— Он не человек.

— Он таков в тех отношениях, которые имеют значение, — говорит Перевозчик. — Большинство из них такие. Они забывают об этом, когда живут слишком долго, но большинство из них по сути своей люди или были ими когда-то давным-давно.

Я не знаю, что на это сказать, поэтому благодарю Перевозчика и продолжаю идти по предложенному им пути, внимательно вглядываясь в реку. Скелеты-стражи не обращают на меня никакого внимания, словно чувствуют, что я не представляю угрозы. Что они защищают? Души, кружащиеся в воде? Похоже, те никуда не денутся.

Я с трудом понимаю, что делаю, и почему я это делаю.

Может, мне скучно, может, я просто рада оказаться за стенами дворца. Может, я думаю о словах Либби, когда она сказала, что я никогда ничего не делаю, и хочу доказать, что она ошибается. Может, я ищу опасности, доказательства того, что я все еще жива и способна бояться, хотя худшее уже случилось.

Или, может, это из-за того, что сказал Перевозчик о людях, желающих компании другого.

Или что-то очень близкое ко всему этому.

Не знаю, как долго я блуждаю. Я стараюсь держаться прямой тропинки, не желая сбиться с пути. Пробираюсь через пещеры, низкие и высокие, большие, как горы, маленькие, как коттеджи. Одни густо поросли мхом, другие высохли и опустели. Некоторые даже сродни красивым, хотя там нет ничего и близко похожего на нетронутую тишь садов.

Низкий вой сменяется чем-то другим, похожим на влажный визг, звук, который могла бы издавать рыба, если бы умела говорить. Я пробираюсь по темным коридорам на этот звук и оказываюсь в чудовищной пещере. Она такая яркая, что на секунду мне кажется, что я отыскала солнечный свет, но свет исходит от пульсирующей сферы над головой, которая извергает тысячи скользких душ в глубокий водоем внизу. Одна из них вырывается из общего потока и барахтается на каменистом берегу, кидаясь на темную фигуру рядом.

Аид.

Три скелета-стражника направляют на нее свои копья, но Аид поднимает руки, одну вк ним, другую и визжащему духу.

— Не бойся, — говорит он ему, — никто здесь не причинит тебе вреда. Теперь ты избавился от боли, мой друг. Не бойся.

Что-то в его голосе, кажется, находит отклик, и дух перестает бушевать. Он открывает рот, и из него льется тихий, печальный звук. Слов нет, но, тем не менее, я, кажется, понимаю его.

Но куда я иду?

Я наблюдаю, как Аид напрягается, как мне кажется, в поисках чего-то, что не будет ложью. Или, может, он не понял.

— Плыви по течению реки, — говорит он вместо этого. — Оно приведет тебя туда, где тебе нужно быть.

Его слова такие успокаивающие, такие мягкие, что я почти испытываю искушение броситься в воду и посмотреть, куда она меня приведет. Дух тянется к нему, но прежде, чем он успевает схватить его за руку, раздается странный сосущий звук, и его оттаскивают, запихивая в бутылку неуклюжего гоблина, стоящего на берегу позади.

Аид рычит. Гоблин замирает, осознав свою ошибку. Глаза Аиды вспыхивают красным, он бросается к нему. Воины-скелеты бросаются на помощь, но их сбивают с ног полдюжины толстых, бесформенных существ, выбегающих из туннелей. Один из них перепрыгивает черепа и кости воины, кидаясь на Аида.

— Сзади! — кричу я.

Аид разворачивается и хватает его за горло. Он поднимает к его шее другую руку и разрывает тело надвое.

Раздается взрыв чего-то черного, зеленого и мерзкого. Кровь, кровь и плоть, повсюду. Покрывает камни, стекая в поток вод, скользит по щеке Аида.

В этот момент становится ясно, почему его называют монстром.

Краем глаза я замечаю мельтешение, серокожего гоблина с желтой кривой ухмылкой.

— Человек? — шипит он. — Вкусный человек.

Он кидается на меня, но я отскакиваю назад, пытаясь отбить нож в его руке. Он цепляется за мои юбки. Я пытаюсь дернуться, но земля уходит у меня из-под ног.

Я ныряю в реку.

