— Я, правда, так раздражаю?

— Возможно.

Его улыбка замирает между лукавой и мягкой, и мне не нравится, как она забирается мне под кожу, не нравится вообще замечать что-либо на его губах.

— Я вернусь около семи, — говорит он, неловко близко. — Не жди.

— И не мечтай.

Только я, конечно, жду.

Я не отсчитываю часы до его прибытия, но мой взгляд то и дело скользит к часам, всякий раз, как я осознаю тишину, их тиканье становится невыносимо громким.

Я отвлекаю себя, делая заметки о ботанических свойствах различных волшебных растений, и брожу по саду в поисках их. У меня нет возможности отличить иллюзии от реальных, но позволяет мне отвлечься, а это все, чего я хочу.

Я должна спросить у Аида, что реально, а что нет. Должна спросить, могу ли я растить здесь что-то.

Перестань о нем думать, Сефи.

Но о чем еще здесь думать?

Я стараюсь не раздражаться, когда проходит седьмой час, а его все нет. Я ухожу в свою комнату и вяжу там очень плохую шляпу. Она так плоха, что я решаю, что не усну, пока не приготовлю что-нибудь приличное, поэтому начинаю все сначала.

Уже поздно, когда я слышу, как открывается дверь.

Я не планирую идти туда. Я наконец устала, и у меня нет веской причины говорить с ним, но потом я слышу, как он спотыкается и ругается себе под нос.

Я просто проверю, все ли с ним в порядке.

Я открываю дверь. Аид моргает, глядя на меня.

— Прости, я не хотел тебя будить. Знаю, что уже поздно. Нарвался на мелкую мерзкую шайку воров.

Он держится за бок, его дублет мокрый. К пальцам прилипла краска.

— У тебя кровь.

— Бывало и похуже.

— Позволь помочь тебе… — я двигаюсь к нему, но он отступает на несколько дюймов.

— Тебя это не касается. Пусть останется так.

— Но…

— Не надо…

Я бью его в живот. Он издает низкий вой.

— Будь ты проклята, женщина!

— Ты ранен. Возможно, сильно. Дай мне посмотреть!

— Почему тебя вообще это волнует?

— Эм, потому, что я не ужасный человек?

— Ты… — его речь обрывается, когда он ловит мой взгляд. — Конечно, нет, — говорит он так, словно эти слова причиняют ему большую боль, чем рана. Он приваливается к стене, откидываясь на нее. Я ныряю под его руку.

— Еще какие-нибудь жалобы?

— Нет, — говорит он низким голосом.

Я тащу его по коридору и останавливаюсь у двери, пока он рассеивает магию, запирающую ее. Втаскиваю его внутрь. Темное, размытое пятно поднимается мне навстречу, сопровождаемое низким, хриплым рычанием.

— Тихо, Флаффи, — рычит Аид, но, тем не менее, тянет руку к псам. Они издают низкий стон. — Со мной все в порядке. Только не рычите на Персефону, ладно? Она нам нравится.

Я чувствую покалывание на щеках и поначалу радуюсь отсутствию света, пока не вспоминаю, что он, возможно, все равно видит. — Э-э, побольше света, пожалуйста.

Мрак рассеивается, но лишь слегка. Он цепляется за каждый темный предмет мебели и красную бархатную драпировку. Комната выглядит так, словно ее нарисовали по мотивам готического романа: декоративное дерево, плюшевые ткани и стены из витражного стекла. На нем изображены сцены, наверное, довольно обычные для фэйцев: дикая охота, олени, золотые кубки и короны из шипов и роз. Если не считать декораций и стопки книг у кровати, это скучная комната, холодная, несмотря на вкрапления малинового и полуночного. Ничего теплого, ничего личного.

— Хм, — протягиваю я, — мне действительно нужно выяснить имя твоего дизайнера.

— Серьезно?

— Нет.

Он правда не привык к тому, что люди могут лгать. Я опускаю его на кровать и убираю его руку. Он вздрагивает, напрягаясь под моими пальцами.

— Я не причиню тебе боли.

— Не этого я боюсь.

Я не могу четко разглядеть рану сквозь ткань, поэтому растегиваю его дублет, стаскиваю с плеч и бросаю на пол. Следующая на очереди рубашка.

Он сидит на кровати полуобнаженный, словно раненый бог, стройные формы его груди совершенны, как у скульптуры.

