– Я не люблю красное, – с улыбкой протянула девушка.

– А вставать посреди ночи по моим прихотям ты любишь? – чуть наклонив голову и глядя на неё, спросил Марк.

– Где вы говорите бокал? – не захотев отвечать на вопрос, уточнила служанка.

– Ты и сама прекрасно знаешь, не строй из себя стеснительную особу, – он взял себя за переносицу и зажмурился. Эти серые глаза всё еще смотрели на него из остатков сна, и он знал, что не заснет, пока образ русоволосой европейки не сотрется из его памяти. Он протянул бутылку подошедшей Агате, она налила себе немного красного полусладкого и села на стул рядом.

– Даже не пытайся, – остановил её Марк, – я ничего тебе не расскажу.

– Тогда давайте я, – сделав глоток, произнесла красавица. Она сидела прямо, скрестив ноги и гордо держа подбородок. Она уже пару месяцев несла службу у Господина Марка и это была далеко не первая ночь, когда он будил её из-за своих прихотей. Хоть он ничего и не говорил, она догадывалась, что ему снятся кошмары. Иногда эти посиделки затягивались до утра и переходили в длительный день, который эмпат заканчивал не раньше полуночи. Оба получались безумно уставшими, но гарантий, что и в следующую ночь ей не придётся пить в компании мужчины, который был старше её минимум в четыре раза, не было никакой.

– Сегодня кухарка Милли родила мальчика…

– Ой, ты думаешь, я не знаю?! Рождение ребенка – это событие, которое никто в этом городе не обойдет стороной. И я, к сожалению, тоже.

– Они ведь приходят к вам за благословением.

– Они просто не знают, что я черствый и бездушный скотина.

– Но вы не такой.

– Очень мило с твоей стороны, но по – моему тебе уже пора посмотреть правде в глаза. Я не даю тебе спать сутками напролёт и гоняю тебя не хуже скаковых лошадей по своим ребяческим прихотям…

– А могли бы приковать к батарее и насиловать по три раза на день, – перебила его Агата.

Марк закатил глаза и запрокинул голову:

– Ну я же не твой отец.

– Он не приковывал меня к батарее.

– Святой человек! – усмехнулся Марк, прекрасно зная, что это было единственным достижением её папаши.

– Везде нужно искать положительные моменты, – с улыбкой произнесла она.

– И какие положительные моменты ты видишь в сидении со мной в три часа ночи?

– Много людей оставалось с вами наедине? – хитро взглянула на него Агата.

– Большинство из них после таких встреч либо сходили с ума, либо умирали, – произнес он и улыбнулся. Марку не нужно было смотреть на служанку, чтобы понимать в её глазах сейчас испуг. Как бы она не пыталась быть стойкой и непринужденной, Агата боялась эмпата. Его все боялись. Марк был крайне непредсказуемым и, что ещё страшнее, мог подчинить себе практически любого человека.

– Не удивительно, – более тихим и смиренным тоном сказала Агата.

Помолчав пару минут, Марк махнул рукой на дверь, намекая на то, что служанке пора идти спать.

– Вы уверены?

– Похоже, что я когда-нибудь сомневаюсь в своих решениях? – с раздражением в голосе спросил он.

Агата колебалась. За это время она начала проникаться к этому мужчине. Она совершенно не понимала его, но сочувствовала. Видела, как тяжело ему даётся судейство. Видела, как он бушует, после того, как хороших людей грабят, убивают и насилуют. Он общался с ними, с их родственниками, пропускал всё это через себя и выдавал решения, за которые его часто осуждали. Он пытался быть справедливым, принимая во внимания жизненные обстоятельства, но не мог донести это людям. Поэтому за пределами столицы его считали надменным ублюдком, который вершит самосуд. Но те, кто хоть раз бывали на заседаниях, понимали, что лучше этого человека никто не сможет принять решение в отношении преступника и его жертвы.

