Сильно в этом сомневаюсь.

— Я не буда просто сидеть здесь и смотреть, как ты… — я не могу произнести дальше ни слова.

Ему удается выдавить слабое подобие улыбки.

— Может, вместо этого ты могла бы просто прилечь.

— Не делай это.

— Что?

— Не флиртуй со мной.

— Вообще или в такое время, как сейчас?

— Ты можешь флиртовать со мной сколько угодно, — говорю я ему. — Но не тогда, когда ты в таком состоянии.

— Я запомню это, если доживу до завтрашнего дня.

— Ты доживешь до завтрашнего дня!

Он шумно кашляет, отворачивает от меня голову и стонет в простыни. Его тело содрогается, сотрясаемое конвульсиями.

— Персефона? — шепчет он.

Я сжимаю его руку.

— Я здесь.

— Помнишь, я сказал тебе, что со мной все будет в порядке?

— Да?

— Возможно, я ошибся.

— Ты… с тобой все будет хорошо.

Он улыбается мне.

— Если бы только смертные могли превращать что-то в правду, произнося это… — он снова кашляет. — Помост транспортного кольца. Возьми с собой псов и брось туда листок бумаги. Поппроси Эметрию. Я не доверяю ей, но верю, что она поможет тебе.

— Что… что ты хочешь мне сказать?

— Как выбраться, на случай, если я умру. Не хочу, чтобы ты застряла здесь навсегда…

— А я не хочу, чтобы ты умирал. Так что, повторяю, с тобой все будет хорошо, — я качаю головой. — Я сейчас пошлю за кем-нибудь.

— Они не придут.

— Что?

— Не знаю, кто отдал приказ напасть, но Гермес отслеживает сообщения. Он сообщит новость о моей неминуемой кончине моей дорогое матери, которая помешает мне получить хоть какую-нибудь помощь. Возможно, как только я умру, ты перестанешь ее так волновать. Надеюсь.

— Даже не дашь мне попробовать?

— Дорога… небезопасна.

— Мне все равно! — огрызаюсь я. — Меня не волнует ничто, кроме…

Слова срываются с моего языка, и он тупо на меня смотрит, а после переворачивается на бок в приступе кашля.

— Скажи, что я тебе небезразличен, — хрипит он.

— Если… если ты делаешь это специально, можешь остановиться сейчас. Я волнуюсь, и это не смешно, и если ты делаешь это нарочно, я так сильно тебя возненавижу…

— Это приятно… — шепчет он.

— Что именно?

— Что ты уже не ненавидишь меня.

— Я могу возненавидеть тебя. Если ты умрешь, я возненавижу тебя. Клянусь.

— Не думаю, что в этом мире есть кто-нибудь, кто стал бы ненавидеть меня за то, что я умер, так что спасибо тебе за это.

— Аид!

— Говори что-то приятное, Сефи. В моей жизни было так мало приятного…

— Прекрати…. прекрати так говорить.

— Я рад, что ты здесь. Рад, что это ты. Я не хотел бы никого другого, — его пальцы касаются моей щеки. — Не думаю, что когда-либо хотел кого-либо другого, — его голова падает на подушку, глаза закрываются.

Я хватаю его лицо.

— Луливер. Скажи мне свое настоящее имя.

— Зачем? Что ты с ним сделаешь? Запечатлишь в своем сердце? Вытатуируешь у себя на груди?

— Пожалуйста, — умоляю я, — скажи мне.

— Луливер Эдельсвард Лор, — бормочет он. — Но ты можешь называть меня так, как тебе нравится…

— Луливер Эдельсвард Лор, — спешу я, — я приказываю тебе не умирать. Приказываю оставаться здесь, в этом мире, рядом со мной. Не умирай. Я запрещаю тебе это.

— Это… это так не работает…

— Это не повредит! — я глажу его лицо, полу сжимая его, отчаянно пытаясь зацепиться за какую-то часть его. — Твоя смерть ранит. Твоя смерть уничтожит меня.

Он качает головой.

— Чертовы смертные и их ложь. Ты даже не представляешь, как приятно это прозвучало.

— Это не было ложью, — отвечаю я. — И тебе все еще запрещено умирать. Ты меня слышишь?

Он смотрит на меня, его зрачки расширены.

— Я слышу тебя, — он дрожит. — Продолжай… продолжай говорить, Сефи. Поведай мне еще своей прекрасной лжи.

Он становится все холоднее, тепло покидает его. Кожа блестит, как лед. Это не нормально и точно не хорошо. Я беру его руку. Он словно онемел, и у меня едва хватает сил сдерживаться.

— Я не солгу тебе, — тихо говорю я. — Я скажу тебе правду. я хочу, чтобы ты остался. Ты мне нравишься, возможно, даже больше, чем кто-либо когда-либо нравился. Я не могу сказать ничего похожего на «прощай», это слишком больно. Ты мне небезразличен. Этот темный мир — самый красивый из всех, что я когда-либо видела, и…и он прекрасен благодаря тебе. И ты такой же прекрасный и хороший, я вижу тебя, и знаю тебя, и мне нравится этот человек, и я не совсем понимаю, почему ты должен его прятать, но я рада, что вижу его. Без тебя мой мир окутает тьма.

Слабые пальцы касаются моих губ.

— Красивые слова, — шепчет он призрачным голосом. Пальцы скользят по всему моему лицу. — Красивая…

Он выгибается, закатывая глаза.

— Аид!

— Все еще здесь… — он сжимает мою руку. — Я не хочу умирать, — говорит он. — Я тоже не хочу оставлять тебя.

— Тогда не делай этого, — я забираюсь на кровать и ложусь рядом с ним. Одна моя рука в его, а другой я обвиваю его тело, притягивая ближе к себе. Он слегка постанывает от моих прикосновений. — Прости, я причиняю тебе боль?

— Нет, — говорит он с уязвимостью, к которой я не привыкла, — я просто напуган тем, как сильно хочу, чтобы ты была здесь.

— Я тоже хочу, чтобы ты был здесь, — у меня болезненный голос. Все во мне болит, будто это у меня в боку зияет дыра. — Но не так. Я хочу, чтобы ты был цел и невредим и дразнил меня.

— Хочешь, чтобы я сказал что-нибудь ужасное?

— Я хочу, чтобы ты был самим собой.

— Я остаюсь самим собой, — он дрожит. — Мне холодно, Сефи.

Я обнимаю его крепче.