— Вау, — с трудом вырывается у меня.

Аид удивленно приподнимает бровь, и я понимаю, что сказала.

— Ты ужасно бледный, — добавляю я.

Его улыбка исчезает.

— Ты и сама довольно бледна.

— Да, но я по-английски бледно-розовая. Ты же никогда-не-видевший-солнца бледный вампир.

Я опускаю ту часть, что его кожа сияет, как алебастр, и гладкая, как фарфор. Не думаю, что ему нужны мои комплименты.

Интересно, если доля правды в том, что он никогда-раньше-не-выдевший-солнца? Как часто он посещает верхний мир?

Почему меня это волнует?

Я снова обращаю свое внимание на рану. Четкий, длинный порез сбоку живота, все еще сильно кровоточащий.

— Думаю, нужно зашить, — говорю я ему.

Он фыркает.

— Я должен стать твоей свиной тушей?

— Если не хочешь остаться с уроддивым шрамом… — или истечь кровью, хотя не уверена, что это возможно.

— Я слишком красивый, чтобы ко мне прилагалось слово «уродливый».

— Тогда…

— Мне не нужны швы. Мы очень быстро исцеляемся. Просто убери кровь. Скоро она начнет свертываться.

Он щелкает пальцами, и в воздухе над ним появляется пузырек. Он неуклюже пытается поймать его, ругаясь, когда тот выскальзывает. Я подхватываю его прежде, чем он падает на пол.

— Хорошие рефлексы, — говорит он.

— Лето очень неудачных спаррингов с Либби, — я откупориваю флакон. — Что это?

— Герметик. Он тоже поможет очистить.

Я высвобождаю ткань из его пальцев, обильно нанося раствор на рану.

— Болит где-нибудь еще?

Он хватает бутылку с прикроватного столика, проглатывая его практически на одном дыхании.

— Не напивайся, чтобы скрыть боль!

— Почему нет? Ты пробовала?

— Я… нет.

Я протягивает мне бутылку.

— Я не пью.

Он пожимает плечами, мнова опрокидывая ее.

— Это, правда, ужасная идея.

— Это восхитительная идея.

Он допивает остатки и щелкает пальцами, убирая бутылку.

— Как это работает? — спрашиваю я его. — Как ты призываешь и убираешь все?

— Я не могу взять что-то из ниоткуда, — объясняет он. — Все, что я призываю, уже где-то существует.

— Ты крадешь это?

— Некоторые из нас крадут, — признает он. — Что касается меня, я беру только оттуда, где не хватятся искать пропавшее. Коробки на складе. Забытый винный погреб.

— Все равно воруешь.

— Ох, простите, Мисс Всевысшая-и-Всемогущая, предлагаешь, чтобы я голодал?

— В последний раз, когда я проверяла, выяснилось, что нельзя умереть с голоду от недостатка вина.

— Ты явно никогда раньше не пробовала отличного вина…

Я продолжаю промокать рану, кровь уже покрывается коркой на его идеальной, фарфоровой коже. Крапинки чего-то черноватого обрамляют край.

— Ай! — шипит он. — Будь нежней.

— Ох, извини, я приняла тебя за кого-то сильного.

— Оскорбляешь Лорда Ночи?

— А получается?

Его губы трогает легкая улыбка.

— Ты очень опрометчива.

— Ты ранен и сидишь в луже своей крови. Я пользуюсь своим шансом.

— Я думал, ты мягче.

— А я думала, думала ты менее щепетильный, так что мы оба разочарованы.

Аид склоняет голову.

— Я не разочарован.

Не уверена, что он имеет в виду, поэтому перевожу разговор, разглядываю появившуюся из ниоткуда ткань.

— Все фейри могут вызывать предметы?

Он качает головой.

— Лишь большая одиннадцатка — Высший Двор — и только в своих домах. Я не могу ничего призвать за пределами этого места. И если устал или слаб. Я не смог бы вызвать этот флакон, если бы мои запасы уже не были на месте.

Я киваю, обдумывая его слова.

— Если я правильно помню, было двенадцать богов.

— После столетий созерцания распутства своего мужа Гера в конце концов не выдержала и убила Зевса, лично заняв трон. С тех пор у нас лишь один монарх — Зера.

Я замираю.

— Ко…королева, которую я видела на Самайне, это та… это Гера из легенд?