Вот поэтому молодость называют весной. То гроза налетит, то выглянет солнце и быстро осушит и непролазную грязь, и бездонные лужи. И будет казаться, что и не было ничего.

Как ему.

Вадим уже и забыл о прошлых проблемах. Шёл рядом со мной, улыбался во все тридцать два, весело шуршал пакетом, будто хотел напомнить себе, что это реальность, и все его денежные затруднения разрешены.

А я уже и не помнил, когда в моей жизни что-то существенное решалось деньгами. Миллионы приходили и оседали на банковских счетах или вкладывались в недвижимость, золото, акции, предприятия. Вот что смешно – кучи нулей на балансе радовали меня в разы меньше, чем Вадима те несколько пачек купюр, которые он получил.

Один взгляд на него, и всё в его состоянии ясно. Его счастье не наигранное, настоящее. Он улыбается так, что может осветить собой целый мир, и плевать ему на тех, кому его настроение или сам он не нравится.

Мне – нравится. В том числе за дерзость честно любить деньги и наслаждаться их обладанием. За открытый взгляд без желания угодить. За слова без всегда лживой лести.

С каждым мигом он нравился мне всё больше и больше. Мы были знакомы всего ничего, но он раз за разом дарил мне удивительные ощущения. Я и забыл, как это приятно, когда ты можешь изменить чью-то жизнь в лучшую сторону всего лишь щелчком пальцев, звонком, парой десятков тысяч.

Нет, я не жмот. Есть благотворительный фонд, в который я отправляю десятую часть дохода, но его работой занимаются специальные люди, не я. «Павлов дар» мой только именем и деньгами. Я проверяю, чтобы не воровали, а в остальном всё решается без меня. Это моя гарантия, чтобы правая рука не знала, что делает левая, чтобы в делах мне и дальше везло, и на больных детишек моей честной десятины хватало.

Таков закон денег: отдай и получишь. Больше отдашь – больше получишь, ничего не отдашь – лапу сосёшь. Ну или, как мой молодой любовник, сосёшь что-то другое.

Мы сели в машину. Вадим вёл себя непосредственно, просто. Не тушевался, не стеснялся. Улыбался так, что хотелось ему улыбнуться в ответ. Нет, это не актёрский талант. Такое свободное, искреннее поведение может идти лишь от сердца – большой плюс для Вадима.

Даже странно, что с такой энергетикой он позволил своей судьбе развалиться. И как у него это вообще получилось, с таким-то умением радоваться жизни и всем её проявлениям? Вспомнить хоть тот секс на видео, его способность полностью отдаваться партнёру. Или вот деньги – его естественный талант их честно и откровенно любить.

Значит, что-то в нём есть другое – отравленное, несчастное, злое – что блокирует всё то хорошее, что в нём тоже есть, и это более чем очевидно.

Так сказал бы мой коуч, но я и сам это видел. За годы научился в души людям смотреть.

Вадим с интересом взглянул на перегородку, отделяющую салон от водителя и охраны.

– А там вообще слышно, что тут происходит?

Он улыбался, будто мальчишка, задумавший шалость. И чёрт подери, я почти со стопроцентной вероятностью знал, что пришло ему на ум.

Разочарование в нём оказалось более сильным, чем я мог представить даже минуту назад. Я заплатил за его благосклонность, но покупал я не шлюху. Загадал, что если Вадим прямо сейчас, в машине, по собственной инициативе опустится на колени и возьмёт у меня в рот или ещё как-то инициирует близость, то мне следует признать себя идиотом, позарившемся на красивое личико, напридумавшем себе сказок про сорокалетних дурачков-миллионеров и притворяющихся невинными шлюх.

– Ты спрашиваешь с какой-то целью? – Я постарался не показать напряжение в голосе.

Вадим отвёл взгляд. Его щёки чуть заметно порозовели, и я сжал кулак. А нечего было заглядываться на солнечную улыбку и видеть честность в лукавых глазах.

– Всего лишь хочу понять, может ли водитель точно знать, что тут происходит, – уклончиво ответил Вадим, не глядя на меня.

– И ещё раз: зачем тебе это? Говори честно. Ты не собака, чтобы всем хвостом вилять.

Щелчка по гордости Вадиму хватило. Он вскинул на меня острый взгляд исподлобья.

