– Точно. Так и знал, что с дураком что-то случится. Помогал бежать убийце – наверняка кто-то наплел о его невиновности, а потом сам же и страже сдал. Этот Алесий такой наивный – как ребенок.

– Но он же не наивный! Наоборот – хитрец, – выпаливает Кайрис, вспоминая свои опасения.

Опять раздается перезвон, в этот раз громче – серп конкретно так развеселился.

– Нашла хитреца. Кому он навредит, этот Алесий, кроме самого себя?

В голосе сквозит презрение, и Кайрис выпускает рукоять, позволяя ей упасть на колени. И смотрит вперед немигающим взглядом. Воспоминания проносятся перед глазами, и теперь, когда страх не затмевает их, Кайрис понимает, что Алесий ничего плохого ей не делал. Значит, он правда хотел помочь? И ей, когда отпирал дверь и спрашивал, откуда синяки… и какому-то незнакомому преступнику. Что-то колет кожу в районе груди, и Кайрис опускает голову. На глаза попадается деревянная птица – знак богини, оберег. Пальцы нащупывают его и вдруг с силой стискивают.

Если оберег Кай должен спасать, почему же все это происходит? Почему Богиня отворачивается от своих детей? Пальцы двигаются выше, нащупывая тонкую нить. Почему-то очень ярко вспыхивает перед глазами Алесий: волосы, похожие на пух одуванчика, глаза доверчивого олененка и сжатые от волнения губы. Он не задумывал плохое, он боялся – за нее и что может напугать ее. Как Кайрис могла быть такой слепой? Под пальцами бьется венка на шее. Голос серпа затих, и остается только тишина.

За что, богиня? Ладно она, Кайрис, виновата сама, но этот мальчишка? Почему ты обрекаешь на смерть его, а не душегуба, выбравшегося на свободу, и не предателя, откупившегося Алесием от стражи? Слегка повернув голову, Кайрис видит, как сквозь занавески бьет красноватый закатный свет. Она медленно поднимается и подходит к окну, так и не отнимая руку от шеи. Свет брызжет на нее, как кровь, когда Кайрис отодвигает занавески. На душе горько и темно, несмотря на разгорающийся на горизонте костер.

Ты обрекаешь на смерть того, кто кинулся помогать даже такой грешнице, как она? Мелькает перед глазами светлое мальчишеское лицо. Мелькает и пропадает. Кайрис дергает вниз, заставляя нить резануть по коже, и та лопается. Миг – и деревянная птица зажата в ладони. Кайрис молилась, Кайрис чтила, Кайрис верила и преклонялась. Но молитва не спасла ее. Пусть тогда спасает злость.

– Я отрекаюсь от тебя!

Выходит неожиданно громко. Замахнувшись, Кайрис вкладывает в это все оставшиеся силы. Деревянная птица мелькает белым и улетает в окно, падая в пыль и грязь. И тут силы покидают Кайрис. Она едва стоит на ослабевших ногах. Мир в глазах медленно меркнет. Вот и все. Ничего не осталось от девочки, предвкушающей свою восемнадцатую весну. Кайрис только что сломала последний мост собственными руками.

Красный свет на горизонте гаснет, потухая. Легкий ветер касается щек, и глаза начинает щипать. Кайрис делает маленький вдох, глядя, как сереет небо, и вдруг тело захлестывает болью. Едва не задохнувшись от спазма в животе, она пытается устоять и вдруг чувствует, как что-то теплое течет по ногам. Тело уводит в сторону, и она тянется ухватиться за что-то, чувствуя, как падает, но только рвет занавеску. Темные волны, схлестнувшись, смыкаются прямо над головой.

Боль. То режущая, то тянущая боль пронзает насквозь. Кайрис будто тонет, то выныривая, чтобы глотнуть воздуха, то ухает на самое дно. В редкие мгновения, когда она приходит в сознание, уши закладывает от собственного крика, от которого ужасно саднит горло. Стены и потолок кружатся, то размываясь, то становясь резкими. От запаха каких-то трав слезятся глаза. Крия мелькает где-то рядом, но Кайрис не слышит ее, только видит, как шевелятся чужие губы. Время застывает. А потом перемежающийся с темнотой бред сменяет полнейшее ничто.

