– Не смей!

Запястье заламывает болью, и яд частично выплескивается на рубаху и на пол, расплываясь небольшой лужей. А чаша в одно мгновение оказывается в руках ворожеи. Крия стоит и смотрит, как хищная птица на кролика. В любой другой момент Кайрис бы вжала голову в плечи, но сейчас ее трясет.

– Отдай! – в голосе перемешиваются злость и унизительная мольба.

Крия подходит к окну и на ее глазах выплескивает оставшееся содержимое чаши – одним взмахом, не оставляя надежды. С грохотом ставит чашу на стол. Кайрис стонет, закрывая лицо руками.

– Не вздумай. Не вздумай, слышишь? Богиня тебя никогда не простит.

Кайрис не видит ее лица. Красная пелена застилает собой весь мир, будто горячее марево. В каком-то странном порыве она бросается на Крию – прямо так, выставляя вперед руку с растопыренными пальцами. Но даже не добегает – запинается и падает на пол, заходясь в рыданиях. Слезы скатываются по щекам, скапливаясь на подбородке и падая на грудь. Когда они заканчиваются, ворожеи в комнате уже нет.

695 год, Щедрик, 27

Больше Крия не отпускает ее из дому, а на кладовую вешает замок. Ключ от него ворожея носит на шее, в остальной связке – такой тяжелой, что то и дело чудится: шея вот-вот переломится. Сперва Кайрис вынашивает планы по краже ключа, но потом ей становится не до этого. Кажется, будто ребенок тоже ее ненавидит и пытается убить. Сначала Кайрис просто тошнит, и спится еще хуже, чем обычно. Она мечется всю ночь, проваливаясь и выныривая, будто крыса в бочке с затхлой водой, и засыпает только под утро, когда первые лучи проникают сквозь ставни. Дитя выматывает ее, будто болезнь.

Однажды, правда, в момент улучшения Кайрис удается сбежать. Крия так спешит к чьему-то непутевому ребенку, попавшему в капкан, что забывает закрыть дверь. Кайрис тут же выскальзывает вон, но далеко пройти не успевает и сталкивается с Алесием. Она тут же замирает, не в силах совладать со страхом. Алесий откидывает с лица свои тонкие волосы и спрашивает:

– Что случилось? – он быстро оглядывает ее, лихорадочно дрожащую. – Тебя что, бьют?

Кайрис прячет руки в заживших царапинах за спину и мотает головой.

– Все в порядке. Можешь мне рассказать.

Алесий делает шаг навстречу и протягивает руку – маленькую, совсем как у мальчишки. Кайрис пятится. Этот бегающий взгляд напрягает ее, заставляя, как зверь, желать спрятаться. Она оборачивается и быстро идет обратно, не успокаиваясь, пока не запирает за собой дверь. Сейчас, когда она и передвигается с трудом, Кайрис слишком легкая мишень. Все мужчины одинаковы. Нельзя доверять никому. Кое-как восстановив дыхание, она зарекается выходить наружу. А потом пропадает всякое желание.

Начинает тянуть и ныть поясница, силы будто вытекают из нее до последней капли. Зато больше не тошнит – наоборот, Кайрис ест так, будто несколько лет питалась только водой с хлебом. Собственное тело истощает ее. Кайрис становится тяжело делать все: дышать, двигаться, спать – буквально жить. Она думает, что хуже не будет. А потом оно начинает толкаться.

695 год, Похолодник, 2

Когда слышит голос в этот раз, сперва даже не понимает, что все происходит наяву – Крия все-таки сжалилась и дала ей какой-то сонный отвар. Сон от лекарств выходит беспокойным, иногда вспыхивая сумрачными видениями, и Кайрис сперва думает, что попала в одно из них. Лежит, придавленная тяжестью собственного тела – живот, похожий на переспелый водянистый плод, давит, и грудь не вздымается, а лишь слабо дрожит. Почти засыпая, Кайрис опять различает тихий шепот.

«Эй, очнись. Я же знаю, что ты меня слышишь.»

Осторожно повернув голову, Кайрис шевелит пересохшими губами – ужасно хочется пить. И совершенно не хочется двигаться с места.

«Переверни меня немедленно. Быстро! Эта старуха опять меня бросила.»