День Господина Маркуса Вальтера начинался в 6 утра. Он вставал, завтракал в общей гостиной с теми, кто просыпался в это же время, независимо от их положения и занимаемой должности. После чего гулял по парку или читал дневники Денеда, и к 9 часам уходил в свои покои и запирался там. Все знали, что в это время его беспокоить нельзя, чтобы не происходило. Он выходил оттуда сам, иногда через 15 минут, иногда через 4 часа. Из–за этого часто приходилось откладывать заседания суда, но Марк наотрез отказывался менять свой образ жизни, да и за столько лет все к этому уже привыкли. Разбирал он дела в собственном порядке, как пожелает. И делал это всегда быстро. Ему достаточно было от силы тридцати минут, чтобы вывернуть из человека все эмоции наружу перед присяжными и залом, после чего он пояснял, почему нарушителя закона нужно оправдать или на сколько осудить. Высшей степенью наказания была смертная казнь, решение по которой Марк никогда не принимал сам. Но ходили слухи, что при необходимости он подталкивал присяжных и слушателей к этому. Эмпат всегда сам исполнял приговор. Смертника уводили в отдельную комнату, где Марк забирал у человека душу, превращая его по факту в овощ. После чего тело отправляли на центральную площадь города, где оно служило в назидание всем, кто захочет повторить поступки провинившегося.

Агата так же знала, что у Маркуса есть родной брат, младше его на 3 года. И что он тоже бессмертен. Лев стал феноменом феноменов. До его рождения бессмертные обучались управлять материей уже в осознанном возрасте. Лев же умел делать это сразу после рождения. Марк и сам стал самым юным эмпатом в истории, обретя дар в момент зачатия его родителями Льва. Агата знала, что и отец, и мать их были знатного древнего рода, оба европейцы. Поговаривали ещё, что мать Марка – София, была рыжей, а таких на планете было меньше одного процента. Но ни она, не обычные обитатели дома, также, как и жители города ни разу Льва в глаза не видели. И Агата сомневалась в том, что его, когда – либо видел и сам Маркус. Дело в том, что София умерла в родах. Как только Лев появился на свет, их отец забрал ребёнка и уехал вслед за Викторией в неизвестном направлении. С тех пор их никто не видел.

Агата думала, что всё это плохо влияет на психику Марка: тяжелое детство, обязанности эмпата, судейство. Сочувствовала ему, но не знала, как помочь. Иногда ей хотелось просто прижать его к себе и погладить…

– Хватит тут сопли распускать, – перебил её мысли Марк, – я сказал тебе идти.

– Но я хочу остаться.

– Ты хочешь спать и думаешь, что если останешься, то поможешь мне больше, чем, если уйдешь, но это не так. От твоего присутствия ровным счетом ничего не меняется. Только за вином теперь ходить не приходится.

Агата нервно дрогнула и хотела бы уже открыть рот, но Марк сел прямо и посмотрел ей в глаза:

– Не делай самой главной ошибки в своей жизни: не думай в меня влюбиться.

Служанка поджала губу. Она не задумывалась над этим так явно, но понимала, к чему он это сказал.

– Мне много лет, не ты первая, не ты последняя, кто пытается мне помочь, посочувствовать и пригреть на своей пышной женской груди…

– Вы гей?

– Да чтоб вас всех! Я что, похож на гея?! – вдруг заорал Маркус.

– Ни капли, – сдерживая смех, сказала Агата.

– Не зли меня.

– Всё-таки, прикуете меня к батарее?

– Поверь мне, я могу сделать вещи и похуже.

– Пока вы только словами пугаете.

– Ох, женщины, вечно вы лезете на рожон. Чего вам не живётся спокойно?

– Думаю, многие делают это в надежде побывать в вашей постели, Господин Маркус.

– Да, – коротко отрезал он.

Агата поднялась со стула и поставила бокал. «Ну, ещё раздеваться начни», подумал про себя Марк, снова положил пальцы на переносицу и зажмурился. Образ девушки всё ещё плыл перед глазами.

– Вы даже не смотрите на меня.

– А тебе бы этого хотелось? – «Зачем я спрашиваю, если и так знаю ответ».

– Да, но я переживу, если вы этого не сделаете, и порадуюсь за вас, – вдруг с нежной улыбкой проговорила она.

Марк поднял на неё вопросительный взгляд.

– Я знаю, что безумно красива. Мужчины толпами бегали за мной всю мою жизнь, даже родной отец не устоял. И я умею соблазнять, этому в детстве меня учила мама, пока не умерла. Но я знаю, что с вами это не пройдёт. Не потому, что вы знаете мои желания наперед. И не потому, что как многие считают, вы гей. А потому, что вы уже любите другую женщину, это понятно без лишних слов.