эм, обратно, пожалуйста, — говорю я, все еще проверяя. — И… пусть поблекнет до розового? Теперь синий! Теперь…

Аид нетерпеливо взмахивает рукой

— Позже проверишь. У меня есть для тебя кое-что.

— Кое… что?

Он открывает дверь и указывает мне в коридор.

— Я пришел к тебе домой и зачаровал твоего отца. Он думает, что ты выиграла стипендию в престижной школе.

Никак не могу себе представить, чтобы папа каждый божий день не посылал мне сообщений и не беспокоился о том, все ли со мной в порядке, но у меня нет выбора, кроме как верить, что эти чары работают, что никто ничего не заподозрит.

— Я также нашел твою подругу прошлой ночью, — добавляет он, словно читая мои мысли. — Чары должны охватить всех, кто может заметить, что тебя нет. Какие-нибудь друзья или парень…

— Нет парня, — говорю я, хотя у меня нет причин посвящать его в это. Почему я вообще с ним чем-то делюсь?

Интересно, как он узнал их адреса, какая магия раскрывает местонахождение людей.

— Хорошо, — говорит он с непроницаемым выражением лица, — я принес тебе кое-что еще, — он открывает дверь и показывает на пару сумок. — Я бы извинился за вторжение в твою личную жизнь, но…

— Ты похитил меня. Мы выше этого. Конечно.

Он морщится, но я не обращаю на это внимания. Одна из сумок дергается и мяукает.

— Пандора! — я спешу высвободить ее. Кошка выскакивает и прыгает мне на руки, вскоре ее мяуканье превращается в мурлыканье. — Ты принес мою кошку?

— Надеюсь на это. Я немного переживал, что по ошибке взял соседскую. Или изменяющую форму гадюку.

— Моя кошка. Знаешь, мой отец мог бы присмотреть за ней.

— Я подумал, что тебе может понравиться компания.

Странно, почти заставляет задуматься. Это не то, что сделало бы большинство похитителей. Нет, если только…

— Это какие-то твои странные предпочтения? Похищать случайных смертных девушек, а после пытаться произвести на них впечатление, делая вид, что тебе действительно не все равно? Что-то типа Красавицы-и-чудовища или стокгольмского синдрома? Да? Ждешь пока они влюбятся в тебя, и тогда…

— Что? Нет, нет, вовсе нет. Клянусь, — он смотрит на меня так, будто это должно стать концом разговора.

— Как будто я верю в это.

Он выглядит смущенным.

— Я не могу лгать.

— Что?

— Фейри. Вполне классическая черта, полагаю. Мы не можем говорить неправду.

Я прищуриваю глаза.

— Откуда мне знать, что ты не врешь об этом?

— Я… хм. Полагаю, это справедливо. Тебе придется решить это для себя. Или попытайся уличить меня во лжи, — в его глазах появляется блеск, когда он предлагает это.

Хорошо. Попробуем.

— Любимый цвет?

— Черный.

Конечно.

— Любимая еда?

— Жареная оленина с гранатом.

— Любимое время года?

— Весна.

Это удивляет меня. Трудно представить себе этого одетого в черное парня, скачущего под солнечным светом, вдыхающего запах ромашек. Если пытается убедить меня, что не может лгать, ему следовало выбрать что-то более правдоподобное.

— Любимая книга?

— Ничего такого, что ты могла бы ожидать, — говорит он с блеском улыбки.

— Второе имя?

— Я не собираюсь тебе его говорить.

— Тогда лучший друг детства?

Услышав это, он колеблется, его губы застыли.

— Это не должно было стать тупиком.

— Думаю, нет, — он проводит рукой по волосам, и прядь цепляется за порез. Его руки усеивают мелкие царапины.

Я опускаю Пандору на кровать и невольно делаю шаг к нему.

— Господи, что случилось с твоими руками?

Он пристально смотрит на меня, словно ответ должен быть очевиден.