Голос неуловимо знакомый – будто пытаешься узнать зверя по его тени. Кайрис чуть шевелится, пытаясь разогнать путы сна, и обнаруживает, что лежит на кровати Крии, которой рядом не видно. Жесткие доски врезаются в спину, но это все равно лучше, чем солома, так что Кайрис не спешит вставать, вместо этого смеживая веки и наслаждаясь затишьем. Рядом раздается лязганье.

«Да встань ты уже!»

Кайрис вздрагивает. Тень обретает четкие очертания, и она узнает странный голос, который слышала, когда впервые попала в дом Крии. Сердце как-то странно сжимается: не то от страха, не то от предвкушения, – и Кайрис садится, опершись ладонями о кровать. Перед глазами вспыхивают белые пятна, перемешиваясь с черными и красными точками. Выдыхая сквозь плотно сжатые зубы, Кайрис морщится от тяжести, сковавшей тело, и упирается ногами в пол. Собравшись с силами, она наконец встает, кривясь от боли в позвоночнике.

В спальне все так же чисто и пусто: только кровать, занавески да пустые ножны на крючке. Кайрис оглядывается внимательнее и замечает его: серп лежит на сундуке, балансируя на самом краю. Кайрис осторожно касается его кончиками пальцев, чувствуя, как начинают ныть мышцы –полностью согнуться не выходит, приходится тянуть руку. По телу словно проходит мягкая ласковая волна – будто теплый ветерок. И Кайрис слышит – в этот раз так ясно и четко, совсем как собственные мысли.

«Наконец- то. А теперь переверни меня побыстрее, а лучше положи в ножны.»

Кайрис отдергивает руку как от огня. Опять мерещится? Или она вконец обезумела? Серебристый серп кажется красивым, но опасным: как дикий зверь в клетке. И его нестерпимо хочется коснуться еще раз. Кайрис опасливо тянется к серпу, смыкая пальцы вокруг деревянной рукояти. Слабость, давно ставшая частью жизни, мешает обдумать поступок, прежде чем совершить. От прикосновения к оружию пробирает, заставляя мурашки пробежаться под кожей. Кайрис моргает и медленно движется к ножнам. Снимает их, осторожно вгоняет серп внутрь, но рукоять не отпускает. Сон это или морок – не важно. Сил бороться с этим нет, поэтому остается просто плыть по течению.

– Кто ты? – спрашивает Кайрис неуверенно.

В горле мгновенно пересыхает. Мутная пелена перед глазами и не собирается исчезать.

– Мое имя – Улыбка змея, – чудится усталый вздох. – И Крии стоит проявить побольше уважения за то, что она может брать меня в руки.

Голос будто обретает плотность, звуча так же четко, как человеческий. Кайрис едва не роняет серп от удивления, но, подумав, сильнее сжимает пальцы. Оружие не способно говорить. А значит, она спит или бредит, и все не по-настоящему. И Кайрис принимает правила игры.

– Ты говорящий? Ты и с Крией говоришь?

Слышится мелкий перезвон, будто кто-то трясет кошель с монетами. Смех.

– Нет. Ты должна благодарить судьбу за шанс говорить со мной, – и прежде, чем Кайрис успевает задать следующий вопрос, продолжает: – Наконец-то она оставила меня в покое! А то все режь эту траву и режь, а она же липкая и совершенно холодная.

Если не пытаться сопротивляться, этот морок вскоре рассеется – так Кайрис себя успокаивает, продолжая вести странный диалог с серпом, кто бы мог подумать.

– Стой, а где она вообще? Если не в лесу, то…

– В доме старейшины, где и все остальные, конечно же. Иногда даже моей старухе приходится окунаться в мирские дела. Да ты ведь не знаешь об этом! Так и быть, буду великодушен и расскажу тебе.

А тон такой, будто говоришь с принцем или вообще королем. Кайрис даже становится смешно, но она сдерживается и садится на кровать, готовая слушать.

– А тебе-то откуда знать?

Несколько мгновений в ответ ничего не слышно, и Кайрис уже думает, что серп обиделся или она окончательно проснулась, но тут серп медленно отвечает:

– Я подслушал, – и, не дав возможности обдумать это, начинает рассказывать: – Обсуждают казнь. На закате в городе повесят кого-то из деревни. Какого-то Алерия…

– Алесия, – шепчет Кайрис одними губами.

Ее внезапно будто в прорубь окунули – так потрясло услышанное. Мысли про бред и неправду забываются, и Кайрис слушает серп, затаившая дыхание.