– Когда они будут говорить, что вы прямо в машине меня оприходовали, я хочу знать, имею ли я право свернуть болтунам нос, или тишина здесь, между нами, ничего не доказывает.

– А ты хочешь биться за свою честь?

Он хмыкнул.

– Вообще-то за вашу. С меня-то какой спрос, я свою ориентацию не скрываю. А вот вы – дело другое. Быть открытым геем – непопулярный в нашем народе образ. Уверен, вы наняли меня не для того, чтобы прослыть голубком среди друзей, знакомых, сотрудников или охраны. Не зря ведь представили меня личным помощником – отличная, кстати, идея, и спасибо за повышение. И кстати, значит ли это, что завтра я вместе с вами поеду на работу? И какие у меня там будут обязанности?

Он смотрел на меня прямым взглядом. Говорил, особо не выбирая слова. Я ошибся в нём, недооценил. А ещё недооценил собственную заинтересованность в этом парне, выросшее как на дрожжах желание видеть его таким, каким я его придумал себе – открытым и честным, запутавшимся в жизненных обстоятельствах, попавшим в ловушку, нормальным, не скурвившимся, не шлюховатым.

Вадим прошёл свой тест безукоризненно. А я проиграл. Вспышка радости, которую я испытал, показалась мне чрезмерной. Что-то я чересчур увлёкся, слишком заинтересовался. И это неправильно.

Ничего, секс всё исправит. Я получу его и быстро потеряю к нему интерес. Ничего такого уж особенно в нём нет и быть не может.

– Если будешь в состоянии завтра пойти на работу, тогда этот вопрос и обговорим.

Вадим нахмурился.

– Звучит пугающе.

Испуганным он не выглядел.

– Не знаю, не знаю. – Он прищурился, разглядывая меня. Наклонил голову на бок. – Чтобы заездить меня, нужно очень долго и очень сильно стараться. И если вы будете один, а я, напомню, заключал договор с одним человеком…

– Я буду один.

– Значит, и беспокоиться не о чем. – Он откинулся на спинку сидения, закинул ногу на ногу. – А раз так, пока едем, давайте обсудим, чем мне как вашему личному помощнику предстоит заниматься.

Этот наглец диктовал мне, что делать, провоцировал, сомневался в моих постельных талантах. Нравился мне всё сильней и сильней. Проходил тест за тестом, играючи. Я смотрел на него, вернувшего самоуверенность, ярко улыбающегося, и у меня крепло в паху, а в груди разгорался азарт.

Если всё так пойдёт и дальше, Вадим – моё лучшее приобретение за последние годы. Да ещё и по низкой цене.

* * *

Когда-то у меня был пёс – обычный беспородный дворняга. Золотое сердце, преданность, настоящая любовь к нам, его хозяевам, стае. Ричи давно уже нет с нами, а я всё ещё скучаю по холодному носу, тычущемуся в ладонь, клыкастой улыбке – самой светлой, искренней, неподдельной.

Вадим своим поведением напомнил мне одно качество Ричи: умение ходить на поводке и без него с одинаковым удовольствием и чётким ощущением внутренней свободы вне зависимости от того, есть на шее ошейник или его нет.

Собаки обычно рвутся погулять, потом не хотят возвращаться домой, приходится гоняться за ними, повышать голос. А вот Ричи был не такой. Он чётко знал, что и с поводком на шее, и без него он в полной безопасности, его никто не обидит. Он послушно шёл рядом со мной, выполнял команды, как мне казалось, всегда по собственной воле – потому что ему хотелось мне угодить. Он играл в послушного пса. И погиб именно по этой причине. Когда пришёл миг меня защитить, его не удержал ни поводок, ни строгий ошейник, ни окрик, ни смертельная опасность извне. Он вцепился зубами в руку киллера, и пуля прошла мимо меня. Следующая попала точно в цель – моего четвероногого друга.

Кажется, я тогда плакал в последний раз. И собак больше не заводил. Словно пустое место – святое место – рядом со мной могло вернуть мне любимых.

Вадим улыбался так же искренне, вёл себя раскованно и спокойно, выглядел человеком, находящимся рядом со мной по собственной воле, развлекающимся, в том числе за мой счёт. Он посматривал на меня точь-в-точь как Ричи. Будто спрашивал: «Эй, друг, ты ещё не наигрался в хозяина?» И это казалось таким свежим и непривычным, как глоток холодного воздуха в знойный июльский полдень.