В следующий раз, когда Кайрис приходит в себя, вокруг совершенно тихо. Она лежит, не открывая глаз и чувствуя вместе со слабостью непривычную легкость. Не понимает, от чего проснулась – не слышно ни лая собак, ни шума. Полежав еще немного, Кайрис сдвигает руку и вдруг понимает – что-то не так. Какая-то странная пустота на месте живота. Кайрис вздыхает и вдруг резко садится на кровати.

Воспоминания проносятся перед глазами. Кайрис принимается лихорадочно щупать плоский живот, четко чувствуя его сквозь тонкую ткань рубашки. Его нет! Грудь затапливает радостью, почти сразу сменившуюся тревогой. Если живота нет, это значит… Кайрис с замирающим сердцем оглядывается по сторонам. Может, не выжил? Мысль отзывается надеждой, и Кайрис поднимается, чуть качаясь, и хватается за кровать. Перед глазами какой-то мутный туман. Похоже, она не должна была очнуться так рано – эта горечь и сухость во рту, тяжесть тела и туман слишком знакомы. Крия дала ей снотворный отвар, но не рассчитала, и теперь приходится продираться сквозь дрему, едва стоя от слабости.

Кайрис ползет на кухню, надеясь, что Крия не будет донимать, если столкнется с ней в коридоре. Но ворожеи, похоже, нет. Внутри тепло – Крия закрыла ставни и будто напихала чего-то в щели. От жаркого душного воздуха становится трудно дышать. Кайрис обмахивается руками и осматривается: вот бы Крия принесла воду или хотя бы молоко. Сделав еще пару шагов, Кайрис и натыкается взглядом на него.

Сверток из плотной ткани лежит прямо на столе. Как-то отстраненно думается, что только ворожея, которой никогда не стать матерью, могла положить ребенка на кухонный стол. А потом осознание резко ударяет, заставляя отступить на шаг. Сердце колотится часто-часто, и, приложив ладонь к груди, Кайрис чувствует каждый удар пальцами. С мучительным, болезненным любопытством она делает шаг за шагом, пока не склоняется над столом.

Монстр спит – маленькое лицо, едва видное среди складок, совершенно гладкое. Кожа смуглая, будто карамель. Кайрис знает, что глаза его будут синими, а скулы – острыми и выпирающими. Маленькое тельце ворочается, сдвигаясь в сторону, и Кайрис видит то, от чего ярость поднимается в ней пламенной волной. Продолговатое родимое пятно на шее – точно такое же, как у отца.

Становится трудно дышать. Ненависть обрушивается на нее, будто рухнувшая скала, и Кайрис со злостью впивается в детское лицо глазами. Воспоминания захватывают ее так стремительно, будто все произошло вчера. И этот монстр, будто навсегда закрепивший их, не должен существовать. Может, если он исчезнет, Кайрис станет от них свободной? Руки сами собой тянутся к маленькому тельцу, хотя она еще сама не знает, что собирается делать, когда они достигнут цели. Только начинает отдаленно видеть единственное верное решение. Нужно завершить то, что она не успела сделать, когда Крия отняла яд.

В глазах плывет и двоится. Кайрис наклоняется, вдыхая запах молока, и почти смыкает пальцы в кольцо. Что-то хватает ее за плечи – жестко, больно – и дергает назад, прочь от стола. Она вскрикивает, пытаясь вырываться, но сил еще мало, и она обвисает в руках ворожеи. Крия пихает ее к кровати и разжимает пальцы, давая упасть на мятые простыни. Ворожея смотрит на то, как Кайрис барахтается, и на ее спокойном лице проступает что-то сродни отвращению. Всего на мгновение, но Кайрис хватает и этого. Она затихает, вешая голову.

– Отнесешь к храму в городе и оставишь, – чеканит Крия, и в ее голосе чудится что-то человеческое.

Но лишь миг – и ворожея опять становится совершенно спокойной, собранной и отстраненной, как и всегда. Кайрис бросает на сверток последний взгляд и отворачивается, сжимая губы в тонкую ниточку. Ну и пусть. Пусть монстр страдает в маленькой келье. Кайрис оставит его, если ворожее так угодно, и забудет, как дурной сон. И, повзрослев, монстр уж точно не поблагодарит богиню за то, что та не подарила ему легкую смерть в младенчестве.

Так что, когда Крия сажает ее в телегу Давии, собравшейся с мужем на рынок, Кайрис не сопротивляется. На улице начинает ощутимо холодать, так что приходиться закутаться поплотнее. Небо кажется прозрачным, как лед, а солнце маленьким и далеким. Еще чуть-чуть – и выпадет первый снег.