Кто-то выкрикивает мое имя, но оно теряется в вое. Я погружаюсь в жидкую зелень, лица воют в мою сторону. Я закрываю глаза, но чувствую, как они царапают мою кожу, глаза своими ужасными, бестелесными голосами. Отсутствие зрения — еще хуже.

И я не могу дышать.

Что-то твердое и осязаемое сжимается вокруг моих конечностей, и меня дергает вверх. Я все еще не позволяю себе вдохнуть или даже открыть глаза. Держусь и стараюсь не кричать, потерявшись в ощущении, похожем на падение или полет. Я не чувствую ничего и все сразу.

— Сефона. Сефона!

Однажды, в детстве, я случайно отошла от папы и попала под машину. Я ничего не помню о машине, вообще мало что помню о том дне, но мне хорошо запомнился крик моего отца.

Этот еще хуже.

Кажется, я потеряла сознание. Должна было. Потому что ничего не помню о возвращении во дворец. Возникает головокружение, которое поглощает все остальное, пока я не заворачивают в одеяла и не возвращают в мою комнату.

Кто-то зовет меня по имени, грубо трясет.

Я открываю глаза.

Аид, весь в прожилках зеленой крови, его глаза снова стали золотистыми, но совершенно дикими.

— Не кричи, — выдавливаю я.

Он испускает глубокий, судорожный вздох и отстраняется от меня. Я плотнее прижимаю к себе одеяла, и долгое время никто из нас не произносит ни слова.

— С тобой все в порядке? — наконец спрашивает он, сидя на полу, закрыв лицо руками.

Я киваю, потому нет сил говорить. Жду, что он накричит на меня за то, что сбежала, но в его голосе звучит та же мягкость, с которой он обращался к духу.

— Ты дрожишь, — говорит он.

— Мне холодно.

— Возможно, у тебя шок. Смертные могут от этого умереть?

— Не знаю.

— Ты не знаешь?

— Смертных много убивает. Я не все запомнила.

Он моргает, глядя на меня со странным, отсутствующим выражением лица, словно не знает, как реагировать.

— Мне принести что-нибудь? — беспокоится он.

— Я упала в Реку Стикс, да? — справляюсь я.

— Да.

— Могу я… Это как-то влияет на смертных?

— Насколько я знаю, нет, и ты пробыла там недолго.

— Я должна… мне нужно снять мокрую одежду.

— Конечно, — говорит он, резко поворачиваясь спиной. Никаких грубых комментариев, чего я не ожидала.

Я бросаю мокрую одежду на пол и натягиваю халат. Аид щелчком пальцев убирает мокрое месиво.

— Что это были за серо-зеленые шишковидные штуковины? — спрашиваю я его. — И что они делали?

— Гоблины из Неблагого Двора, крали души.

— Зачем они им?

— Цена души довольно высока; их можно использовать в темной магии.

— Это твоя работа? Пресекать воров?

— Ее часть. Я должен следить за тем, чтобы души достигли Врат, и что любой, кто их украдет, будет устранен. Одни дни выдаются тихими, другие… менее.

— Что происходит, когда души достигают Врат?

— Понятия не имею, — говорит он. — Они поступают в Ядро, которое ты сегодня видела, и стекают к Вратам. Я не знаю, как они туда попадают, и что происходит после. Мы не боги.

Сегодня он казался почти богом, убив то существо и спасши меня секундой позже. Интересно, потерял ли он из-за этого душу?

— Та душа, что вырвалась сегодня из реки, — спрашиваю я, — что случилось, если бы она не вернулась обратно, или ее схватили бы?

Он вздыхает.

— Если духи не возвращаются в Стикс, они становятся призраками, которые могут проскользнуть через барьеры в мир смертных, представляя угрозу. Призраков в реку не вернуть, и убить их можно только божественной сталью или прикосновением Аида.

— И… что с ними тогда происходит? С человеком, которым призрак когда-то был? — я почти боюсь ответа.

— Ничего, — говорит Аид. — Если после смерти есть мир, то они изгнаны из него. Ни мира, ни отпущения грехов. Они исчезают из мироздания так же верно, как потухает свеча. Судьба хуже смерти.

И тот, от кого от стремился уберечь это бедное создание, хотя оно было незнакомо ему.

Для монстра у него странная мораль.

И я все еще жду, что он накричит на меня.

— Мне не следовало выходить наружу, — говорю я ему. — Это было глупостью…